Страница 15 из 58
Маша испереживалась вся — еще бы, в ее хозяйстве, в постельной палате недосчитались ковров и перин, татарских тюфяков и шелковых подушек… Пропали многие полсти белые и войлоки, коими обивали стены и потолки. Машка носилась по подклетям и чуланам и даже с лица спала, настолько ее разорение обидело. Пришлось поймать в переходных сенях, обнять и успокоить, не ее это вина, сейчас главное все в порядок привести, ну и повторил местную максиму, что главное все делать правильно, а за Богом не пропадет. Но у самого сердце болело и с каждой потерей все больше.
И ладно бы только барахло умыкнули-попортили, тряпки-цацки, но свое, вымученное, выстраданное…
Книги!!! То, что я собирал по крупицам, вымаливая у настоятелей монастырей, у немногих переписчиков или выкупая у владельцев «колоссальных библиотек» в двадцать-тридцать томов. И пусть половина — исключительно религиозного содержания, без практического применения, но я упрямо собирал всю доступную литературу. Без книги нет образования, без образования нет экономики. И тут на тебе! Единственное, что утешало — в основном уволокли те, что переплетами побогаче. Но все равно, треть собранного как корова языком, отчего меня начало потряхивать.
Вот в таком состоянии я пошел под перелом кремлевской горки, посмотреть недавно срубленную подклеть с устроенной в ней самой первой перегонной.
А там…
Полное разорение.
Ну, положим, ожидать, что победоносное воинство оставит без внимания бочки с приготовленной для дистилляции брагой, не приходилось — выпили все. Точно так же, как первые наши пробы настоек и наливок, потому как они получались у нас, по моим ощущениям, градусов в двадцать, немногим больше, чем у вареных медов.
Котел выломали и утащили, но тут хоть понятно, ценная вещь. Но зачем змеевик сперли? Медник его два месяца делал! И это не считая неудачных вариантов!
Меня шибануло в пот от злости, а внутренний Васенька так просто места себе не находил и душевных сил едва хватало на удержание его на месте. Знаем, чем такие закидоны кончаются, состояние аффекта и хорошо, если без смертоубийства.
Дверь в каморку, где мы хранили жидкость, полученную после третьей перегонки, и потому назначенную быть спиртом, выглядела как полгода назад и я уже порадовался, что продукция уцелела, но стоило распахнуть створку…
Суки!!!
Нахрен вы его разлили??? Ну не пьется он вчистую, так оставьте, нахрен пакостить все??? Все залитые воском укупорки вспороли!!! Зачем горшки с притертыми пробками перебили все??? Вы знаете, сколько мы возились, пока их сделали??? Твою мать!!! Ну дядя, ну стерво!!!
Как ошпаренный выскочил я из подклета и, рыча от бешенства, взбежал на гребень, к сеням набережных хором, где у крыльца толпилась очередная боярская чадь во главе с боярином — не иначе, жаловаться прибежали на разорение.
— Княже! Княже! — заголосили страдальцы, чуть ли не хватая меня за полы.
Мать вашу, тут впору меня самого утешать, вы-то куда лезете? Я мазнул взглядом по просителям и сделал шаг в сторону крыльца, но бросил мимолетный взгляд и встал соляным столпом — просителем оказался Всеволож.
Уловив паузу в моем стремительном движении, он принялся бить челом мне на обиды:
— …от князь-Юрьевых воев имение мое на московском дворе расхищено…
— …сельцо Новинки по Хомутовской дороге разорено и опустело…
— …усадебка на посаде, что у Троицы на Грязех…
— …сведено… попорчено… испакощено…
Я оторопело слушал перечень потерь, пытаясь понять, где предел наглости, жадности и самомнению этого человека, затеявшего кровавую свару и теперь стенающего о потерях из-за нее! Мозг выхватил заключительную фразу:
— … за службу князю бью челом возместить семьдесят и пять рублей…
Ах ты ж падла, еще и денег тебе!!!
Васенькино бешенство одним махом вырвалось наружу и затопило разум.
Губы задрожали, руки нервно зашарили по поясу, нащупывая рукоятку сабли…
Дальнейшее я запомнил как кошмарное кино, действиями тела управлял «Васенька» — вот я выхлестнул лезвие из ножен и в одно движение отмахнул Всеволожа под горло.
