Двое

Вовчик сидел у себя, склонив голову, собирая разрозненные мысли о прошлом: «Прошлого нет, амбец, волю в кулак, дорогой, без слюней – в другую жизнь».

Глава 12

Матвей вышел во двор. Сомнения одолевали его, вспомнил напутствие отца. «Можно еще вернуться. Нет, против воли своей не пойду. Хороший друг, да и только, жаль ее. И отчаяния никакого, значит, честно поступаю».

В следующее мгновение Матвей знал, куда устремится сию минуту. «Где у нас район художников? Крамского, 8…» Этот адрес не выходил из головы. После уточнения дорога из петляющей превратилась в прямолинейную. Город внизу – Матвей поднимался все выше на местные достопримечательные бугры. На самом верху обернулся. Далеко свечками труб курили цемзаводы, на рейде бухты застыли торговые суда, слева – порт, впереди – унылая горная цепь. Рабочий город, сезонный шквальный ветер – ничего романтического для разгоревшегося внутри пожара. Непонятная, неотвратная, зловещая тяга увлекала Матвея вперед. Ощути он в это время малейшие сомнения или угрызения совести, он смог бы остановиться и на этом этапе. Матвей по природе не был ни бесшабашным, ни скоропалительным – окончательные решения принимались им обдуманно и трезво. Данное решение шло вопреки, не подтверждалось элементарным анализом в деталях – оно сковало все действующие клетки его существа. Подобно кролику, парализованному гипнозом кобры, он делал то, что не было свойством стойкой, а сейчас покинувшей его воли. В памяти остановились серые просящие глаза. Неведомое Что-то из влекущего его ощущения толкало ускориться, получить скорый ответ на разрастающееся возбуждение. В нужном дворике, наклонившись к будке с собакой, вытряхивала содержимое миски знакомая фигурка. Она собралась уходить, но вдруг резко повернулась.

– Я почувствовала тебя! – почти вскричала она.

Матвей застыл у изгороди, ударившись лицом в свою заклятую краску. Губы сложились в развязный самозащитный тон, а вымолвили другое, невнятное:

– Г-галина Александровна… здрасьте.

– Вид, как на подвиг? А я ждала. Проходи, думала о тебе, не часто такие, как ты, встречаются на пути.

С рук приятной женщины, догадался – бабушки, сползла девочка лет трех – пухленькая, ухоженная.

– Ты мой папа, да?

Палец в рот подсказывал девчушке следующее действие. Молчание затянулось. Все остолбенели в ожидании развязки так спонтанно возникшей паузы. Мысли схватились в сознании, но он удерживал их от крайности.

– Какие игрушки ты любишь, у тебя есть любимая? – присел на корточки рядом с ребенком Матвей.

Девочка засеменила в угол, зашуршала там, вернувшись ни с чем.

– Папа обещал мине кукоку, стобы говоила…

– Прости, куколка спала, и я не стал будить ее, завтра привезу обязательно, если назовешь свое имя, – мысленно ругая себя за нерешительность в предложенной аксиоме.

– Маинка я. Пьявда пивезешь?

– Иди к бабушке, – вмешалась Галина, – взрослые не обманывают, – сказала как отрезала она.

– Присаживайся. Вот так нехитро мы и живем, – повела она по сторонам пространным жестом. В Галине не осталось и грамма того официоза, и Матвею показалось: он уже был здесь, жил когда-то и ему здесь было уютно.

Галина присела на диван, разбросав руки, Матвей, скинув верхнее, сел рядом.

Бабушка понимающе взяла девочку за руку:

– Пошли, Маринка, к дедушке Мише, посмотрим кроличков.

Они ушли. Едва за ними закрылась дверь, Галина одной рукой обвила его шею, другой взяла его руку и положила себе на грудь.

– Я хочу быть твоей сию минуту, здесь и сейчас. Ведь нравлюсь тебе, ты меня хочешь, покажи мне это.

Она увлекла Матвея в другую комнату, по пути нетерпеливыми руками судорожно расстегивая халат.

– Бери меня, я уже плыву. Ну что ты медлишь? Бери скорей, мой милый.

Казалось, все длилось мгновение, меж тем пролетел час.

За дверью послышались голоса вернувшихся.

