Мальчишник

Так мы познакомились с юсуповским дворцом, с его помещениями, с его кладами, ни разу не побывав во дворце. Вернулась Галина Ивановна. С ней была белокурая женщина в очках.

— Лидия Ивановна Белова, — говорит Свешникова. — Заведующая «Кабинетом редкой книги».

Похоже, что Свешникова полностью простила мое настоятельное желание проникнуть во дворец и в такое сложное для нее, как для директора, время.

Мы знакомимся с Лидией Ивановной Беловой. О ней тоже писала Алла Загребина. И еще — о Жанне Семеновне и Ирине Ивановне.

Звонит телефон. Свешникова снимает трубку. Рукой показывает — погодите… пойду с вами.

Мы сидим в ротонде. Лидия Ивановна рассказывает, что это по инициативе Галины Ивановны решено было создать «Кабинет редкой книги». Что это значит? В определенные дни можно пользоваться уникальными изданиями и работать с ними непосредственно в кабинете старого князя.

— Библиотека небольшая, но богатейшая. Сами убедитесь.

— Что вы знаете о письмах Пушкина? Где именно их нашли?

— Нашли в потайной комнате с железной дверью в 1925 году. Двадцать семь писем к Елизавете Михайловне Хитрово, одно к ее дочери Екатерине Тизенгаузен.

Когда мы все, во главе с Галиной Ивановной, направились в кабинет старого князя — электричество уже работало, но от этого «скрытность», таинственность дворца не уменьшилась; только стало видно, как во дворце многое передвинулось из-за действий пожарных, а теперь еще и реставраторов. Мы шли по переходам, коридорам, сквозь залы, нагруженные ремонтно-реставрационными конструкциями. По дорогим паркетам, прикрытым досками, а где досок не было — паркеты сверкали десятками редких древесных пород или были, наоборот, потемневшими, задымленными пожаром.

— Сами дворец отмывали от копоти, — сказала Лидия Ивановна. — А как переволновались! Пожар начался неприметно, внизу, в подвале. Потом вспыхнул вестибюль. К счастью, погиб только искусственный мрамор. А вот деревянная гостиная после сильного прогрева высветлилась, произошло какое-то очищение.

Мы проходили через уникальную однотонную деревянную гостиную: потолок, стены, мебель и даже люстра — из одной породы дерева. Увидели мы и двери «первая премия Парижа» — красное дерево, закрытое ажурным рисунком из бронзы, поистине виртуозного плетения. Видели мы дверь во дворце Половцева на Каменном острове — сплошная резьба китайской работы, и вот теперь эта — у Юсупова.

— Приезжал кто-нибудь из Юсуповых? — задал я вопрос Лидии Ивановне. — Кто-нибудь из родственников?

— Племянница. Шидловская Надежда Петровна. Живет в Париже. Мы ее каждый раз встречаем — печем пироги, покупаем бублики, пряники. Ставим самовар. Очень нравится ей у нас. Говорит: «Как хорошо, что дворец у Феликса забрали, а то бы он давно его продал». — Свешникова засмеялась. — Видите, как получается, — хорошо, что у нас. Конечно, каждый раз устраиваем ей прогулку по дворцу. Любит она мавританский зал и деревянную гостиную. Однажды в гостиной провела целый час, о чем уж вспоминала… Бывает у нас и так — на пороге дворца стоит кто-нибудь из Трубецких или Маклаковых: приехали с туристской группой и пришли к нам. Голицыны были, Волконские. В общем — не забывают.

Я знал от Алевтины Ивановны Мудренко, что в конце шестидесятых годов приезжал и сам Феликс Юсупов. Это было, можно сказать, его прощание с Петербургом, Петроградом, ну, и с Ленинградом, конечно. Потому что приезжал-то он уже в Ленинград. У Мудренко на хранении есть маленькая хрустальная, похожая на пробочку от старинного графина печатка с профилем Байрона. Печатку Феликс Юсупов оставил в этот свой последний приезд. Теперь она хранится в музее-лицее. Юсупов умер в 1967 году. Так что уже не узнать, что имел в виду Бартенев, когда писал Феликсу Юсупову о том, что письма Пушкина следовало бы искать в архиве дочери Хитрово Екатерины Федоровны Тизенгаузен. Все правильно, где же этим письмам еще быть, как не в архиве Екатерины Тизенгаузен — бабушки старого князя. Что же, Феликс Юсупов, младший, не знал, что письма находятся в тайнике, за стальной дверью? А может быть, и старый князь действительно этого не знал?.. Вряд ли, конечно.

