Страница 12 из 16
Наш путь из Обояни в Питер значительно отличался от такового в двадцать первом веке. Тогда я доехал бы до Пристени, на станции Ржава, сел в проходящий поезд Белгород-Санкт-Петербург, лёг на полку в своём купе и спустя четырнадцать часов вышел бы на платформу Московского вокзала.
Нынче не так. Просто посчитаем: от Обояни до Питера чуть больше тысячи вёрст. Это по прямой. Прямых дорог не бывает даже в двадцать первом веке, значит нужно накинуть хотя бы треть на всякие извивы и повороты, это не считая подъёмов, которые здорово отнимают силы. Итак, грубо прикидываем расстояние от Обояни до Питера в тысячу триста вёрст. Теперь делим это расстояние на тридцать вёрст — расстояние хорошего дневного перехода, и получаем сорок три. Но такое расстояние отряду без отдыха не пройти, поэтому придётся хотя бы два раза в неделю устраивать днёвку — суточный отдых для восстановления сил. То есть к сорока трём дням добавляем четырнадцать днёвок, итого получаем ровно пятьдесят семь дней, и это при условии что будет хорошая погода, дорога не раскиснет и отряд не подцепит какую-нибудь заразную болезнь. В дождь скорость движения снижается, по раскисшей дороге двигаться и вовсе тяжело, а если отряд посетит какая-нибудь дизентерия, то и вовсе никто никуда не пойдёт. Тогда наш путь легко растянется и на два и на три месяца.
Чувствуете разницу: четырнадцать с половиной часов и два месяца, да и то, в лучшем случае?
Поручик оказался опытным и знающим офицером: он с самого начала грамотно организовал марш. В первый день мы прошли немного, всего километров пятнадцать. Шли неторопливо, в основном обучаясь двигаться в строю, не разрывая дистанции между шеренгами и между взводами. Мне-то это привычно, я свои два года срочной службы прослужил именно в пехоте, и наш командир полка обращал большое внимание именно на пешие марши, неизменно заканчивавшиеся на стрелковом полигоне. Обратно в часть мы, как правило, двигались ускоренным маршем с выходом в спортгородок, где мы ещё час занимались силовыми упражнениями и рукопашкой. Тяжёлая была служба, что говорить. Зато позднее, уже дома, я на танцах запросто уложил отдыхать на асфальт троих десантников, которые как оказалось, не умели ничего кроме как принимать красивые позы. А потом в военном училище мне все нагрузки, от которых многие плакали, казались детским садом.
Но кое-что мне не понравилось: на второй день движения нашей колонны, я подошел к поручику:
— Ваше благородие, разрешите обратиться?
— Говори.
— Ваше благородие, почему у нашего подразделения на марше нет боевого охранения?
— Для чего? Мы же не на войне.
— Для учёбы. Чтобы бойцы знали порядок действий, а уж война нынче или нет — дело десятое.
— Пожалуй, ты прав. А ну-ка покажи, как бы ты построил нашу роту на марше?
Я взял прутик и принялся рисовать на пыльной дороге:
— Вот, извольте видеть, основная часть. Эта группа — авангард, эта — арьергард, а эти — боковое охранение.
— Боковое охранение?
— Да, на случай нападения из засады.
— Засады дело неблагородное.
— Возможно. Но зато очень действенное. А наши исконные враги — татары, поляки, немирные казаки и горцы весьма искусны именно в организации засад.
— Это верно. Ну, будь, по-твоему, с этого дня будем ходить, как положено.
Так получилось, что правильное построение сослужило службу уже через два дня. Мы шли по неширокому полю среди длинных полос кустарника, когда справа показалось наше боковое охранение.
— Что случилось? — спросил поручик, выходя впереди строя ощетинившихся штыками солдат.
— Ваше благородие! Тама ограбленная карета и побитые тела!
— Пошибов, Булгаков! — скомандовал Ливин — возьмите пятерых и осмотрите что там.
Колонна остановилась и принялась строиться в некое подобие каре, а мы с унтером и солдатами побежали к месту происшествия.
В овражке, скрытом от дороги густыми кустами, криво накренившись набок, стояла распряженная богатая карета с каким-то гербом на дверце. Рядом с ней лежали три тела: два в каких-то явно лакейских одеждах и одно в офицерском мундире. Трава вокруг кареты была истоптанной, валялись какие-то обрывки бумаг. И ни одной живой души.
