Автограф

Взял бутылку, наклонил над первой рюмкой. Потекла плотная темная струйка. Было отчетливо видно, как распределялась и занимала рюмку. Доставляло дополнительное приятное волнение. Вино приковывало к себе, гипнотизировало. Прошлое на глазах становилось нынешним.

Когда старик влил в каждую из рюмок вино, он поставил бутылку на стол, в центре. Сели вокруг стола — Артем на свое обычное рабочее место, Володя старику и себе придвинул кресла.

— Испанцы называют вино молоком старости, — сказал Гран Афанасьевич. — У этого вина длинная дорога.

— В сорок с лишним лет?

— Да.

— Но что-то зависит от местности? — спросил Володя.

— Все та же дорога.

— Хорошее вино — законченный исчерпывающий образ, — сказал Артем, разглядывая на свет рюмку. — Сплетение сущего.

— Настоящая красота должна быть непроницаемой, — заметил Володя.

— Боитесь красоты?

— Нет, красивости, Артем Николаевич. Она себя окончательно изживает. Все, что явно, то плохо.

— Мы говорим о красоте, — сказал Гран Афанасьевич, — а не о красивости, как вы соизволили заметить. Явная красота питает талант художника, красивость — истощает.

Володя не рискнул спорить с Граном Афанасьевичем так, как он спорил с Артемом Николаевичем.

Открылась дверь кабинета. Геля. Она успела принять душ, привела себя в порядок. Увидела на столе бутылку и рюмки.

— Что это?

— Ничего, — ответил Володя. — Мы пьем вино.

Гран Афанасьевич с тех пор часто навещал Артема.

Геля любила, когда приходил старик. Геля готова была поклясться, что они помимо разговоров о событиях эпохи, об исторических параллелях, о черных дырах в небе и черных дырах даже на солнце, за счет чего, оказывается, солнце и выделяет энергию, о редких книгах потихоньку попивали любимое лекарство старика — «Серсиаль». Говорили они о таком понятии, как «последние усилия». Старик считал, что нет ни первых, ни последних усилий, а есть постоянные усилия. В постоянных усилиях для человека лучше всего выражаются время и скорость жизни.

Тамара Дмитриевна тоже любила, когда приходил Гран Афанасьевич. Вместе с ним в дом входил покой, ослабевало напряжение их жизни. Тишина становилась естественной, не гнетущей. Тишина в кабинете Артема. Старик говорил Тамаре — каждый человек рано или поздно проводит переоценку жизни, и не смерть — жизнь есть испытание мужества. У каждого должно быть немного плохой погоды.

— Он умирал, — волновалась Тамара. — Не могу я теперь не следить за его здоровьем.

— Следить нужно, — говорил старик, — но есть люди, которые не выносят, когда их при этом беспокоят. Жизнь — не зрелище и не праздник, а трудное занятие. И, знаете ли, труднее всего жить по своей душе.

— Но его ничто не интересует. Даже самое для него важное — работа! Это болезнь.

— Почему болезнь? Артем Николаевич решил подумать. Позволю заметить, выбрать время — это значит и сберечь время. Не торопите события. Вино лежит в темноте, в покое и достигает вершин.

— Но так можно на всю жизнь остаться, простите, в подвале.

Тамара верила Грану, но продолжала звонить специалистам-психологам, экстрасенсам, консультировалась с гомеопатом — Степа Бурков устроил. Его соседом по даче был знаменитый гомеопат. Артем ни в чем не препятствовал, но от встреч категорически отказывался. Грубо прикрикнул на Тамару, и, как ни странно, Тамара обрадовалась: что-то живое со стороны Артема.

Однажды старик Гран появился с не меньшей торжественностью, чем он появился в первый раз. Принес старый журнал. Назывался «Виноградарство и виноделие». 1904 года издания.

— Продемонстрирую документ, — сказал Гран.

Артем с готовностью кивнул. Привык, что все, о чем говорит старик Гран, интересно и важно. Так получалось.

— Я вам прочту обращение к русским виноградарям и виноделам Льва Сергеевича Голицына.

Только теперь старик счел возможным принести этот журнал, значит, решил, что наступило время для подобного прочтения. Артем, по его мнению, научился слушать.

