Пасть

Софья Маркелова

Пасть

Диане всегда казалось, что невозможно вот так взять и в одну секунду лишиться любой надежды. Обязательно ведь должно остаться хоть что-нибудь, хотя бы одна последняя крупица, затерявшаяся где-то на донышке истомившейся души. Люди вообще любят цепляться за жизнь, отчаянно искать выходы из замкнутых лабиринтов бытия и приписывать своему существованию смысл, которого там отродясь не было. Диана тоже любила, а потом она перегорела, как лампочка. Неожиданно и безвозвратно. Ещё миг назад она чувствовала в себе свет, тёплый и мягкий, как вдруг р-раз, сломался внутренний стержень, сгорела вольфрамовая нить. Она поняла, что устала бороться, устала светить. И решила, пусть будет мрак. Пусть будет так, как будет.

Пошатываясь от слабости и тяжело опираясь на трость, совсем недавно купленную ей дочерью, Диана брела по пешеходной дорожке. От диспансера до дома было всего ничего, рукой подать. Раньше, до всех этих операций, химии и лучевой терапии, Диане хватало пяти минут, чтобы, не торопясь, дойти из пункта А в пункт Б. Теперь у неё это занимало от четверти часа до получаса. Она шла, останавливаясь каждые несколько шагов, переводила дух, сглатывала подступавшую тошноту, а потом вновь заставляла себя сделать следующие пару шагов, до побелевших костяшек впиваясь пальцами в рукоять трости.

Эта проклятая старушечья палка вообще была главным символом её поражения. Диана ненавидела тросточку всем сердцем, но ходить без неё не могла совсем – слабость в теле нарастала с каждым днём. Иногда её брала такая злость на саму себя: всего-то шестьдесят два года, а без палки – ни порог переступить, ни мусор вынести – ничего нельзя сделать!

Соседи и знакомые торопливо проходили мимо, здоровались, кивали, сочувственно поглядывали на свою некогда активную подругу, заядлую театралку Диану Олеговну из пятого подъезда, и убегали прочь, не желая продолжать беседу. Будто боялись, что могут заразиться. Что если они постоят на мгновение дольше возле Дианы, то рак непременно приклеится к ним, как какая-нибудь гадостная инфекция.

В сумраке голого подъезда Диану опять скрутил приступ тошноты. Она склонилась было над корзиной для макулатуры, запрятанной в углу, но из горла с протяжным рычанием вырвались лишь пузыри воздуха. Желудок сжимался от спазмов, а исторгнуть из себя ничего не мог, лишь вязкая струйка слюны стекла по подбородку и шлёпнулась на выброшенную газету.

Диана крепко зажмурилась, чтобы не захлебнуться очередным приступом жалости к самой себе.

Зачем она всё это делала? Ради кого или чего продолжала терзать тело, не справлявшееся с болезнью? Давно нужно было оборвать это подобие жизни, смириться с неизбежным и просто прекратить трепыхаться. Она-то всё это понимала с необыкновенной ясность. Яна не понимала – упрямая дочь, никак не желавшая сдаваться.

– Медицина сейчас развивается невиданными темпами! Каждый год что-то новое придумывают, находят, изобретают! Есть случаи, когда с четвёртой стадией людей вытаскивали! Нельзя расслабляться, нужно бороться до последнего! – первое время твердила дочь, и Диана послушно ковыляла в больницу и позволяла резать себя, вливать в вены убийственный коктейль лекарств, от которых волосы, брови и ресницы резво осыпались с головы, слушала врачей и покорно всё сносила. Тогда от надежды дочери занималось пламя и в её душе.

Потом была плохая гистология, другие виды терапии, множественные метастазы. Яна чуть меньше стала верить в современную медицину и, как любой простой человек, переключила внимание на альтернативную: пошли иглоукалывания, банки, вонючие скипидарные ванны, а следом за ними и траволечение. Диана видела отблески надежды в глазах дочки и следовала за ней, как потерявшийся в океане корабль за светом маяка.

Когда результаты анализов стали ещё хуже, Яна не смирилась и тут – заметалась меж двух огней: религией и колдовством. Её, в общем-то, не волновала их взаимоисключаемость. Она была готова поверить в какую угодно выдумку, если бы заметила признаки улучшения у матери.

Но их не было.

