Мальчишник

Есть и у Натальи Николаевны «медальон детства»: гладкие, темные, расчесанные на пробор волосы; платье «татьянинка». Подписан портрет — «Наталья Николаевна ребенком».

Лермонтов и Наталья Николаевна… пятиюродные брат и сестра!

Вот видите, как хорошо, как благоприятно, что Евдокия Федоровна Пушкина «столь предусмотрительно» вышла замуж именно за капитана Ивана Герасимовича Боборыкина. Подарила всем нам родство не только Лермонтова с Пушкиным, но и Лермонтова с Натальей Николаевной.

Вика повторила мне все это несколько раз, пока я уразумел:

— Пятиюродные брат и сестра! Лермонтов и Гончарова! Мишель и Таша!

Маленькая эмоциональная победа и еще несколько сантиметров из родословных связей знаменитых людей России, но сделанных уже самостоятельно. И табличку Вика сделала самостоятельно.

— Может быть, поэтому у них у обоих глаза были карие? — говорит Вика. — У Лермонтова темно-карими, почти черными. У Натальи Николаевны зеленовато-карими, светлыми и прозрачными?

Я с удовольствием соглашаюсь.

Когда мы послали Александру Александровичу Григорову на окончательную проверку обе таблицы, мы, как всегда, незамедлительно получили ответ и, как всегда, в конверте с аквариумной рыбкой:

«Присланные вами схемы родословных Пушкиных-Лермонтовых проверил. Все оказалось правильным… Желаю успехов в ваших занятиях».

Владимир Алексеевич Казачков и Александр Александрович Григоров. Напоминаем, как сказал бы Александр Сергеевич Пушкин, — они источник нравственного достоинства и сочувствия к прошлому своего Отечества.

Мы с Викой но печати знали имя Андрея Андреевича Черкашина — он занимался созданием полной родословной таблицы Пушкина. Непосредственное знакомство с Черкашиным началось с телефонного звонка. Андрей Андреевич, прочитав отдельные главы из «Мальчишника», которые за последние годы публиковались в периодической печати, позвонил нам и сказал: «В вашей родословной росписи, к сожалению, ошибка — Пушкин не был в родстве с Лермонтовым». Дело в том, что у нас в таблице дочь Евдокии Федоровны Боборыкиной (урожденной Пушкиной) Анна Ивановна была в замужестве за Юрием Петровичем Лермонтовым, прадедом поэта. По сведениям же, которыми располагал Черкашин, Анна Ивановна Боборыкина вышла замуж за М. В. Дмитриева-Мамонова, и тем самым, следовательно, исключалось родство Пушкина с Лермонтовым, а также Лермонтова с Натальей Николаевной Гончаровой.

Мы не согласились с Черкашиным. Во-первых, приведем строки из письма А. А. Григорова к нам от 12 ноября 1983 года: «Вот что я могу Вам сообщить по поводу родства между фамилиями Пушкиных и Лермонтовых через Боборыкиных, Впервые я об этом узнал из неопубликованной рукописи академика С. Б. Веселовского, где помещена была полная и подробная родословная Пушкиных. Как вы знаете, покойный академик хорошо знал историю рода Пушкиных». Во-вторых, изыскания самого Александра Александровича Григорова в архивах Костромской области и в Центральном военно-историческом архиве, в котором Григоров обнаружил документ: «1798 года генваря 16 дня. Мы, нижеподписавшиеся, сим свидетельствуем в том, что артиллерии поручика Петра Юрьевича сына Лермонтова сын Юрий, точно из дворян, родился 1787 года декабря 26 числа. В веру греческого исповедания крещен Галицкого уезда, села Никольского, церкви Николая Чудотворца священником Иоанном Алексеевым. Восприемниками были малолетний дворянин Павел Логгинов сын Витовтов и майорша Анна Ивановна Лермонтова…» Значит, бабушка крестила своего внука, отца будущего поэта.

Эти данные опубликованы в статье А. А. Григорова «М. Ю. Лермонтов и костромская земля» в газете «Северная правда», март 1984 года.

