Страница 4 из 18
Очередь — это клуб, это городские новости, это рассказы о кабанах, которые якобы появились у самого города в лесу под Просвирным курганом, о том, кто и когда с кем подрался, у кого сегодня ночью обчистили сад, сломав самую большую ветку на лучшей яблоне, о том, что у кого есть и кто о чём мечтает. Очередь — это место обмена. Меняются скромными ребячьими драгоценностями: мальчишки — медными трубками для самодельных пистолетов, перышками для игры в стукалку, свинцовыми битками, резиной для рогаток, ножичками, зажигательными стёклами; девочки — лентами, цветными нитками для вышивания, кусочками кружев, латунными колечками — «совсем как золотые», коробочками из-под пудры, причём особенно ценились коробочки круглые, плоские, на крышечках которых была изображена в, профиль черноволосая женщина с тонким лицом и с веером в руке — Кармен. Сокровища внимательно осматривались, горячо обсуждались и только после этого переходили в руки новых владельцев.
Керосинщик любил поболтать со своими покупателями, очередь двигалась медленно, и, заняв её с утра, можно было получить керосин только после обеда.
Я уже хотел повернуть по Почтовой к базару, как вдруг увидел на бульваре первого секретаря обкома Бетала Эдыковича Калмыкова.
Наверное, не нашлось бы ни одного человека в Кабардино-Балкарии, который не знал бы Бетала Калмыкова. Он был легендой, героем и совестью республики одновременно.
С его сыном Володькой я учился в одном классе. Вовка был таким же мальчишкой, как все. Так же сломя голову носился по двору и по школьным коридорам на переменах. Так же дрался с нами и мы дрались с ним. Так же хватал «неуды» и «плохари» на уроках, как остальные ребята в классе. И мы никогда не задумывались о том, какой у него отец.
Вовка часто приглашал нас к себе, и в его четырёхкомнатной квартире мы чувствовали себя столь же свободно, как дома. Единственное, что нам запрещалось, — это входить в кабинет Бетала Эдыковича. Там на столе всегда были разложены деловые бумаги или работал сам Бетал, и тогда Антонина Александровна, его жена, просила нас быть потише.
Иногда Бетал выходил из своего кабинета в гостиную, усаживался на диван, мы окружали его, и он, поочерёдно кладя руку каждому из нас на плечо, спрашивал:
— Ну как дела, джигит? Сколько получил «неудов»? С кем дрался вчера?
Мы честно рассказывали ему обо всех наших делах, он улыбался, качал головой и угощал нас конфетами «дюшес» в прозрачных зелёных бумажках. Потом вдруг становился серьёзным и говорил:
— Учитесь, ребята. Я, честное слово, завидую вам. Мне пришлось мало и плохо учиться, потому что я был бедный пастух. А сейчас вы вон какие хорошие. Все богатыри, все джигиты. Нашей стране не нужен дикий, некультурный джигит. Нужен человек, который мог бы пасти баранту и читать книжку, и летать на самолёте, и строить мост. Мы посадим в нашей республике сады. Вишни и груши будут расти вдоль дорог. И ещё — арбузы. Чтобы каждый, кто идёт, мог остановиться, отдохнуть и скушать что хочет. Вот почему нужно учиться!
Он поднимался с дивана, высыпал в наши ладони остатки конфет из кармана и снова уходил в свой кабинет.
Однажды, когда отец был в долгой командировке, Вовка показал нам его саблю и маузер. В крышку деревянной кобуры маузера была врезана блестящая жёлтая пластина с гравировкой:
«Герою Гражданской войны, командиру Кабардино-Балкарской
Красной Армии Беталу Калмыкову.
Мы подержали в руках маузер, по очереди выдвинули из потёртых кожаных ножен саблю и попытались вообразить, как Бетал первым поднял на Зольских пастбищах бедняков против князей и neрвым во главе своего отряда врывался в селения, занятые белыми. Но не могли. Революция для нас была слишком далека, и мы знали её только по книжкам и по учебникам.
Зато мы знали множество историй о храбрости Калмыкова.
Больше всего мне нравился один случай. Мне рассказывал о нём мой дядя Миша, который заведовал обкомовским гаражом.
