Страница 2 из 27
— Меня? — удивилась Инга.
— Ну, конечно, тебя. Новые туфли сносила. Видишь?
В доказательство девушка показала свои сношенные туфли. Их невозможно было представить себе новыми.
Инга молчала.
— А не захочешь сниматься — не будешь. Ты только приди… а потом как хочешь. А то Карелин скажет, что я зря целых два месяца бегаю… У тебя есть что-нибудь пожевать?
Инга удивленно посмотрела на девушку, протянула ей портфель, из которого торчал батон, и девушка ловко отломила горбушку.
— С утра ничего не ела. — Теперь она говорила с полным ртом. — Тебя как зовут?
— Инга.
— Хорошее имя, — заискивающе сказала девушка. — А меня зовут Вика… Виктория Сергеевна.
Вика жевала булку, а Инга мучительно думала, как ей избавиться от этого кино. И тут она вспомнила Лелю. Подружка пришла ей на помощь.
— У меня есть подруга Леля, — сказала она. — Знаете, какая она красивая! Позвать?
Но Вика как бы не расслышала Ингиных слов, она повторяла свое:
— Будешь сниматься вместе со знаменитыми артистами, с лауреатами. Усекла?
Инга молчала. Не «усекла».
— Соглашайся, Инга, — не сдавалась Вика. — Я ведь два месяца бегала.
Инга снова взглянула на стоптанные туфли, они как бы подтверждали: бегала! Девушка из кино не дала ей опомниться, она воскликнула:
— Прекрасненько!
Решительно открыла свою кондукторскую сумку, словно хотела дать Инге билетик. Но вместо билетика дала ей бумажку с адресом студии.
— Держи. Завтра в пять часов будь на студии. Только не подведи. Ты же типаж!
— Типаж? — переспросила Инга. — Что такое типаж?
Но девушки из киностудии уже не было — она исчезла так же неожиданно, как появилась. Только бумажка с адресом подтверждала реальность ее существования.
— Новые туфли сносила, — пробормотала Инга и вошла в ворота своего дома.
А потом Инга забыла и о девушке из киностудии и о записке.
Вечером отец обнаружил записку. Она лежала в кухне на столе. Инга вынула ее из кармана, когда вернулась из школы.
— Что это за бумажка? — спросил папа.
— Бумажка? Это мне на улице дали… чтобы сниматься в кино.
— Ты сможешь?
Инга пожала плечами. Папа внимательно посмотрел на нее, словно желая обнаружить в дочери какие-то перемены, и пошел в ванную стирать. Над тазом поднималась мыльная пена — целое гнездо мыльных пузырей.
Неожиданно пана вышел из ванной, на ходу вытирая руки о фартук.
— Слушай, а это должно быть интересно — сниматься в кино? — спросил он у дочери.
— Не знаю, — отозвалась Инга.
— Вот и узнаешь.
Ингу удивило, что обычно молчаливый, тихий папа вдруг оживился и голос его зазвучал иначе:
— Вот и узнаешь! Там интересные люди. Артисты! — Он положил дочке руку на плечо и заглянул ей в глаза: — Может быть, у тебя откроется талант?
— Она сказала, что я типаж. Это хорошо — быть типажом? — спросила Инга.
— Конечно, хорошо, — не задумываясь, ответил папа, — иначе бы тебе не дали этого. — И он победоносно потряс над головой бумажкой с адресом.
3
Странное чувство овладело Ингой, когда она, сжимая в руке бумажку с адресом, шла с папой на киностудию. Порой ей казалось, что едва она переступит порог этой таинственной студии, как увидит маму. Она представляла себе, как мама воскликнет: «Инга, доченька!» И как она, Инга, прижмется лбом к теплому плечу матери. Все будет, как прежде. Инга слышала голос мамы и чувствовала тепло ее плеча. И ускорила шаги. Вдруг мама ждет?
Посыпал снег. Сухой, редкий, похожий на легкие перышки. Инга не заметила, как ее шапка и плечи стали белыми от холодных перьев снега. И как изменился город от этого случайного, преждевременного снега.
Папа шел рядом молча. Несколько раз он спрашивал прохожих, как пройти на студию. Они с Ингой словно очутились в незнакомом городе, на незнакомых улицах со странными названиями.
— Вы не знаете, где здесь… киностудия?
