Автограф

Геля вынуждена была делать вид, что в доме ничего не происходит. Ни разу не позволила себе сорваться в разговоре с матерью, даже если речь заходила о Рюрике или ее собственной карьере. Отцу рассказывала московские театральные новости, подробно сообщала о Рюрике — как он носится по Москве, трясет всех — вынь и положь ему спектакль во весь город. Даже Илья Гаврилович растерялся от его наглости, машет на него руками — сгинь, сатана! Но Рюрик как же, так тебе и сгинет. Держи карман шире. Ситников утверждает, что Рюрик конечно же отнюдь не кролик, а слон, и ссылается на знаменитого президента Линкольна: если вы держите слона за заднюю ногу и он вырывается, самое лучшее — отпустить его. И я так считаю, потому что Рюрик своего добьется. Если не сейчас, то в будущем. Он поставит свой спектакль. К тебе, папа, собирается. Навестить желает.

И Рюрик появился.

— Фундатор, мне нужна тут у вас с полки книжонка о Волкове. Брал, возвращал, опять возьму.

Артем кивнул.

— Надолго можно?

Артем кивнул, сказал:

— Навечно можно.

— Ну да, вам теперь книжки не нужны — ни свои, ни чужие. Вы даже и бриться перестали. РевизионизЬм личности.

Рюрик явно хотел получить от Артема в ответ какое-нибудь живое слово — гневное, юмористическое, любое.

— Кто это тебе сказал?

— Сам догадался. А как же — отказ от борьбы. Фундатор, бросьте киснуть, побрейтесь для начала. Не хотите писать — не пишите. Я не настаиваю. Давайте займемся спектаклем. — Рюрик похлопал рукой по переплету книги. — В колеснице покатаетесь, запряженной волами!

— Колесницы мне и не хватает.

— Черным юмором пробавляетесь. Нехорошо. Некрасиво. Такой взрослый папа. Надо бы вами заняться. Дела вот мешают. В Красную книгу вас скоро занесут.

— Рюрик!

— А?

— Волкова взял?

— Взял.

— До свидания.

— До свидания. Упал контрольный флажок.

В коридоре Рюрик сказал Геле:

— С этим пора кончать. Мне требуется Володя. Где он сейчас?

— В клинике. Дежурит. С чем кончать?

— С депрессухой твоего отца. Надо проконсультироваться с Володей. Удобно на дежурство нагрянуть?

— Ты — и такой деликатный вопрос.

— Со мной бывает.

— Рюрик, мы заняты в театре. Опоздаем.

— Мы одним скрипом.

Володя сидел в пустой ординаторской, когда появились Рюрик с Гелей.

— Катастрофически неинтересен Артем Николаевич, — сказал Рюрик прямо с порога. «Катастрофически» — это было любимое слово Тамары Дмитриевны.

— Чем неинтересен?

Прибежала дежурная сестра, чтобы выдворить Рюрика и Гелю: она их проглядела. Она просто не знала, что Рюрик окажется везде, где он захочет.

— Это ко мне, — сказал Володя сестре. — Не беспокойтесь.

Сестра ушла.

— Надо развеселить, — продолжал Рюрик начатый разговор.

— Может, вы актеры липовые?

— Может, ты врач липовый? Есть у меня идейка. Пока единственная: вынимаем писателя в бар?

Володя молчал, опустил голову.

— Ты что, спишь?

— Нет. Я думаю. В бар вынимать не надо. Это на самом деле смешно.

— А что надо?

— У меня тоже появилась идейка в связи с твоей.

— Выкладывай.

— Узнаешь потом.

Лощин понимал всю непростую обстановку у Йордановых. Ему было по-своему жаль Тамару Дмитриевну: союзник в делах, и вовсе не ее вина, что Виталий не может до сих пор побеседовать с Артемом Николаевичем. Многое дозволено Владимиру Званцеву: входил к Йорданову, причем тогда, когда ему надо было. Но Виталию он не конкурент. Не опасен. Тут психотерапия. Рюрик — конкурент, да еще какой! Опасность номер один. Когда Рюрик приходил к Йорданову за книгой, Виталий сидел в соседней комнате с Тамарой Дмитриевной. Здесь встречи с Рюриком он не боялся. Он под эгидой Тамары Дмитриевны. Но если опять возникнет ситуация, похожая на ту, которая была в баре, он влепит Рюрику в морду. Что произойдет дальше — неважно. Важно то, что первый удар будет числиться за Виталием. Тогда помешала Таня, хотя, если напрямоту, он не знал еще, что сделает, подойдя к Рюрику. Насчет «влепить в морду» придумал после выпитой с Веней Охотным водки, когда остался один дома у себя в комнате.