— Восьмого сентября 1903 года праздновалось двадцатипятилетие деятельности Голицына по виноградарству и виноделию, — сказал Гран Афанасьевич. — На третий день праздника Лев Сергеевич обратился к собравшимся чествовать его виноградарям и виноделам с речью, — старик Нифонтов не спеша раскрыл журнал на нужной странице и, как всегда без очков, начал читать:

— «В жизни есть известные предания, известные приемы, которые применяются в расчете, когда хотят кого-нибудь чествовать. Вступает на службу человек — его чествуют, оставляет службу — его чествуют, получил человек коллежского регистратора — его чествуют, а если получил Станислава — подавно. Вот и со мной случился такой пассаж. Оказывается, что третьего дня ровно двадцать пять лет, как я сделал первое бордо, или первую бурду, и со всей России сошлись меня чествовать: Кавказ, Крым, Херсон, Москва, Петербург, Казань пришли смотреть на мое сияющее лицо и пришли с адресами по моему адресу. Я их всех выслушал. Прекрасно написано. Уж больно, господа, вы умеете хвалить: ты то сделал и это сделал, одним словом, я прекрасно понимаю, что я такой-сякой и, конечно, могу только сказать «спасибо». Но я доволен, что вы приехали не для того, чтобы слушать собственные речи, которые, по правде сказать, и мне ужасно надоели, но чтобы с вами говорить, вам показать, что было сделано, и подумать с вами, как идти вперед. Мы все, господа, верим в русское виноделие, это будущее богатство России, но нам нужно сплотиться, чтобы создать это богатство. Если бы наше поколение этого и не достигло, то уже нашим детям во всяком случае откроется горизонт, что делать, так как мы им укажем путь и дадим метод».

Артем все с большим вниманием слушал, что читал старик Гран.

— «Наша слабость заключается в том, что мы себе не верим. Мы читаем иностранные книги, мы слушаем иностранных людей и на место критики — отступаем перед ними с благоговением. Петр Великий был велик — иностранцы у него служили, но никогда они не были самостоятельны.

Чтобы получить хорошее вино, нужны подвалы, нужен правильный уход, а главное — нужно создавать людей. Сколько будет стоить человек, столько будет стоить и вино».

Гран остановился в чтении. Несомненно для того, чтобы Артем особенно ощутил эти слова. Артем ощутил. Он их уже знал из тетради Грана. Когда читал «Виноградный сад», подумал тогда о Паустовском. И сейчас вспомнил Константина Георгиевича, подумал о нем. Подумал и о себе.

— «Значит, возьмемся за дело, но, чтобы дать возможность действовать, нужно прочистить дорогу, которая прорезана глубокими пропастями и загромождена глыбами. Под этими словами я подразумеваю фальсификацию…» Немного пропущу. — Гран взглянул на Йорданова. — Разговор о вине сугубо профессиональный.

— А о фальсификаторах?

— И о фальсификаторах, — сказал Гран Афанасьевич. — Я читаю вам два последних абзаца. «Вот, господа, вы в своих адресах говорили, что вы думали, я же вам говорю то, что есть. Если я что-нибудь сделал для русского виноделия, то уж это время прошло… Давайте вместе работать без отдыха, без передышки… — Глаза старика Грана блеснули. Определенно. — Работать без передышки, насколько у нас хватит сил при создании нового виноградарства».

Йорданов сидел неподвижно, слушал. Впервые слушал за много лет так внимательно. И о чем? О виноделии. Как будто это… Но ведь действительно — о виноделии.

— «Господа, — продолжал читать Нифонтов. Он был сейчас взволнован не меньше Артема, кажется. Хотя то, что он читал, он читал, очевидно, на протяжении всей своей жизни. — Господа, — повторил Гран, — поднимаю бокал за Русь, которую мы обязаны — для осуществления ее идей — сделать богатой. Второй бокал — за исполнение этой мысли, за вас, господа, и кончаю ваши приветствия и мое — словами: «За работу!»

Гран закрыл журнал. Возникло молчание. Потом Артем спросил:

— Вы много выпустили из речи Голицына сугубо профессионального?

— Нет. Не много. Я откланиваюсь. Вам пора отдохнуть от меня.