Мальчишник

Надо сделать и комнаты сестер Гончаровых, Екатерины и Александрины, которые переехали с Полотняного Завода в Петербург, к Пушкиным, в 1834 году. Прежде в экспозиции таких комнат не было. Где взять «гончаровские» детали для них? И комнату няни надо сделать, и комнату детскую увеличить, чтобы она была на три окна. Найден вход в чулан, — значит, и им надо заняться. Смотровое окно в стене арки тоже найдено — это чтобы привратник мог видеть, кто приехал.

Очередные заботы Нины Ивановны мы узнавали при каждом нашем посещении Ленинграда.

Новые карнизы найдены при дополнительной послойной расчистке в буфетной, в столовой, в гостиной, в спальне. Надо достать 17 метров белого сукна и покрасить его в темно-коричневый цвет. Хорошо бы еще достать бежевое сукно и 100 метров бахромы в 10 сантиметров шириной. Свинец, который вшить внизу в занавеси, чтобы создавалось ощущение «наглухо спущенных штор», настроение тревоги.

Но сегодня у меня была встреча с миром абсолютной истины, незыблемости, оставленной нам.

После обеда мы отправились немного проводить Нину Ивановну: она ехала на Мойку. Бывает там ежедневно. Архитекторы беспрестанно что-нибудь обнаруживают — следы перегородок, остатки неизвестных прежде росписей, старых печей, дверных проемов, оконных приборов.

— Ведутся натурные исследования, чтобы воссоздать квартиру в первоначальном, подлинном пушкинском виде, — говорила нам Нина Ивановна. — Найдены детали парадной лестницы на второй этаж. И знаете, что еще доказали натурные исследования? — Нина Ивановна сделала паузу. — Наличие в комнатах клеевой краски. Подтвердили газеты, которые были под краской. И не просто газеты, а датированные. Например, «Северная пчела» 1833 года. Это — в детской. Но исследования продолжаются. А кто был перед закрытием музея на ремонт одним из последних его посетителей? Не ожидаете — патриарх Пимен. Сама водила патриарха по экспозиции.

— Действительно неожиданный посетитель.

— Когда поглядел на рисунок Бруни — Пушкин в гробу, где у Пушкина на груди лежит икона и она довольно четко прорисована, сказал: икона Трех святителей.

Мы в ответ рассказываем Нине Ивановне, что в Пятигорске, в церкви при кладбище, где было первое захоронение Лермонтова, сохранилась икона — вклад бабушки Лермонтова Елизаветы Алексеевны Арсеньевой. Лермонтов был тогда маленьким мальчиком, и бабушка впервые привезла его на Кавказ. Как потом Кавказ повернулся в судьбе внука… Знала бы об этом бабушка… А об иконе — вкладе нам поведали в Совете по делам религий при Совете министров СССР, поведала Наташа Габова: она сама видела эту икону.

— Я стояла перед ней как очарованная, — сказала Наташа.

— Счарованная, — сказал я.

БАБА ЛИЗА

— Баба Лиза родилась в 1884 году. Умерла девяносто восьми лет, в 1982. И знаете, до последних дней имела ясность, чистоту мыслей. Читала, повторяла стихи Лермонтова. Говорила мне, что они сохраняют ей память.

Передо мной в кресле сидит Мария Николаевна Волчанова, выпускница лесотехнического института, научный сотрудник, специалист по деревообработке. У ее ног, на полу, — большая сумка. Она раскрыта, полна документов, специально для меня принесенных. Часть бумаг уже выложена на стол. Я договорился с Марией Николаевной о встрече, чтобы она рассказала мне о бывшем директоре домика Лермонтова в Пятигорске Елизавете Ивановне Яковкиной, которая сумела сберечь домик во время фашистской оккупации Пятигорска.

— Все вокруг горело. Горел весь Пятигорск. Гитлеровцы хотели сжечь и домик, но удалось его спасти. Чудом, — говорит Мария Николаевна. — Баба Лиза всегда вспоминала об этом как о чуде. Домик Лермонтова называла дорогим существом.

Мария Николаевна показывает запись в дневнике, сделанную Елизаветой Ивановной, когда Елизавета Ивановна уже оставила работу в музее. В дневнике — старой клеенчатой тетрадке — было написано: «У меня такое чувство, будто я хороню дорогое для меня существо».