— Ясное море! — прошипел сквозь зубы унтер — Грабёж, да ещё кого-то знатного. А мы, как на грех бывшего следопыта с собой не взяли.
— Господин унтер-офицер! — решил я проявить инициативу — Разрешите мне пройтись по следам, может, кого и отыщем. А когда кого-то обнаружу, пришлю человека за подмогой.
— Дельно. Петров, Сидоров! Поступаете под команду Булгакова. Как только кого обнаружите, один остаётся с Булгаковым, а второй бегом докладывать господину поручику, что и как. Ясно?
— Так точно!
— Ну, с богом!
Я двинулся по следам, ясно видимым на земле, а солдаты — следом за мной. Да, хорошо, что именно сегодня я решил зарядить пистолеты. Взять их из своего рюкзака дело секундное, и теперь я оказался довольно прилично по нынешним временам вооружённым.
Следы разбойников привели нас к дороге, и здесь они предприняли попытку сбить возможную погоню со следа: замели следы от копыт и ног наломанными тут же ветками. Но попытка оказалась слабенькой: эти недоумки бросили использованные ветки там же, где закончили мести, таким образом, указав направление своего движения. Нам же легче! Мы просто двинулись по дороге, высматривая приметный след. След представлял собой сбитую подкову одной из лошадей, которая оставляла характерный отпечаток. Вообще-то и других примет было достаточно, но эта оказалась самой явной. По ней мы и дошли до места, где грабители свернули с дороги на слабо наезженную дорогу, скорее тропинку, по которой мы дошли до обширных зарослей кустарника.
— Чего это они луговину не расчистили от кустов? — удивился один из солдат — Али тута сено не в цене?
— Не, ето не луговина, а болотина. — возразил ему второй — Вишь кака сырость, а ить вода давненько сошла. Да трава сплошной осот.
Пришлось прицыкнуть на них:
— Тихо вы, знатоки. — злобно прошипел я — Сейчас нас услышат и в ножи возьмут.
Солдаты посерьёзнели и сжимая в руках свои фузеи стали внимательнее смотреть вокруг.
Тропинка привела нас к серьёзному забору, скорее даже палисаду, слаженному из тонких брёвен. С налёту такую преграду не преодолеть. Тихонько подобрались к забору и сквозь невеликие щели рассмотрели, что там внутри, а внутри не было ничего особенно интересного: конюшня, сараи, обширный сеновал и прочие служебные помещения. На дальнем от нас краю участка стоял крепкий двухэтажный дом, построенный по здешней моде: цокольный и первый этажи из красного кирпича, а второй этаж — деревянный.
— Никак большой трактир, да с гостиницей. Постоялый двор. — прошептал один из солдат.
— Верное наблюдение. — поощрил его я — что ещё заметил?
— А более ничего.
— А я заметил. Постоялый двор стоит отдельно, его можно окружить. Сидоров!
— Я! — отозвался солдат помоложе.
— Бегом к нашим. Доложи господину поручику, что разбойники пришли на постоялый двор, они тут свои. Разбойников, из тех, что я насчитал по следам, человек пять, не больше. Возможно, есть у них подельники, но не больше двух-трёх, итого всех не более восьми или десяти человек. Скажешь ему, что я предлагаю такой план: он с вооружёнными солдатами и большей частью рекрут заходит с парадного входа, а сюда пришлёт десяток, чтобы перекрыть путь для бегства. Попроси господина поручика от меня, чтобы все, кто не вооружён, приготовили для себя дубинки. Мы здесь приготовимся, и пока господин поручик отвлекает на себя внимание, мы двинемся отсюда и постараемся без шума повязать разбойников сколько сумеем. Много мы не сможем, главным займётся господин поручик. Ну, беги!
Я повернулся ко второму солдату и увидел, что тот выстругивает дубинку. Не большую и не маленькую, чуть более полуметра, с удобной ручкой.
— Ты молодец!
— А то! Я тоже думаю, что в тесноте дубинкой да штыком способнее управляться. С ружьём-то не развернёсся. Держи барчук дубинку, я себе ещё выстругаю по-быстренькому.