Вот он схватился за шею, издавая булькающий хрип.
Вот я, брызгая слюной, рубанул еще раз наотмашь.
Вот с клинка срываются красные горячие капли.
Вот они падают на пыль у крыльца.
Вот грузное тело боярина в располосованном дорогом кафтане оседает мне под ноги.
Вот в ужасе шарахаются от сабли в сторону оторопевшие чада и домочадцы Всеволожа.
Вот из гридни валят молодшие во главе с Волком, оттесняя просителей, а я страшно кричу чужим голосом:
— Вор и князю своему изменник!!!
Как я взобрался на крыльцо на неверных ногах — бог весть, не иначе, Волк поддержал, пару раз чуть не подогнулись коленки. Бухнулся на первую же лавку за дверями, уронил саблю и завыл.
Трясло и колотило меня минут пять, прежде чем я восстановил контроль над телом. Вот ей-богу, закурил бы, но сука Колумб еще даже не открыл гребаную Америку, а конопля у нас растет поганая.
Черт, черт, черт… Надо что-то с этими закидонами делать. Транквилизаторов нет, ничего нет, травок что ли каких попить — так спирта теперь тоже нет, на чем настойку делать?
Я дышал, смахивал заливавший меня пот и пытался унять дрожь в руках и ногах. Волк подобрал и обтер лезвие, глянул и, не надеясь, что я справлюсь, откинул полу моего опашня и сам вложил саблю в ножны. Я только смежил веки, показывая, что оценил, а потом ухватился за подставленное плечо, вздел себя на ноги и побрел к себе в покои. Ну как покои — опочивальня, перед ней крестовая палата с иконами и аналоем, комнатка рабочая, комнатка передняя и передние сени. Две последние, по сути — приемная и предбанник приемной. Вот и все личные апартаменты великого князя, даже на четырехкомнатную квартиру еле-еле, площадь совсем невелика.
На княгининой половине дым стоял коромыслом — Машка затеяла генеральную уборку, раз уж все в порядок приводить и на меня из одной двери надвинулась… задница. Крепкая такая, завлекательная — сенная девка мыла полы, подоткнув подол и сверкая на весь переход голыми ногами. Недожженый адреналин полыхнул желанием и я ухватил ее за ягодицу, девка мигом разогнулась и замахнулась на охальника мокрой тряпкой.
Правда, шлепнуть не успела — опознала, ойкнула и порскнула в сени, на ходу оправляя юбку, а на шум и топот из горницы некстати вышла Машка, вопросительно вздернув бровь, но увидела меня и подошла поближе.
— Васенька, на тебе лица нет…
В полумраке перехода сверкнули голубые глаза, красные губы и к щеке прижалась прохладная ладошка. Мне потребовалось все самообладание, чтобы тут же не затащить венчанную жену в темный угол и не исполнить супружеский долг. Не-не-не, держаться надо, у меня Липка есть…
— Ништо, — махнул я рукой и зачем-то поведал причину, — боярина Всеволожа зарубил.
— И что теперь будет? — тоже ойкнула великая княгиня.
— Перемелется, мука будет, — постарался я улыбнутся, изо всех сил сжимая зубы и пятясь к лестнице.
Ссыпался вниз, пробежался по подклетям, распугивая прислугу, не успевшую спрятаться при вести «князь нынче грозен!», в чулане при мыльне нашел Липку и притиснул ее к стене, потащив с плеч сарафан.
— Погоди, погоди, миленький, не здесь, — жарко шептала Липка, упираясь мне в грудь руками и подпихивая в мыльню.
Я подпер дверь лавкой, а когда обернулся, Липка уже стягивала с себя через голову рубаху, отсвечивая в полумраке налитым телом. Дальше помню только как сыпанулись по углам несчетные пуговицы, когда я рванул ворот опашня, как ойкнула уже Липка, как мы почти упали на полок, как она обвила меня ногами…
Липка сидя переплетала растрепанную в возне косу, бесстыдно выставив на обозрение тугую грудь, я же отвалился к стене и заторможенно соображал, стоит ли промочить пересохшее горло из стоявшего прямо тут жбана. Не рискнул — бог весть, что там за вода, а я себе еще здоровенький нужен.
Из истомы и расслабухи нас вывели заполошные вскрики, беготня и суматоха во дворе и по всему терему.