Бетал работал в своём кабинете в обкоме, как вдруг зазвонил телефон. Кто-то взволнованным голосом закричал из селения Баксан:
— Бетал! Милиция окружила в горах абрека Тугана. Он засел в пещере у Первого Кызбуруна и отстреливается. Уже ранил одного нашего. У него много патронов. Что делать?
Бетал пружинисто поднялся из-за стола и крепче прижал трубку к уху.
— Туган Мирзоев? — переспросил он. — Давненько о нём ничего не было слышно. Объявился наконец… Послушай, Магомет… да, да, я узнал тебя по голосу… Сколько у вас там чекистов? Шестеро? Всех в Кызбурун на помощь милиции. Я буду через три часа. Скажи своим людям, чтобы не упустили Тугана. Пусть не дают ему носа высунуть из пещеры. Всё!
Он дал отбой и сразу же позвонил в гараж. Мой дядя Миша сам подготовил машину — открытый быстрый «санбим».
Бетал вынул из ящика письменного стола колодку с маузером и перекинул её ремень через' плечо. Через десять минут он несся в Баксан.
Тугана Мирзоева он знал хорошо.
Сначала Туган служил Деникину и тот произвёл его в капитаны. Потом, когда Деникина разбила Красная Армия, он переметнулся к «правителю Кабарды» Клишбиеву и его помощнику Заурбеку Серебрякову. Но скоро не стало ни Клишбиева, ни Серебрякова — везде в Кабарде установилась Советская власть. Чудом оставшийся в живых после разгромных боёв капитан Мирзоев скрылся в горах и несколько лет о нём ничего не было слышно. Поговаривали, что он бежал в Турцию.
Но вот то из одного селения, то из другого стали поступать вести, что люди видели Тугана Мирзоева. Только теперь он уже был не в форме белого капитана, а в бурке и лохматой папахе и в руках у него была герлыга — крючковатая палка, как у простого чабана. Появлялся он в селениях ночью, стучал в окна домов и просил напиться воды. Кого он искал? Может быть, своих бывших друзей или родственников, которые уже давно были расстреляны чекистами.
А потом начались поджоги.
В одном колхозе сгорела овчарня вместе с овцами. В другом под утро, когда у людей самый крепкий сон, запылал сельсовет. В третьем двумя взрывами гранат была развалена новенькая, только что построенная школа. И кто-то в суматохе успел заметить исчезающего в ночной мгле всадника в чёрной бурке и чёрной папахе.
В страшном напряжении жили люди. Туган мог объявиться везде, и никто не взялся бы предсказать его разбойничий путь.
— Он проглотил сердце волка, — говорили о нём.
Работники НКВД и милиции устраивали засады в ущельях и на дорогах, на окраинах селений и в кукурузных полях, но Тугану каким-то образом удавалось уходить и от преследователей и от пуль. Последнее время он уже не поджигал домов, а просто воровал на кошах овец для еды. Но всё-таки был опасен. Кто мог угадать, что у него на уме?
И вот наконец Туган попался.
«Санбим» всего на несколько минут остановился в Баксане. В машину подсели уполномоченный НКВД и его помощник.
— Он всё ещё там? — спросил Бетал.
— Да, — ответил уполномоченный.
— Гони на всю скорость, — сказал Бетал шофёру.
Мелькнул Кызбурун Второй, и «санбим» ворвался в ущелье.
С правой стороны дороги встала отвесная каменная стена.
С левой — в туманном провале вся в белой пене бесилась река.
Ещё полчаса ходу — ив небольшой долине закраснел черепичными крышами аул Кызбурун Первый. Здесь остановились. Налево к висячему мосту через ущелье шла конная тропа. Потом нужно было идти пешком.
Только перешли мост — услышали удар одиночного выстрела. И сразу же вразнобой загремели ответные.
Неподалёку от засады Калмыкова встретил начальник милиции:
— Бетал, несколько минут назад Туган крикнул, что сдаст оружие. Но только не нам, а тебе лично. И ещё он сказал: пусть Бетал поклянётся, что его, Тугана, безоружного никто не унизит. Потом пусть судят, пусть расстреливают… Вот так.
— Хорошо, — ответил Бетал. — Идём.
Подошли к засаде.