Автограф

Сценарий написан бодро. На полях проставлены ссылки на источники, что откуда взято. Большое количество источников. Это убеждает. Диссертация, да и только. Все обосновано, оговорено, подтверждено. Персонажи охарактеризованы. Личные отношения между актером и актрисой Троепольской намечены с достаточным знанием женской психологии. Может быть, натуралистично написаны. Надо бы помягче. Женщина больна туберкулезом. Слишком пристально автор разглядывает это. Недозволенное любопытство, жестокое. По молодости. А вообще — воспитанный, эрудированный человек. Для Тамары категория воспитания — определяющая. Последнее время она абсолютно не выносит дерзости, бесцеремонности, распущенности. Это стало теперь чуть ли не модой, во всяком случае почти достоинством.

Тамара соскучилась по привычной деятельности: позвонить по поводу Лощина Леве Астахову? Но Лева в делах — заканчивается семестр в Литинстнтуте, где он преподает. Лева пишет на студентов творческие характеристики. Степе позвонить? Степа уехал в Польшу на конференцию. Подождать, пока вернется? Кипрееву — вот кому она позвонит. Сценарист, а у Лощина сценарий. Тамара скажет — есть молодой человек, заслуживающий внимания. Можно прибавить — почти научный работник, располагает интересным материалом. Скажет на всякий случай, если Кипреев будет потом разочарован формой подачи материала. Тамара знает, как такие дела делаются. Леве и Степе можно просто — устрой. Кипрееву не скажешь. Он не контактный. Казалось бы, что в кино люди попроще. Кипреев исключение. Держится гордо и независимо. Приучил всех, что он такой. Рюрик занимается той же темой, что и Лощин? Пусть занимается. Он ведь всюду. Чем он только не занимается!

Тамара подняла трубку и вдруг начала набирать домашний номер телефона Ильи Гавриловича: надо, чтобы еще Илья Гаврилович утихомирил деятельность Рюрика. Тамара устала от его постоянного присутствия.

— Краденым торгуешь? Лицедействуешь?

Виталий сделал вид, что не знает, что за человек перед ним.

— Кто вы? О чем говорите?

— Держи. — Рюрик протянул копейку.

— Кто вы такой? Что вы от меня хотите? — Виталий спрятался за очки. Он готовился к встрече, но не ожидал, что она будет в подобных условиях. — Как вы смеете!

— Умсик, я купил твой сценарий. — Рюрик сунул Виталию копейку, повернулся и пошел вниз по лестнице, умышленно громко цепляя подошвами ступеньки. Задержался, сказал: — Иди — ударю!

Виталий остался стоять в дверях. Встреча была короткой, чего тоже не ожидал Виталий. Вышел в коридор отец, спросил:

— В чем дело, детка?

— Не называй меня деткой! — взвизгнул Виталий. Швырнул копейку на лестницу, вслед уже исчезнувшему Рюрику, и захлопнул дверь.

У себя в комнате Виталий остыл, подумал — зачем нервничать? Что случилось? Встречи с Рюриком было не миновать. Какой она была и где, не имеет значения. Теперь встреча позади. О сценарии Рюрик должен был сразу узнать, все должны были узнать. Такова задача Виталия. Рюрика он давно зачислил в основные противники. Из-за чего, собственно, ерепениться, напрасно волноваться: Рюрик действовал только от себя. Есть повод не просто позвонить Тамаре Дмитриевне, а разыграть обиженного, оскорбленного: Рюрик — Гелин друг, друг их дома, и за что, помилуйте, — «помилуйте» тоже любимое слово — эдакое оскорбление? Виталий с открытым сердцем обратился за советом к Тамаре Дмитриевне, и вдруг Рюрик… Бестактность. Да, бестактность — это подходит. И еще надо добавить — вопиющая. Да, эдакая вопиющая бестактность. Помилуйте, за что? Домашний, адрес Виталия сообщили. Зачем? Рюрика надо использовать в своих интересах. Следовательно, так — эдакая вопиющая бестактность, помилуйте, за что?!

Виталий схватил трубку, набрал номер телефона Йордановых. Номер был не просто записан в алфавитную книжку, обведен красным карандашом, чтобы находить незамедлительно. Трубку не брали. Виталий перезвонил. Никого.

Виталий достал из стола чистый конверт, вынул из кошелька копейку, закинул в конверт. Быстро написал записку, вложил в конверт, заклеил, пометил крупно: «Геле Йордановой». Засунул конверт в карман.