– Прошу тебя, – жарко прошептала Галина, – не уходи быстро. С тобой хочу умереть еще много-много раз. Я так долго тебя ждала. Подари мне хорошую память о себе.

Матвей вопреки своей природной сдержанности говорил все время, вспоминая потом слова восхищения и ее глазами, и ее руками. Он удивлялся, откуда взялось в нем столько эпитетов – они рождались из его ощущений, – это не было повторением чужих мыслей. Проявись те места, куда коснулись его губы, ее тело повторило бы карту звездного ночного небосвода.

Галина самозабвенно, с яростной ожесточенностью задавала тон. Матвей хотел ее без сокрытия, целовал ответно, но пересилить ее сметающую доминанту не мог. Теперь он понимал, чего ему не хватало до этих счастливых мгновений. Откровенной страсти и ураганной, без глупых прелюдий, откровенной близости без стеснения. Находясь в этом отрешенном состоянии, он и подумать не мог: откроется дверь, и кто-то увидит его интимно-отвязное безрассудство. Галина накинула халат, впилась в него задохнувшимся поцелуем:

– Я вернусь. Не смей вставать, сегодня ты мой.

В едва прикрытую дверь донеслось:

– Я не узнаю тебя, моя дочь.

– Мама, погуляй немножко с Маришкой. Прости, прости, прости. Я потеряла голову. Такое со мной в первый раз в жизни. Больше этого не повторится никогда, обещаю.

Глава 13

Василий Никанорович обычно гулял в одиночестве, так сложилось. Маргарита Ивановна прогулки игнорировала, предпочитая им шопинг. Хождение по магазинам в поисках неизвестно чего раздражало Василия Никаноровича. Так и жили, обходя острые углы несоответствий. В этот раз, гуляя по бульвару, он решился подойти к женщине, которая, подобно ему, прогуливалась всегда одна.

– Мы с вами как две планеты в Галактике, – обратился он к ней, – которые никогда не пересекаются. Вам уютнее одной или, простите, в этом безысходность? К вам обращается человек по имени Василий Никанорович.

Женщина учтиво повернулась к нему, доброжелательно улыбнувшись.

– Человек по имени Василий Никанорович избрал не самый удачный вариант. Человек по имени Василиса Петровна не от безысходности выбрала одиночные прогулки. Так лучше видится, думается, мечтается.

– Ирония нечасто говорит о присутствии большого интеллекта, но абсолютно всегда убеждает в отсутствии глупости, – улыбнулся ей в ответ Василий Никанорович. – Вы разбудили во мне нездоровый интерес, а давайте угадаю, кем оказалась моя тезка? Нахмурились… Покой – он важнее пустых демонстраций.

– Я сосредоточилась – не нахмурилась вовсе, и удивительно, мгновением нашла рифму, мучающую меня с начала прогулки.

– Не поверите, я давно приклеил к вам ярлык поэтессы. Как видно, угадал?

– Иногда балуюсь рифмой, не угадали – не профессионально, в помощь внучке.

– Такое одухотворение в лице я встречал у поэтесс. Дайте мне шанс, ведь я близок был?

Она посмотрела на него:

– Вы не любите проигрывать? Я давно хотела пообщаться с вами. Но статус женщины не позволял сделать первый шаг. Одиночество не всех вгоняет в уныние. Есть люди, считающие одиночество благом. Я отношусь к этой категории людей. Это более честное состояние. Человек – существо не стадное, человек по сути одиночка. Благо, когда молодость уходит и уже не надо думать о продолжении рода, благо, когда род обеспечен всем необходимым, благо, когда есть время заниматься любимым делом.

– Ваши рассуждения как прописная истина. Но с ответом полегчало – я не отщепенец.

– Осмелюсь применить свои житейские познания. Вы – тот яркий представитель от поэзии? – осторожно спросила Василиса Петровна.

– Та же мучительная потребность в удовлетворении себя. Скорее, демонстратор девиантного поведения в мейнстриме литературы. Яркое представительство в существе каждого мыслящего человека. Не хочется прописаться в плеяду приспешников.

– Более года мы видим друг друга в этом неизменном месте. Здесь красиво, необычайно обзорно, но подавляющему большинству подавай разнообразие, пустой звон в другой колокольчик, и только.