Энн в Эвонли

— Если все твои сверстники постарели, какой смысл оставаться молодой? — возразила Марилла. — А то получается, что ты, как говорится, от лебедей отстала и к воронам не пристала. Про Лаванду Льюис говорят, что она просто прячется от людей. Сидит безвылазно у себя в глуши, и о ней уже почти все забыли. Этот каменный дом — один из самых старых на нашем острове. Мистер Льюис построил его восемьдесят лет назад, когда приехал из Англии… Дэви, перестань толкать Дору под локоть. И нечего изображать оскорбленную невинность — я все видела. Почему ты сегодня так плохо себя ведешь?

— А может, я не с той ноги встал? — выразил предположение Дэви. — Милти Боултер говорит, что, если встанешь не с той ноги, весь день идет наперекосяк. Это ему бабушка сказала. А которая та нога?

— Я так и не знаю, из-за чего поссорились Стивен Ирвинг и Лаванда Льюис, — продолжала Марилла, пропуская мимо ушей вопрос Дэви. — Двадцать пять лет назад они были помолвлены, а потом из-за чего-то повздорили. Видно, это было что-то важное, потому как Стивен тут же уехал в Штаты и так с тех пор не возвращался.

— А может, ничего ужасного и не было? Люди так часто ссорятся из-за пустяков, — с редкой для ее лет проницательностью предположила Энн. — Только, пожалуйста, Марилла, не говори миссис Линд о том, что я была у мисс Лаванды. Она засыплет меня вопросами, а мне как-то не хочется ничего ей рассказывать. И потом, я почему-то уверена, что мисс Лаванде это не понравится.

— Да уж, Рэйчел умрет от любопытства, — подтвердила Марилла, — хотя сейчас ей некогда совать нос в чужие дела. Она не может отойти от больного Томаса и, по-моему, уже не верит, что он когда-нибудь выздоровеет. Если с ним что-нибудь случится, Рэйчел останется совсем одна. Все дети далеко, одна Элиза живет в городе, но Рэйчел не в ладах с ее мужем. Она говорит, что Томас поправился бы, если бы собрал всю силу воли. Но откуда у Томаса Линда возьмется сила воли? До женитьбы он был под каблуком у своей матери, а потом им командовала Рэйчел. Даже странно, что он осмелился заболеть, не спросив у нее разрешения. Впрочем, я зря ворчу. Рэйчел всегда была ему доброй женой. Таким уж он родился — ему надо, чтобы им командовали. Хорошо еще, что попал в руки способной командирши. Он на нее и не обижался никогда: она за него все решала, и это его вполне устраивало. Дэви, перестань, наконец, вертеться на стуле!

— А что мне делать? — возопил Дэви. — Я давно все съел, и какой мне интерес смотреть, как вы с Энн ковыряетесь в тарелках?

— Тогда иди с Дорой и накорми кур. Да не вздумай опять выдергивать у петуха из хвоста перья.

— Но мне нужны перья для индейского наряда. У Милти Боултера знаешь какой! Мама дала ему перья, когда зарезала старого белого индюка. А почему мне нельзя выдернуть у петуха еще несколько перьев? Куда ему так много?

— Я тебе отдам старую метелку из перьев, что лежит на чердаке, — пообещала Энн. — Мы их покрасим в разные цвета — зеленый, красный, желтый…

— Ты его ужасно балуешь, — заметила Марилла, когда сияющий Дэви ушел вслед за серьезной Дорой. Марилла никак не могла избавиться от убеждения, что, если не хочешь избаловать ребенка, ни в коем случае не следует исполнять малейшие его желания.

— У всех мальчиков в классе есть индейские головные уборы, и, конечно, Дэви тоже хочется, — объяснила Энн. — Я знаю, каково это, когда у всех есть, а у тебя нет. Никогда не забуду, как я мечтала о рукавах с буфами… И вовсе я не балую Дэви. Он с каждым днем ведет себя все лучше. Ты только вспомни, каким он был год назад.

— Это верно, с тех пор как он пошел в школу, озорничать он стал меньше. Наверное, спускает пар с другими мальчишками. Но что-то Ричард Киз ничего не пишет. Ни строчки с мая месяца.

— Не пишет, и слава Богу, — вздохнула Энн, начиная убирать со стола. — А то вдруг потребует, чтобы мы прислали ему близнецов…

Письмо пришло через месяц, но только не от Ричарда Киза. Его друг написал, что Ричард умер от чахотки Две недели назад. Автор письма был его душеприказчиком. Ричард Киз завещал Марилле Кутберт как опекунше близнецов две тысячи долларов, доходы с которых она может использовать на содержание детей до их совершеннолетия.