А. А. Черкашин согласился с нами, а вернее, с Александром Александровичем Григоровым и академиком Веселовским, внес поправку в свою таблицу: Пушкин десятиюродный дядя Лермонтова. Внес в свою таблицу и наши личные изыскания: Лермонтов и Наталья Николаевна пятиюродные брат и сестра.

НАСТОЙЧИВОСТЬ ГРУСТИ

«Я, к сожалению, принадлежу к тем, в чьих восприятиях живет образ человека с его голосом, взором, крепким пожатием руки, светлым смехом, печалью улыбки, не тронутый ни временем, ни расстоянием. Быть может, это и не модно, и не созвучно эпохе сверхзвуковых скоростей! Быть может, это скучно. А все-таки глубина и настойчивость грусти говорят о ценности тех, чей образ хранишь».

Прошли годы с тех пор, как он уехал в Париж, откуда прислал эти строки. Но в Крыму, в Ялте, его помнят до сих пор. Помнят — бывший руководитель ялтинского «Интуриста» Геннадий Алексеевич Шекуров, начальник ялтинского горноспасательного отряда, мастер международного класса по альпинизму Владлен Гончаров, учитель литературы средней школы Михаил Выгон, работник газеты «Советский Крым» Илья Неяченко, кинорежиссер Яков Базелян. Познакомили нас и с Аллой Федоровной Сащенко, переводчицей ялтинского «Интуриста», — у нее имелся маленький архив.

Так, насколько смогли, мы восстановили наиболее важные подробности жизни человека с удивительным отношением к русской культуре и с удивительной, почти тысячелетней давности, родословной, что давало ему основание шутя сказать о себе:

— Как истый эллин молю всех богов Олимпа…

И не менее удивительным его настоящим.

Видели мы этого человека один раз, и то издали, — в год его отъезда из Ялты в Париж. Он шел по набережной. Его обычный утренний маршрут. Была ощутима приобретенная в молодости и ставшая неистребимой потребностью флотская выправка: старый человек старого русского флота. В его роду были адмиралы, полководцы, дипломаты. В свое время учился в университете, кажется, в Петербургском, но был исключен за вольнодумство.

Жил в старой части Ялты, высоко в Аутке, недалеко от дома-музея Чехова, а точнее, от бывшей греческой церкви, где еще сохраняется множество маленьких под выгоревшей от полуденного солнца черепицей домов и висячих домашних виноградников. Снимал крохотную комнату-каюту: заправленная, «закатанная», как на флоте, койка, узенький шкаф для одежды, на стене — карта Крыма, размеченная, расписанная им, будто лоция. В этой сухопутной лоции были обозначены основные туристские маршруты по Крыму.

Он был инспектором: помогал молодым гидам осваивать работу в недавно созданном ялтинском отделении «Интуриста». Его знания, жизненный опыт были необходимы для «профессионального усовершенствования».

По некоторым его разработкам и рекомендациям, написанным четким, какой была и его походка, «морским» почерком (букву «в» писал как латинское «l»), до сих пор возят иностранных гостей по Крыму, рассказывают о Таврии: «Пещерный город Чуфут-Кале», «Алупкинский дворец», «Скала Ифигения». Он детально изучил литературную карту Ялты: Жуковский, Пушкин, Грибоедов, Чехов, Толстой, Бунин, Куприн, Надсон, Маяковский, Грин, Волошин.

Знали его и таксисты, хотя он всегда ходил пешком. Знали потому, что в таксопарке он рекомендовал, как лучше принимать гостей в курортном городе, опять же — «профессиональное усовершенствование». Рассказывал о Пушкине в Крыму, потому что никто не знал этого так, как он. В конце повествования вы поймете — почему.

Мы разговаривали со старейшими водителями.

— Он часто оставался у нас в гараже, играл в шахматы.

Таксисты своим чутьем на людей сразу, как он появился в Ялте, угадали в нем исключительность. Называли его между собой Византийцем. И к этому были основания. Мы тоже позволим себе пока что иногда называть его так.

Византиец любил цветы. В бюро обслуживания на его столе всегда стояла вазочка. По мере того что и когда зацветало, появлялись у него на столе — подснежники, фиалки, ветка кизила, жасмина, шиповника.