Страница 25 из 27
Таня открывала холодильник. Доставала оттуда бак с рыбой. Надевала фартук и вооружалась ножом. Она быстро очищала три серебряные тушки, а морские львы на это время превращались в морские камни: они застывали в томительном ожидании. Таня бросала им по рыбке. Камни оживали. Начинался новый день.
В это утро Танино внимание привлек странный звук. Он напоминал плач ребенка. Таня механически вытерла руки о фартук и вышла в коридор. Теперь звук доносился отчетливей. Он был похож на непрерывный жалобный вой. Таня пошла на звук. Она быстро шла по полутемному коридору и вскоре очутилась на манеже.
На манеже было двое: дрессировщик Эрозин и медвежонок. Дрессировщик бил маленького медведя длинным бичом, а тот пятился, отворачивая морду от свистящих ударов.
Таня замерла у края манежа. Ей показалось, что хлыст не зажат в руке дрессировщика, а как бы является продолжением руки.
Манеж был освещен, а полукруглые, уходящие к потолку ряды кресел тонули во тьме. И Тане показалось, что они заполнены зрителями. Что сотни людей, затаив дыхание, смотрят на медвежонка и слушают этот полный боли и отчаяния вопль.
Таня не выдержала, она бросилась на манеж мимо человека, машущего рукой-хлыстом, и закричала:
— Не смейте!
Она бежала к медвежонку, как кидаются на помощь маленькому беззащитному существу. Она забыла, что он дикий, обиженный зверь. Что человек уже убил хлыстом все теплое и живое, что теплилось под этой косматой шкурой.
Дрессировщик успел схватить Таню за руку и с силой отшвырнул ее в сторону. Таня упала в мягкие опилки.
— Сумасшедшая девчонка! Убирайся вон!
Таня вскочила на ноги и снова крикнула:
— Не смейте!
— Сейчас же убирайся вон! Не мешай мне работать!
Стояла оглушительная тишина. Только стон медвежонка прервал ее.
Если бы огромный круглый зал был заполнен людьми и если бы эти люди пришли сейчас на помощь Тане!.. Но зал был пуст. И это пустота сейчас внушала страх и отчаяние.
Таня бежала по коридорам. Она бежала и кричала:
— Все на манеж!
Никто не откликался. Цирк был пуст.
Вдруг Таня услышала за спиной голос:
— Что случилось, рыжая команда?
— Викторина Сергеевна… там… он… избивает…
— Кто избивает? Кого? Говори внятно.
— Эрозин… медвежонка… Идемте скорей.
— Негодяй, — тихо произнесла морская львиная мама.
Когда они вошли в зал, там уже собралось несколько человек. Вероятно, Танин сигнал долетел до тех немногих служащих, которые были в цирке.
Эрозин уже не бил медведя. Он кричал на собравшихся людей:
— Не ваше дело! Уходите! Уходите!
— Игорь Садыкович, так нельзя, — говорил старый пожарный, одетый в нескладные брезентовые доспехи.
— Иди-иди, туши-гаси, — огрызался Эрозин.
И тут в разговор вмешалась Таня:
— Вы не смеете, — кричала она, — это советский цирк!
Эрозин взорвался.
— Опять ты! Скажи спасибо, что я спас тебе жизнь! Тебя бы медведь отделал будь здоров как. Надо было не удерживать тебя. — И тут он закричал всем: — Если эта девчонка такая слабонервная, то пусть она убирается из цирка! И нечего устраивать общее собрание… Я заслуженный…
Он захлебывался от злости. Викторина Сергеевна подошла к Тане и тихо сказала:
— Пойдем, рыжая команда.
И они пошли по длинным коридорам к своим питомцам.
— Он не будет больше бить? — спросила Таня.
— Не будет.
Дрессировщица все еще держала Таню за руку. Потом она оглядела свою помощницу и сказала:
— А ты девка что надо! Из тебя выйдет человек.
Да здравствуют рыжие неудачливые люди! Которые суют нос куда их не просят и готовы подставить себя под удар, когда надо защитить слабое существо, которые до последнего бьются с несправедливостью. Их вечно заносит в сторону. И когда занесет, они уже не могут остановиться и ударяются.
Но они не отступают и не хнычут. Они переносят гонение подлецов и не складывают оружия.
Да здравствует рыжая команда! Все рыжие команды! И вообще рыжий — это не цвет волос. Это цвет характера.
…Таня стояла перед закрытой дверью и тихо плакала. Она уперлась локтем в дверь, а лицо спрятала в согнутую руку. На лестнице было тихо, и каждый звук усиливался, становился гулким, как в ущелье. Таня тихо всхлипывала.