— Ужасно, конечно, радоваться чьей-то смерти, — грустно проговорила Энн. — Мне очень жаль бедного мистера Киза, но я рада, что Дэви с Дорой останутся с нами.

— И хорошо, что он все-таки накопил для них деньжат, — сказала Марилла, как всегда больше интересуясь практической стороной дела. — Я тоже хотела оставить малышей, но их содержание обходится недешево, и с каждым годом придется тратить все больше. Арендной платы за землю едва хватает на то, чтобы вести хозяйство, твои же деньги тратить не хочу. Ты и так для них очень много делаешь. Дора прекрасно обошлась бы и без новой шляпки, которую ты ей купила. Ну, а теперь нам будет полегче.

Дэви и Дора пришли в восторг, узнав, что остаются в Грингейбле навсегда. Смерть дяди, которого они никогда не видели, не шла ни в какое сравнение с этой радостной новостью. Правда, у Доры возникло одно сомнение.

— А дядю Ричарда закопали в землю? — спросила она Энн.

— Ну, конечно, детка.

— А он… не будет, как дядя Мирабель Коттон… бродить ночью по дому?

Глава двадцатая

ИСТОРИЯ МИСС ЛАВАНДЫ

— Схожу-ка я сегодня к мисс Лаванде, — объявила Энн Марилле в пятницу где-то в середине декабря.

— Похоже, снег собирается.

— Я доберусь еще до снегопада и останусь там ночевать. Диана со мной не пойдет — у них сегодня гости. А мисс Лаванда наверняка меня ждет. Я не была у нее уже две недели.

С того памятного октябрьского вечера Энн несколько раз навещала Приют Радушного Эха. Иногда они с Дианой ездили туда кружным путем по дороге, иногда ходили пешком через лес. Когда Диана была занята, Энн ходила одна. Между ней и мисс Лавандой возникла теплая дружба — дружба женщины, сохранившей молодость души, и девушки, у которой отсутствие опыта возмещалось живым воображением и интуицией. Энн наконец нашла по-настоящему родственную душу; а в жизнь одиноко и замкнуто живущей старой девы, которой оставалось лишь тешить себя фантазиями, Энн и Диана привносили радость иной, полнокровной жизни, от которой она давно отошла. С их появлением каменный домик оживлялся и молодел. Шарлотта Четвертая всегда встречала их своей широчайшей — от уха до уха — улыбкой. В ту прекрасную неторопливую осень, когда ноябрь был похож на октябрь и даже в декабре еще вовсю светило солнце, а в полях стояла почти летняя марь, каменный домик порой ходил ходуном от проделок развеселившихся гостей и хозяйки. Но в эту пятницу декабрь, кажется, вспомнил, что он все-таки зимний месяц: небо вдруг нахмурилось, ветер утих и все в природе как бы замерло в предчувствии снегопада. Энн с удовольствием прошлась по серому притихшему лесу, и только когда она была уже на дорожке, окруженной вековыми елями, с неба начали тихо падать хлопья мягкого снега. За поворотом она увидела мисс Лаванду, которая сидела под раскидистой елью. На ней было теплое красное пальто и серебристо-серая шелковая шаль.

— Вы похожи на царицу лесных фей! — весело крикнула ей Энн.

— Я так и знала, что ты сегодня придешь, Энн. Я рада твоему приходу вдвойне, потому что я совсем одна. У Шарлотты Четвертой заболела мать, и ей пришлось уйти домой. Если бы ты не пришла, пожалуй, даже эхо и фантазии не скрасили бы мне одиночества… Какая же ты хорошенькая, Энн! — вдруг воскликнула мисс Лаванда, глядя на высокую стройную девушку с разгоряченным от ходьбы лицом. — Какая хорошенькая и какая молодая! Я тебе ужасно завидую.

— Вам тоже в душе всего семнадцать лет, — улыбнулась Энн.

— Нет, я уже старая, вернее, пожилая, — а это еще хуже, — вздохнула мисс Лаванда. — Иногда мне удается притворяться, что это не так, но потом вспоминаю, что мне уже сорок пять. И с этим я просто не могу смириться — хотя смиряются же другие женщины, — и до сих пор негодую, так же как когда-то, обнаружив у себя первый седой волос. Не надо, Энн, не надо делать вид, что ты понимаешь меня. В семнадцать лет этого понять нельзя. Я сейчас опять притворюсь, что мне тоже семнадцать, — когда ты здесь, это гораздо легче получается. 1ы приносишь мне в ладонях дар юности. Мы с тобой отлично проведем вечер. Сначала попьем чаю — что ты хочешь к чаю? Испечем-ка чего-нибудь, а? Ну-ка, придумай что-то очень вкусное и совершенно неудобоваримое!