Расхаживал и принимал решение. И принял — пусть бережет лицо Рюрик.

Как трудно утверждаться. В кого превращаешься. Во что превращаешься! Куда проще жить, как Веня Охотный: разводной ключ, трос для прочистки засоров, пучок пакли и вкладыши для текущих кранов.

И ни перед кем не гнешься, не ломаешь комедии. «А конец рабочего дня — законный стаканчик мумия́». Лощин имеет такую запись Вениного фольклора.

Виталий всячески старался привлечь внимание Артема Николаевича. Казалось бы, чего проще, когда ты в квартире объекта. Но с объектом ничего не получалось. Глупейшая история. Железный занавес. Виталию совершенно необходимо было проникнуть сквозь железный занавес. Разговор с Кипреевым состоялся. «Вы суммировали факты, но у вас нет конструкции. Ваша сумма фактов должна быть рассыпана и выстроена из них конструкция. Прочная и простая. И обязательно простыми, а не литературными словами. Литература сценарию вредна, противопоказана. Нужна оголенная драматургия». Верно, конечно, сказал. Как и подобает знаменитости с чванливой физиономией. Но не этого ждал Виталий, не теоретических соображений, а практических — когда и где. И с Леней Потаповым он не может вести холодную войну в открытую, так как он теперь вроде бы друг Гели. Условно достиг этого звания, подравнялся. Не без нажима со своей стороны, само собой.

Прежняя сумма фактов рассыпана. Надо выстраивать новую конструкцию. Конструкция — это Йорданов. А Йорданов — это путь в журнал. Солидный. Потому что только солидный журнал способен вас по-настоящему обнародовать, продемонстрировать. Отложим пока сценарий в сторону. Сначала будет повесть. Повесть, повестуха, повестушечка. Хоп-шлеп. Вираж на сто восемьдесят. Небольшая магнитная буря. И все гладко. Штиль, безветрие. Документальная повесть из разряда общедоступной информации. Хорошо бы парочку скабрезностей, как бы из личной жизни героя. «Общедоступный» читатель любит заглянуть к соседу в спальню. Но Волков — гордость нации, нельзя.

С Йордановым совсем не гладко. Ты именно у него в доме, тебе оказывает покровительство его жена, и ты сдружился, относительно сдружился, с дочерью — и никак не можешь проникнуть к нему на разговор — каких-то две-три вшивых минуты! Изо дня в день тянешь пустышку. Что за человек: вернулся из больницы и «принял схиму». Виталий по его милости теряет драгоценное время. Его обходят, обошли уже! Он на грани последнего фола, последнего предупреждения! Рюрик вообще статья особая. Из-за него уплыла тетрадь Нифонтова. Поминай как звали. Был верняк. За Виталия перед Нифонтовым поручился достойный человек из посетителей отца, ученый-ботаник. От него же Виталий узнал о «Виноградном саде». Виталий в этом саду собрал бы урожай, так нет, выпрыгнул Рюрик, как черт из бутылки. Мышечная масса.

Но борьба продолжается.

Разговор с Кипреевым был на киностудии. Кипреев сидел в комнате, на дверях которой было написано название его нового сценария: «Тетива», к съемке которого приступил. Какое это пьянящее, должно быть, состояние — ты знаменит, ты сидишь в своей съемочной группе на киностудии, вокруг тебя суетится киношная челядь. Тебе подносят эскизы декораций, альбомы с фотопробами, рисунки костюмов. Актеры хотя и не утверждены еще на роли, но уже выпрашивают дополнительные реплики, проходы, крупные планы. Ты беседуешь с режиссером-постановщиком твоей работы. Беседуешь солидно и несколько расслабленно. Ты — первоисточник всей этой заварушки. Я вас породил, я вас и убью. Какое, должно быть, неизъяснимое, ликующее чувство! Ты им охвачен и развращен. «Это ваш новый сценарий?» — глупо спросил Виталий, уходя со студии. «Да, моя новая работа», — последовал ответ. Хотя чего спрашивать — на дверях написано, и пропуск Виталию оформляли в съемочную группу «Тетива». На прощание Кипреев еще изрек: «Кино у вас, молодой человек, получилось примитивное. Как водопровод». Непроходящий Веня Охотный!