Яна ещё надеялась, ещё искала новые методы, препараты, ведунов и знахарок. Бегала в храм ставить свечки, целовать мощи, подавать милостыню, а после спешила в провонявший дешёвыми благовониями салон экстрасенса в пятом поколении, чтобы, удостоверившись в присутствии порчи, проспонсировать одних шарлатанов и сразу устремиться к другим – в гомеопатическую аптеку, закупаться чудодейственными гранулами без доказанной эффективности.

Для Дианы же больше надежды не было. Всё, закончились внутренние ресурсы веры в чудо. Будь её воля, отказалась бы от всех препаратов, кроме болеутоляющих, уехала бы к себе в старый домик в дачном кооперативе, да тихо дожила бы там оставшиеся ей месяцы. Только ради дочки и терпела всё это дальше. Потому что Яна со слезами на глазах умоляла мать ещё немного полечиться, ещё кое-что попробовать, ещё подержаться за жизнь.

А разве ж это жизнь? Сплошная агония. К чему её растягивать?

Диана выпрямилась, крепко вцепившись в свою столь ненавистную палочку. Загремев ключами, открыла почтовый ящик, привычно выгребая оттуда рекламу, счета и письма. Писем, как и всегда, было много. Тем целителям и ведьмам, к которым Яна не могла отвезти мать, она слала письма, десятки писем с мольбами. И ответы приходили довольно часто. В основном, конечно, жалкие отписки. Никто не желал работать бесплатно, все зазывали на дорогостоящие приёмы.

Поднявшись в квартиру и кое-как, по стеночке, добравшись до кухни, Диана рухнула на стул. Сил не было даже сделать себе чай. Полчаса или час она просидела без движения, прислушиваясь к тиканью часов в гостиной и к собственному изнемогавшему организму. Стрелки отсчитывали последнее отмеренное ей время, а Диана думала лишь о волне нараставшей дурноты и боли.

Рак глодал её изнутри, как голодный пёс. Точил клыками косточки, с урчанием вгрызался во внутренности и жадно лакал кровь. Скоро от неё не должно было остаться ничего.

Заставив себя принять горсть таблеток и закинув в рот мятный леденец, чтобы хоть как-нибудь отвлечься от тошноты, Диана взялась перебирать письма, отсеивать рекламу и бессодержательные послания.

Один из конвертов заметно отличался от остальных. Бумага его была коричневатая, шершавая на ощупь и, кажется, пахнувшая канализацией. Диана несколько раз подносила письмо к носу, чтобы убедиться, что мерзкая вонь шла именно от этого конверта. На нём не было ни марок, ни адреса, ни строчки, ни буковки – вообще ничего. Просто пустой конверт, крепко заклеенный с обратной стороны.

Диана подивилась, надрезала бумагу ножницами, вот только письма внутри не оказалось. Тряхнув конверт, она ошарашенно уставилась на вещицу, выпавшую ей на ладонь.

Это был желтоватый хорошо поеденный кариесом человеческий зуб.

Диана сглотнула, чуть не подавившись мятной конфеткой, и с трудом сдержала первый порыв – отбросить прочь отвратительную находку. Но что-то её удержало. Наверное, то, что зуб вдруг ожил. Он медленно сдвинулся на её ладони влево, а через несколько секунд сместился ещё на миллиметр.

Диана пять минут молча и с каким-то внутренним содроганием наблюдала за попытками зуба сбежать с её ладони. Тот целенаправленно полз в одну сторону.

Чей это зуб? Зачем его прислали Диане, да и ей ли вообще предназначалось послание? И, конечно, главный вопрос: как он мог двигаться? Это ведь не жучок какой-то с лапками, в самом деле!

На время бросив скверное содержимое посылки на блюдце, Диана вернулась к конверту. Внутри так ничего и не нашлось. Женщина категорически не понимала происходящего. Зуб, что двигался сам собой. Чертовщина какая-то, честное слово! Либо чья-то безумно глупая шутка.

На блюдце зуб шевелиться отказывался. Покорно лежал на месте, но, стоило Диане вновь взять его в руки, сразу оживал. Какое-то время понаблюдав за странной вещицей, перекладывая её с места на место, Диана пропустила тот момент, когда в замке входной двери застрекотал поворачиваемый ключ. Яна пришла с работы на обед.