— Киностудия? — переспросил высокий мужчина и остановился перед Ингой.
Девочка подумала — сейчас он засмеется. Мужчина не засмеялся, только внимательно посмотрел на нее, словно на всякий случай хотел запомнить: вдруг она станет известной артисткой?
— Право, не знаю. Я не здешний.
Кто же здесь, в конце концов, здешний? Может быть, этот парень в спортивной куртке на «молнии», что идет, шаркая кедами, по мостовой?
— Хочешь стать артисткой? — сказал он.
— Нет, — ответила Инга.
— Зачем же тебе киностудия? У тебя мать там?
Девочка ничего не ответила, только исподлобья посмотрела на парня и наморщила лоб, словно он сделал ей больно.
— Третья улица направо, — сказал парень. — Я знаю. Снимался в массовке. Три рубля в день.
И он зашаркал кедами, оставляя на занесенной мостовой длинные лыжные следы.
Инге расхотелось идти на студию, где платят три рубля в день. Она почувствовала холодное отчуждение. Наверное, там все не настоящее — и дома, и леса, и дворцы. И артисты — не настоящие герои, а только изображают настоящих. И мамы там не будет. Надо разорвать на мелкие части бумажку с адресом. Но рядом был папа, и какая-то непонятная сила влекла ее вперед и не давала разорвать бумажку. Это была надежда. Маленький, слабый огонек, который если загорится в человеке, то уже погасить его не под силу даже урагану.
«У тебя мать там работает?»
«Нет, нет, нет! Моя мама — врач „скорой помощи“! Она мчится на помощь людям. Когда им плохо. Когда они нуждаются в помощи. У нее белый халат и чемоданчик, резко пахнущий лекарствами. А я никакая не артистка. И никогда не буду артисткой. Я буду как мама. Только бы скорее вырасти, и только бы ее халат стал мне впору. Он висит в шкафу и ждет, когда я вырасту».
Неожиданно перед ними возникло большое серое здание — киностудия. В просторном вестибюле сидело много детей с мамами и бабушками. Папа и Инга в нерешительности остановились посередине, не зная, что делать дальше.
— Вы на пробу? — спросила их маленькая бабушка, рядом с которой сидела рослая полная девочка. — Надо здесь ждать. Садитесь.
— Хорошо, — пробормотал папа.
Старушка подвинулась, давая папе место, но как раз в этот момент появилась Вика.
— Наконец-то! Здравствуй! Ты с отцом? Здравствуйте! — Вика протянула руку отцу. — Виктория Сергеевна.
— Василий Прокофьевич, — сказал папа, своей большой рукой осторожно пожимая маленькую руку Вики. — Вот мы…
— Идемте скорее, а то Карелин ждет и ругается.
— Идемте, идемте, — согласился папа.
И все трое решительно зашагали по лестнице. А сидевшие в вестибюле враждебно смотрели им вслед.
— Счастливая, — вздохнула крупная девочка.
— Почему без очереди? — послышался чей-то недовольный голос.
— Наверное, есть связи… знакомый режиссер, — отозвалась женщина с копной желтых крашеных волос.
— Может быть, у нее талант? — вставила слово ее соседка, удивительно похожая на девочку, сидящую рядом с ней.
— Талант! — вспылила желтоволосая. — Вы посмотрите на ее лицо!
Последних слов Инга не слышала. Она с папой уже поднималась по лестнице.
Режиссер Павел Карелин был худой, длинный и бородатый. Борода мешала ему улыбаться, заслоняла улыбку. Но Инга по глазам чувствовала, что он улыбается. Зачем только он отрастил бороду? Чтобы казаться старым? Или чтобы никто не замечал, когда он улыбается?
— Здравствуй, Инга, — сказал режиссер.
Откуда он узнал, что ее зовут Инга?
— Здравствуйте, — прошептала девочка, машинально согнула в коленях ноги и распрямилась. — Это мой папа.
Режиссер назвал свое имя и протянул папе руку.
— Вы садитесь в кресло. Курите. А мы с Ингой поговорим.
— Да, да, — согласился папа. — Спасибо. Может быть, я покурю в коридоре?
Но, повинуясь режиссеру, опустился в кресло, достал сигарету. Спичек, правда, у него не оказалось. Но тут перед ним возникла Вика. Она щелкнула зажигалкой, зажатой в кулаке, и поднесла огонь к кончику сигареты.