Страница 76 из 81
— Какого внучонка?
— Извините — правнучка. Он ведь — правнук бабуси?
Женщина наконец догадалась, о чем идет речь.
— Мы с хозяйкой не родственники.
— Разве?!
— Такие же постояльцы. Но живем второй год.
— Произошло недоразумение, — сказал Турков. — Я вас принял за родственников. Крылечко виновато.
— Я же не могу его починить.
— Бабуся надолго ушла?
— Она смотрит кино, — сообщил мальчик.
— Откуда тебе известно?
— А она каждый день смотрит кино… — В голосе мальчика был оттенок зависти.
— Найдите-ка мне топорик, — сказал Турков.
— Не нужно. Зачем это?
— Найдите топорик. Вся ответственность будет на мне. Даже в капиталистических странах квартиросъемщики борются за свои права.
— Бабушка заругается, — засомневался мальчик.
— Мы ее перевоспитаем, — пообещал Турков. — Бабушку, да еще чужую, всегда можно перевоспитать. Это не проблема.
Бог свидетель — не собирался Турков заводить с этой женщиной знакомство. Пуще того: она не нравилась Туркову. Бывает, что увидишь приятное личико, и тебя невольно потянет к знакомству. А тут никакой тяги не возникло, женщина показалась Туркову совсем непривлекательной.
Но пока он перебрасывал чурбаки и ладил крылечко, он узнал про нее занятные вещи. Непостижимые вещи. Он даже спросил, не скрывая удивления:
— Граждане, да как же вы существуете-то?!
И потом, позднее, заходя к ним в гости, он опять настойчиво твердил:
— Да разве так можно существовать?!
У Галины — так звали женщину — не было родственников, кроме ее четырехлетнего сына; не было жилья, кроме временно снимаемой комнатки; не было никакого имущества, кроме чашек да ложек.
У нее, с точки зрения Туркова, ничего не было! Ничего!
И если бы Галина сокрушалась, плакалась, горевала, Турков посочувствовал бы ей, но особенного интереса не проявил бы. Что ж, попадаются люди с неудачно сложившейся судьбой. Есть счастливые, а есть и несчастные.
Однако ж Галина совсем не печалилась, не чувствовала себя несчастной; она могла бы изменить свое нелепое существование, но не делала этого.
Наличествовал феномен, который просто нельзя было не исследовать.
Перед самим собой Турков не лукавил. Отчетливо понимал, что по характеру он не стяжатель, не собственник. Отходят в прошлое дремучие типы, молившиеся барахлу. И Турков не станет молиться на собственный дом, на мебель, на тряпки. Но если можно без ущерба для совести жить безбедно, то и следует жить безбедно, черт побери! Кто откажется?!
Галина рассказала, что родители ее умерли, а муж, по специальности геофизик, три года назад утонул в озере.
— Квартира была? — спросил Турков.
— Мы на очереди стояли.
— Ну? Отчего же не получили? Где квартира-то?
— Он нетрезвый был, когда утонул… — смутилась Галина. — Понимаете, неловко просить квартиру… И потом не могла я оставаться в Сыктывкаре. Ходишь по улицам, невольно вспоминаешь…
— Получили бы квартиру, обменялись на другой город!
— Нет, мы с Женей сразу уехали. Я боялась, что он все поймет. Знакомые жалеют, соседи…
— А родственники мужа где?
— Живут в Ленинграде.
— Ссоритесь?
— Нет, не ссоримся. Поздравляют Женю с днем рождения, иногда пишут.
— И все?
— Я у них ничего не просила. Мне не надо.
Она рассказывала и вязала на спицах рукавичку с орнаментом. Такая у нее работа: вяжет рукавички с национальным орнаментом, сдает в мастерскую художественного фонда.
— Нам вполне хватает на жизнь.
— О настоящей профессии не думаете?
— Почему же эта — не настоящая! Мою продукцию на выставки посылают.
— Знаете, знаете, что я имею в виду!
— Догадываюсь. Я хотела учиться… Училище кончила. Но мужа переводили из одного места в другое, и я вместе с ним ездила.
— А заочный?
— Художественный заочно не кончишь.