Это Елизавета Ивановна покидала единственно мыслимую для себя работу — работу хранителя дома-музея. Все силы, весь жизненный опыт она отдала любимому поэту. Любимому еще с гимназической поры.

— А потом Лермонтов помогал ей в старости, его стихи, — добавил я, — которые она читала, повторяла…

— По памяти. Я слушала и удивлялась. Все-таки возраст…

На самом деле возраст, почти сто лет.

Баба Лиза в молодости работала в типографии. Много лет отдала журналистике — была репортером судебной хроники. Собрала великолепную библиотеку русской книги.

Волчанова рассказывала и все заметнее волновалась: Елизавета Ивановна очень близкий, дорогой для нее человек. Мне это было уже известно. И прежде всего от Александры Николаевны Коваленко, заведующей мемориальным сектором музея Лермонтова в Пятигорске, с которой я состоял в постоянном общении. Александра Николаевна прислала мне адрес Волчановой, по которому я Марию и нашел.

— Баба Лиза руководила музеем с 1937 года. Она, можно сказать, первой поставила работу на широкую научную и общественную основу. Сохранилась переписка со многими видными учеными — с профессором Эйхенбаумом, Андрониковым, Бродским, композитором Асафьевым, профессором Мануйловым. Одно время Виктор Андроникович Мануйлов жил в Пятигорске — готовил экскурсоводов для музея. Были у Елизаветы Ивановны письма от Бонч-Бруевича! Ее подруга Маргарита Федоровна Николева, старая политкаторжанка — на каторге была вместе с Дзержинским, — тоже немало сил отдала музею. Это уже из времен оккупации Пятигорска. Трудилась в музее и Евгения Акимовна Шан-Гирей, дочь Акима Шан-Гирея — троюродного брата Лермонтова. Сохранила и передала музею стол, принадлежавший поэту, и кресло. Старший научный сотрудник Сергей Иванович Недумов отличался своими архивными розысками, очень помог музею. Его с любовью прозвали «архивным сердцем». Летом 1938 года в домике побывал Алексей Толстой. Я вам все это говорю, чтобы вы поняли круг общения Елизаветы Ивановны.

Я кивнул.

— Жили баба Лиза, Евгения Акимовна Шан-Гирей и позже Николева — в доме Верзилиных. Евгения Акимовна часто рассказывала со слов своей матери, Эмилии Александровны Шан-Гирей, падчерицы генерала Верзилина, каким этот дом был во времена Лермонтова: стены и потолок — обиты палевым ситцем. Тем же ситцем обиты и узенькие длинные диваны. Висела люстра с восковыми свечами. Посредине — большой круглый стол, за которым все собирались. Часто сидел и Лермонтов.

— Водяное общество.

— Да. Кажется, так их называли.

— И в этом же доме, с этим большим круглым столом и люстрой с восковыми свечами, началась ссора Мартынова с Лермонтовым.

— Да. Евгения Акимовна рассказывала со слов своей матери. Еще Евгения Акимовна всегда носила большую красивую камею. Перешла по наследству. Возможно, камея была на Эмилии Александровне в день ссоры. Камея теперь в музее.

— Если бы камея могла заговорить… Она — очевидец.

— Может быть, когда-нибудь заговорит, почти серьезно ответила Волчанова. — Да, — вдруг спохватилась она. Едва не забыла вам рассказать: в домике в 1945 году побывала Клементина Черчилль. Она возглавляла тогда Британский фонд помощи России. Прочитать, что написала в книге для посетителей?

— Конечно.

Написала, что Домик произвел на нее незабываемое впечатление, которое она увезет с собой на родину. А ее секретарь госпожа Джонсон что она счастлива, что побывала в доме одного из самых знаменитых сынов России.

— Кажется, это есть в книге у Елизаветы Ивановны «Последний приют поэта».

— Есть.

Мария Николаевна называет Елизавету Ивановну «бабой Лизой» с детства, хотя они не родственники, она дочь ближайших друзей Яковкиной и ее душеприказчица. Жизнь Волчановой была неразрывно связана с Елизаветой Ивановной: у Яковкиной умерли два сына. Погиб и единственный любимый внук Володя, талантливый радиоинженер, работник центра связи с первыми космическими кораблями. Был знаком с Королевым, Гагариным, Титовым. Погиб в автомобильной катастрофе.