Когда нет подходящего человека, у которого можно поплакать на плече, плачут прислонясь к деревянной двери. Дверь хотя не утешает, но зато не сует в нос рецепты, как надо жить, и не читает морали. У двери куда больше такта, чем у некоторых людей.
Таня оторвала лицо от руки и начала легонько поглаживать дверь. Дверь щербатая. Ее давно не красили, и на ней сохранились отметины, которые Таня делала, когда была девочкой. Каждый год после лета. Сейчас эти отметины достают до локтя, до плеча, до уха. Так Таня росла. И вот выросла.
За спиной послышалось покашливание. Таня быстро обернулась. На лестничной площадке стоял Зубр. Выпуклые глазные яблоки уставились на Таню. Из-под шапки торчали темные космы волос. При тусклом свете лестничной лампочки девушка не сразу узнала его.
— Здравствуйте, — тихо сказала Таня.
Михаил Иванович сел на подоконник и поманил Таню коротким пальцем.
— Садись, — сказал он хриплым голосом.
Таня послушно села рядом.
— Рассказывай, — приказал он.
— Что… рассказывать?
— Рассказывай, как подожгла дом.
Ей очень не хотелось говорить о доме. Ей вообще не хотелось говорить о той жизни. Но Михаил Иванович просил.
— Значит, взяла спички, — нехотя сказала Таня. — И подожгла. Вот и все.
— И дом сразу вспыхнул?
— Нет, он разгорался медленно. — Таня начала входить в свою роль. — Сперва загорелся первый этаж. Потом второй, потом…
— Третий, четвертый, пятый, — подхватил Михаил Иванович. — Только ты упустила одну деталь.
— Какую?
— Маришу.
— Ах, да, Маришу, — не сдавалась Таня. — Я подожгла дом, а там была Мариша… Что вы на меня так смотрите?.. Я вынесла Маришу… Откуда вы знаете про Маришу?
— Знаю, — буркнул Михаил Иванович и сунул руку в карман.
— А как же с домом? — неуверенно спросила Таня.
— С каким домом?
— Ну, с тем, который я подожгла.
— Этого дома не существует.
— Нет, он существует. Я подожгла его. Разве вы не верите? Все верят. Спросите ребят. Спросите Генриетту Павловну.
— А я не верю, — отрубил Зубр.
— Вы должны верить, раз все верят.
— Замолчи! — сердито прикрикнул он и сразу отошел, успокоился и, уже успокоенный, сказал: — Иди домой. Завтра придешь в школу.
Таня покачала головой.
— Я больше не приду в школу. Я работаю.
— Не валяй дурака.
— Я не валяю. Я теперь работаю в цирке. Все уладилось.
— Ты говоришь мне правду?
— Да, правду. Я работаю в цирке. Рабочей по уходу за животными. Ухаживаю за морскими львами, чищу рыбу. Разве вы не чувствуете — от меня рыбой пахнет?
Таня соскользнула с подоконника, подошла к двери и позвонила. Потом она быстро подошла к Зубру и скороговоркой сказала:
— Вы здесь ни при чем. До свидания. Я люблю вас.
— И все-таки ты придешь завтра в школу, — твердо сказал Зубр и медленно стал спускаться по лестнице.
Поздно вечером Таня спросила Павлика:
— Ты любишь зубров?
— Не знаю, — неуверенно сказал он.
— А ты слышал о зубре Пульпите?
— Нет.
— Это удивительный зубр. Он родился на юге, а его маленьким перевезли на север.
— Ну и что из этого?
— Молчи. Тебе все кажется просто: родился на юге, перевезли на север. А для зубра это оказалось не просто. Он вырос, и его потянуло в родные места… Он их не помнил, потому что на юге был крохотным зубренком. И его потянула не память, что-то другое.
— Инстинкт?
— Нет. Инстинкт — это очень примитивно. Зубра влекло беспокойство.
— И что же сделал твой зубр?
— Он разбил головой ограду и двинулся на юг… Ты когда-нибудь видел зубров?
— По-моему, нет.
— Так вот, представь себе огромное существо, покрытое бурым войлоком. Вместо шеи — бугор, тоже войлочный. Рога короткие, полированные, изогнутые внутрь. Глаза навыкате. Под нижней губой бородка — клок войлока. А дыхание такое сильное и жаркое, что вокруг тают снежинки… И вот этот зубр идет по полям, по дорогам, по деревням…