Письмо Бартенева Юсупову хранится в Симферополе, в архиве, и его видела и читала Майя Караганова. Вообще в архиве, в Симферополе, рассказывала Майя, есть письма на французском языке, в которых упоминаются Наталья Николаевна Пушкина, Вяземский, Карамзины.

Юсупов младший жил в Кореизе. Дворец сохранился, мы его разглядывали с площадки, где растет огромный платан, а возле находятся остатки старого фонтана. На столбике, при подходе к фонтану, написано: «Фонтан сей построен в память 2 батальона, 40 егерского полка работавшего сию дорогу». Мы попали на эту дорогу, которую построил 2-й батальон, 40-го егерского полка, после посещения Алупкинского дворца Воронцовых, когда на обратном пути в Ялту заехали в Кореиз, чтобы поглядеть на последнее в России прибежище Юсупова. Показала особняк все та же Майя Карабанова. Своим темным цветом, закрытыми ставнями, «насупленностью» он в чем-то похож на петербургский дворец. Из Кореиза Феликс Юсупов на корабле уже эмигрировал из России.

Какие еще бумаги Пушкина могли быть спрятаны в этой семье? Были у Юсуповых еще автографы Пушкина (их обнаружили в 1919 году) — послание к вельможе и черновик статьи на смерть Дельвига. Так что вопрос — какие еще бумаги могли быть? — правомерен. Тем более 111 автографов сберегла эта семья, в том числе автографы Суворова, Кутузова, Наполеона, Карамзина, Вяземского, Дельвига. Это те автографы, которые мы теперь знаем и которые хранятся в Пушкинском Доме.

До сих пор в недрах дворца нет-нет да что-нибудь и обнаружат. Он начинен кладами, тайниками, здесь пускали в ход яд, звучали пистолетные выстрелы, скрытно по ночам выезжали автомобили, декорировались в подвале ложные гостиные на одну ночь.

Сворачиваем в бывшую биллиардную. Нас подводят к стене, противоположной окну.

— Встаньте сюда, — показывает Свешникова. — Скажите что-нибудь совсем негромко.

А мы и так уже слышали, что голос Галины Ивановны — тоже совсем негромкий — утекает куда-то в глубь дворца.

— Князь, вы нас слышите? — шепчу я, будто на сеансе спиритизма.

Мой голос по-особому отрезонировал и тоже уплыл в глубину.

— Лидия Ивановна вас услышала. Она уже в кабинете старого князя, — улыбнулась Свешникова. — Сейчас мы к ней пойдем.

— Ну и дворец, — покачала головой Вика. — Бастилия какая-то.

— С маврами и камином из оникса, — уточнил я.

— Ну тысяча и одна ночь какая-то, — сказала Вика.

Мы в кабинете старого князя Юсупова, графа Сумарокова-Эльстона. Ставни закрыты. Горит неяркий свет. Шкафы с книгами. Они сразу приковывают внимание. В кабинете длинные антресоли. И там — тоже шкафы и книги. Большой «читальный» стол. Занимает середину комнаты, а точнее будет — зала. Кабинет-зал. Тишина. На читальном столе — несколько раскрытых книг. Их приготовила для нас Лидия Ивановна Белова. Я касаюсь огромного фолианта: Указы Государя Императора Петра Великого Самодержца Всероссийского. 1739 год. Второй фолиант посвящен Александру I. А потом Лидия Ивановна обращает наше внимание на скромную книжку в голубовато-сером переплете, бумажном; книжку с разрезными листами. Год издания — 1927-й, Ленинград. Письма Пушкина к Елизавете Михайловне Хитрово.

— Первое издание писем, — уточняет Свешникова. — Мы его имеем. А письма были спрятаны… — Она оборачивается и показывает в правый угол кабинета. В правый, это если стоять спиной к окнам, а лицом — ко второму этажу, или антресолям кабинета.

Лидия Ивановна Белова уже открыла сдвоенную стальную дверь и даже зажгла в тайнике свет.

— Идите сюда. В тайник.

И мы идем «сюда», в тайник.

Да, это настоящий тайник. Это не то, что в «Морозовке» было. Там что-то вроде курительной комнаты, а это за двумя по-настоящему скрытыми, тайными дверями спрятана глухая круглая башня. Юсуповская. Мы с Викой вошли в нее.