Флот решает всё

Выйдя из «Донона», Остелецкий не стал брать извозчика, а пошёл, не торопясь, по набережной Мойки в сторону Крюкова канала. Пересёк Фонтанку по Египетскому мосту и оказался в «Латинском квартале» занимающем изрядную часть Рот Измайловского полка. Это была вотчина студентов — Императорского Университета, Технологического института, Путейского, Института Гражданских инженеров и прочих высших учебных заведений столицы. Здесь, в Четвёртой Роте, он снимал небольшую, но уютную квартирку на третьем этаже дома номер двенадцать, принадлежащего мещанину Кудрявцеву. Вообще-то, подобное жильё в подобном месте никак не подходило для флотского — н то была каста, связывающая своих адептов массой условностей. Когда-то и Остелецкий принадлежал к ней — другой бы на его месте огорчился, лишившись привилегированного статуса, но только не Венечка, испытавший даже своего рода облегчение. Тем более, что требования к офицерам по Адмиралтейству в повседневном быте были заметно скромнее, и это, безусловно, облегчало ему жизнь. В сознании общества он теперь был ближе к чиновникам, инженерам, путейским, а потому другие обитатели доходного дома не удивились такому соседству. Здесь же, поблизости, он обычно и ужинал — в трактире, что расположился в двух домах дальше. Кормили здесь сытно и недорого, что, конечно, так же не подобало капитан-лейтенанту Императорского флота, однако вполне подходило скромному то ли чиновнику, то ли инженеру, каких поАдмиралтейству служит несчитано — и лишь по недоразумению носящему морскую, с серебряными вместо золотых пуговицами форму. Завсегдатаи трактира, как и соседи Остелецкого его присутствием не тяготились, чем он и пользовался — разговоры в трактире велись самые, что ни на есть вольнодумные, без оглядки на чужаков, которых здесь, считай, и не было. У него завелись даже приятели среди студентов-завсегдатаев трактира, в том числе, и весьма революционно настроенных. Эти молодые люди были уверены, что новый знакомый, хоть и носит мундир, но служит в каком-то техническом комитете, а значит — свой брат, интеллигент, вольнодумец. И, соответственно, позволяли себе высказываться при нём довольно откровенно.

Впрочем, к Венечкиной чести следует сказать, услышанное никогда не уходило дальше него самого. Молодой человек полагал, что наблюдение за любого рода неблагонадёжными личностями есть дело чинов жандармского Корпуса и полиции; он же, как профессиональный разведчик, просто обязан быть в курсе умонастроений не только за границей, но и здесь, в своём Отечестве.

Но сегодня Остелецкий ужинать не стал — купил по дороге несколько пирожков у разносчика, попросил дворника поставить самовар, а сам засел за изучение полученных документов. В разговоре с Юлдашевым он сделал вид, что знаком с историей вопроса — но на самом деле, всё, что знал Ашинове, было почерпнуто из нескольких наискось просмотренных газетных статеек. Теперь следовало вникнуть в тему поосновательнее — Юлдашев многое прощал своим «аналитикам», но только не умственную леность и неизбежно вытекающую из неё некомпетентность.

Сверху в бюваре лежала изрядная стопка газетных вырезок. Это было кстати; Серёжа заварил себе чаю покрепче и стал перебирать их, припоминая заодно, что он, собственно, знает о предмете изучения. К его удивлению, получалось не так уж мало.

Итак: некий казачий атаман — кто его знает, на самом деле, атаман он или нет, репортёры изощрялись в остротах, обличая Ашинова в самозванстве, — затеял основать русское поселение в Африке, на берегу залива Таджура. Газеты писали, что земли под поселение посулил Ашинову сам абиссинский негус Иоанн, он же император Йоханныс IV-й, объявивший предприимчивого атамана своим другом. Сообщалось так же, что предприятию якобы благоволил морской министр Шестаков, якобы обещавший выделить поселенцам новейшие винтовки и даже пушки, а так же посуливший отправить для их сопровождения военный крейсер. Всесильный Победоносцев открыто высказывался в поддержку атамана; высокопоставленные церковные иерархи охотно рассуждали о пользе дружбы России и православной Абиссинской империи. Газеты упражнялись в прогнозах и остротах — Ашинова называли то авантюристом, то новым Ермаком Тимофеевичем. Задуманной им колонии то предрекали скорую гибель от рук французов, итальянцев или турок-османов, то, наоборот, предрекали что теперь, после столь счастливо закончившейся войны, никто не посмеет покуситься на бело-сине-красный флаг, и сулили первому российскому воинскому поселению невиданное процветание.

Московские, петербургские, киевские издания пестрели восторженными статьями вперемешку с ругательными очерками. Гимназисты, студенты, даже охотнорядские приказчики — все бредили прожектом Ашинова. Из одной из таких статей Остелецкий узнал, что сам атаман всего пару недель выступал выступает с лекциями в Санкт-Петербурге, собирая средства для своего предприятия — а в настоящий момент он уже несколько дней, как пребывает в Первопрестольной. Что ж, вполне разумно: московская публика охотно демонстрирует и благочестивое рвение и верноподданнейшие чувства, так что Ашинов сумеет собрать там немало средств для свой авантюры, да и от добровольцев наверняка не будет отбоя…

Венечка закрыл бювар и задумался, потягивая чай. Пожалуй, имеет смысл съездить в Москву, и сделать это не откладывая — изучить обещанные Юлдашевым материалы он сможет и потом, а сейчас важно составить собственное впечатление о самозваном атамане и его авантюрной затее.