Вертятся спицы, ложится петелька к петельке. На рукавичке появляется узор — какие-то петушки. Велика важность, есть эти петушки или нету. Велика радость, что кто-то наденет особенную рукавичку, а не стандартную…
— И нравится вам?
— Очень.
Турков накалялся от ярости. Врет, врет! Опять ссылки на мечту, на призвание! Чепуха собачья! Не изобретено прибора, который определял бы это призвание, да и не нужен прибор; нагородили мечтатели воздушных замков, а пустота и останется пустотой! Гении — не в счет, они исключение, а обычный человек без призвания обойдется. Что — ломать себе жизнь, если не поступил в какой-нибудь цветочный техникум? Ничего, пойдешь в кулинарный и будешь печь блины, мир от этого не оскудеет… Большинство людей устраивается работать туда, куда есть возможность устроиться. А лепет о призвании — оправдание собственной лени.
— Так и будете дальше?
— Да, так и буду.
В нищенски обставленной комнатке — занавесочка с теми же петушками. Женечкины рисунки на стенах. На окне глиняный горшок, в горшке топорщится куст болотной травы. Трава изображает растрепанные волосы, горшок — человеческое лицо, рот и глаза подрисованы. Искусство…
— А жить-то где собираетесь?
— Пока здесь.
— А потом?
— Потом видно будет.
— Ведь нет никакой перспективы! Или — замуж надеетесь? Только честно!..
— Совсем не надеюсь. Он у меня хороший был, хоть и выпивал… Мне, Виталий Максимович, трудно другого полюбить. Да и Женечка теперь вырос… Уже понимает.
— Уже видел, как мои предшественники дверью ошибались? Не обижайтесь, я — без злости, у меня своих двое. Но мои, слава богу, пьянства и драк не видели.
— Здесь, конечно, всякое бывает. Иногда не везет на соседей.
— Да я уж почувствовал. Женечка-то вас защищает, а мне от его доблести — страшновато…
— Ничего. Это забудется, это неважно.
Петелька к петельке, петушок к петушку. А что важно? Вырастить худосочного мечтателя?
— Поощряете его рисование?
— Конечно.
— И есть способности?
— Судить рано. У всех детей в этом возрасте — замечательные способности.
— К чему?
— А вы не заметили? У вас же двое!
— Я стараюсь развить у них другие способности, — сказал Турков. — Чтоб не выросли лоботрясами. Чтоб дурью не мучались.
— Озлобленный вы какой-то, — рассеянно произнесла Галина, считая петельки.
— Озлобленный?!
— Да. Будто на душе у вас неспокойно и вы не знаете, на кого разозлиться…
Только этого и недоставало — чтоб Галина его пожалела. Бедного, запутавшегося, обиженного судьбой. Великого неудачника.
Турков на два дня отпросился с курсов, — ему-то не очень требовалось повышать квалификацию, от коллег не отстанет, — и съездил к матери, чтоб помочь на сенокосе.
С наслаждением поработал физически, азартно махал «горбушей» на кочковатом лугу. Славно было чувствовать свою силу, неутомимость, ничем не подточенное здоровье; славно было купаться вечерами в озере, по-мальчишески прыгая в воду с наклонного дерева. Городская хандра моментально выветрилась. И, веселый, довольный, отправился он на субботу и воскресенье домой, к жене Лизе, к сыну и дочке, по которым уже соскучился.
Каким-то новым взглядом он смотрел на жену, горделиво сознавая, что она лучшая из всех женщин, которые ему встречались; с той же гордостью он смотрел и на ребятишек — румяных, крепконогих, со смышлеными мордахами.
— Павлушка, разбойник, даю задачу на сообразительность!
— Давай!
— Три голубя прилетели, два улетели, сколько осталось?
— Остался один, плюс те, которые раньше были!!
— Мо-ло-дец!
Вот такая у нас арифметика, гражданка Галина. Разбойнику Павлушке еще шести годочков не стукнуло, а сообразителен, как агент по снабжению. Можно поручиться, что в будущей жизни не пропадет, не скатится в неудачники. Выберет успех, а не прозябание.
— Лиза, тебе не кажется, что мы плохо живем?
На белоснежной подушке — смуглое, без единой морщинки лицо жены, загорелые руки, светлеющие в подмышках, закинуты под голову, сонная умиротворенность в глазах.