Прошелся по комнате, Он так делал, когда требовалось совершить важный поступок и Виталий окончательно его продумывал. В записке он написал, что потрясен поведением Рюрика: теперь надо было поворачивать сюжет.

Оделся и поехал к Геле в театр. Конверт оставит на служебном входе. В записке было еще сказано, что Виталий не понимает, чем снискал к себе грубое отношение. Он вовсе не собирается своим сценарием стоять у кого бы то ни было на пути. Лучше честно вести дело, чем обижать этой нелепой выходкой с копейкой. Лично он ведет себя честно и будет продолжать так себя вести.

Из театра Виталий поехал в библиотеку. Надо было продолжать работу над сценарием, над следующим вариантом, более, глубоким, расширенным. И, кстати, дома не надо находиться. Вдруг Тамара Дмитриевна захочет вернуть рукопись. Пусть его теперь поищут. Геля поищет. Обернем хамство Рюрика в жирную наживку.

— Вы дочь знаменитого писателя. Вам все дозволено.

— Почему вы так говорите?

— Почему вы так делаете?

— Рюрик груб.

— Он ваш друг. Я вправе был заподозрить в этом и вас.

— Я понимаю.

— Вот видите.

— Мама решила показать ваш сценарий Кипрееву.

— Вы хотите, чтобы я смягчился?

Виталий разговаривал с Гелей у подъезда ее дома. В квартиру подняться отказался. Он должен быть обиженным. Сценарий попадет к Кипрееву! Сработал телефонный провод. Виталию только бы зацепиться, а там его не оторвешь, не освободишься от него. Он, как червяк, влезет в яблоко. Авторство будет или соавторство — детали. Не принципиальные. Важно прикрепиться к кому-то из маститых, не выпускать. Завязывать его, запутывать, приучать к себе.

— Мама огорчена. Просила заходить.

— А вы, Геля?

Геля потянула дверь подъезда, и Виталий не понял, слышала она вопрос или нет. Была она сегодня в брючках и в замшевой куртке. Из сумочки, как всегда, торчала деревянная коробка с гримом. Ничего не скажешь — выставочный экземпляр.

У входа в бар Рюрик столкнулся с Вадимом Ситниковым.

— Как дела?

— Своим чередом.

— Давно тебя здесь не было.

— Своим чередом.

Вадим появлялся в баре неизвестно отчего усталый и неизвестно отчего одинокий. Всем говорил, что ищет спутницу жизни, хотя бы на сезон. Она должна быть глупенькой. На ушах — петельки волос, ходит, улыбается и, главное, молчит. Интеллектуалки не нужны, хватает в кофейном зале клуба. Пытался приблизить к себе Зину Катанину. Теперь не просто побаивается Зины, а не доверяет, когда она стоит за спиной. Светлоглазый тигрик. Леня Потапов смельчак. Как бы не взвыл о помощи — человек в клетке.

Ситников сидел, равнодушно взирал на трезвый хаос, как он называл данное заведение, и грустил. Не писалось, не гулялось. Бывает у нормальных людей. В принципе он нормальный человек, только с поврежденной критикой репутацией, а может, наоборот — с утвержденной критикой репутацией. Кто теперь что поймет? Каждый ходит с миноискателем. Впасть в скепсис, что ли; разрушить немножко себя и отношение к действительности. Разве здесь впадешь в скепсис? Не держат настоящей выпивки. Нынче они здесь говорят, танцуют. Денег хороших нет, и познакомиться не с кем. Пропал вечер. Таня Апряткина неприкосновенна. И на работе она.

Ситников медленно пошел к выходу, унося на своих покатых вялых плечах неизменный замшевый пиджак.

— Удаляешься? — крикнул Рюрик.

Ситников мрачно махнул рукой:

— Своим чередом.

— Не хочешь извращать вкус? Запрезирал нас совсем.

— Пойду попробую поработать. Ты никогда не ходил с миноискателем?

— Нет.

— Я тоже. А надо бы.

— Ты к чему это применительно?

— К Эскусству.

— Угощаю коктейлем, — сказал Саша.

— Нет. Абзац.

Ситников опять мрачно махнул рукой и ушел.

Рюрик сидел перед стойкой на высокой никелированной табуретке. Саша готовил ему коктейль в шейкере. Он сверкал в руках Саши, как цирковая булава. Перестав встряхивать шейкер, Саша открыл его и вылил содержимое в стакан. Добавил шампанского.