Страница 6 из 7
После боя прошло две недели. Тадзаки пришел в себя и решил навестить любимую в больнице. Она лежала в кровати на белой простыне, с прозрачной трубкой от капельницы в вене и периодично сигналящими приборами рядом. Лицо ее было бледным и слабым, фингал под глазом заплыл. Она потеряла много крови и поломала некоторые кости. Тадзаки вздохнул, присаживаясь рядом и его любимая заговорила слабым голосом:
– Я больше не могу быть с тобой разносчик пиццы. Но не потому что мой род гораздо древнее и богаче твоего и вовсе не потому что мой собственный отец заказал мое похищение с моей собственной свадьбы…
– Это я и так знаю. Кто ж еще. – пробормотал Якинори, потупив взор.
– Не умничай Тадзаки и выслушай меня. Я не могу быть с тобой потому что я помню, как мы бродили по берегу реки в лучах заката и смеялись, потому что я помню как мы сидели ночью на крыше свесив ноги и глядели на россыпь городских огней, потому что я помню как ты катал меня на своем мотоцикле и испуганные голуби взлетали из под колес в разные стороны, потому что я помню…
Она говорила и лицо Тадзаки сияло счастливым светом, озарялось полнотой любви и нежностью воспоминаний.
–… Потому что я помню, как мы целовались на яхте, как мы стояли у окна обнявшись и слушали дождь и потому что я помню как люди со свирепыми глазами тащили меня, как я с мешком на голове душила вооруженного человека и как я крутилась в долбанной машине калеча свое нежное тело. И эти последние воспоминания омрачают теплоту моего сердца и отравляют душу. Я больше не могу видеть тебя, о разносчик пиццы, потому что каждую ночь я вскрикиваю, просыпаясь, пытаюсь сорвать мешок которого на самом деле уже нет и все же наконец сорвав вдруг вижу тебя, Тадзаки. Не головорезов мучавших меня, о нет, но своего любимого жениха, поскольку он вольно или невольно является причиной того страшного ужаса, который я пережила…
Она произнесла последнюю фразу и по лицу разносчика пиццы словно провели зазубренным ножом. Оно сделалось унылым и мрачным.
– Уходи, уходи от меня Тадзаки… – рыдала слабеющая невеста, но он не слышал, оглушенный предательством. Вошел доктор в очках и с усами, американский, умный и прогнал его.
Однажды темной ночью бывший разносчик пиццы, а ныне человек в перчатках и маске из чулка, перелез через забор богатого особняка. Где – то там внутри, в свете ярких высоких окон, за резными классическими дверями находился богатый отец и его молодая предательница дочь. Тадзаки шел мстить, но они не знали этого и преспокойно располагались в своих комнатах. Якинори прокрался мимо охраны, вырубив одного добыл ключи и проник внутрь дома. Сначала он задушил спящего отца, а затем нашел комнату невесты. У него не было плана особняка имевшего десятки комнат, ванных, душевых и спален, его направляло истерзанное, мучимое нестерпимой болью сердце. Тадзаки вскрыл отмычкой дверь и на цыпочках вошел. Она лежала в широкой кровати, на спине, под мягким большим одеялом. В лунном свете ее профиль был прекрасен и неизобразим. На белой тумбочке с золотыми ручками находился будильник и пиала с недопитым чаем. Якинори долго стоял рядом и смотрел на нее, раздумывая чем же ударить по голове, пиалой или будильником, либо же взять оба предмета в руки, что будет надежнее. Вдруг он услышал ласковый и до дрожи в коленках знакомый голос:
– Тадзаки, это ты!?
– Да, моя печаль…
– Ты уже убил моего отца?
– Да, моя нежность…
– Ты зарезал его!?
– Нет задушил.
– Так я и думала. Теперь ты пришел убить меня!?
– Все верно, голубка.
– Тогда прошу тебя… – и она приподнялась на кровати, опираясь на локоть и томно вздыхая. – Сделай это фамильным самурайским мечом моего деда. Не стоит хватать будильник или приносить гаечный ключ из кладовки… Я хочу умереть красивой смертью.
– Ну ладно. – сказал, подумав секунду Якинори.
– А где он? – спросил он, подумав еще три.
– Вон на той полке милый, за белыми створками с маленькими ручками.
Тадзаки обернулся, приблизился к полке и понял что не может забраться туда.
– Но я не могу туда влезть, я слишком низкий… – пробормотал он.
– А ты возьми табуретку милый, вон она стоит в углу.
Якинори пошел за табуреткой, аккуратно установил ее, вспорхнул как пташка на сиденье.
– Тянись, тянись милый, он там… – говорила невеста и вдруг стремительно сорвавшись с кровати, выбила табуретку у Тадзаки из-под ног. Мститель упал и больно ударившись лбом отключился.
Жена, покачав головой, сама полезла наверх, придвинув поближе с грохотом тумбу, поскольку табуретки в любом случае было бы недостаточно, даже для ее роста. На полке действительно был старинный самурайский меч, и она долго стояла с ним над упавшим Тадзаки, с грустным и печальным взором озаренным светом луны. Но так и не решилась вытащить оружие из ножен и пронзить любимого. Спустя час она медленно вышла, забрав с собой меч и с тех пор ее больше никто никогда не видел. Тадзаки же тронулся умом после удара головой и сделался жестоким бандитом и убийцей старушек.
Возможно все это неправда и Мелкий Попугай с детства бегал по рынку с заточкой, играя в якудза и был дураком всю жизнь. Впоследствии он стал тем, кем хотел стать и делал то что всегда хотел делать. Мы не знаем, а лишь передаем то, о чем шепчутся по ночам испуганные должники якудза.
Обдумав все это Дзан Ку просто потянул ручку двери и та, послушно скрипнув, впустила его и Тощего внутрь. Они поднялись по невысокой деревянной лестнице на второй этаж, прошли по узкому, окуренному благовониями коридору, никого не встретив по пути, и постучали в дверь с надписью «колдунья Кхага Бо».
Фигура в черном балахоне положила костлявую руку с нестриженными болезненными ногтями на бледный прозрачный шар из дешевого пластика. Стены облепили различные, причудливой формы древесные коряги и маски, на полках старых шкафов содержались сушеные жуки в банках и железные жабы с выразительными мордами. Окно позади ведьмы укрывали плотные темные шторы с золотой вышивкой по краям. Она не пошевелилась, когда гости вошли, но захрипела трескуче:
– Я знала что вы войдете, вы двое, ты и ты…
– Конечно ты знала. Небось в окно то смотреть умеешь! – атаковал ее Хинг Во. – А назови – ка наши имена и скажи где мы родились!?
–У меня нет глаз… – страдальческим унылым эхом пронеслось по комнате – Но я многое вижу… – проигнорировала ведьма последний вопрос молодого якудза – Вы ученики без мастера, неприкаянные словно перекати – поле, забытые словно песочные фигурки на пляже…Скоро их накроет волнами и они сгинут…навсегда…пропадут…
– Твою душу ведьма терзает поэтический дар – заключил Дзан Ку.
В этот миг колдунья убрала руку с дешевого шара и откинула медленно капюшон. Под ним находилось покрытое оспинами и глубокими старческими морщинами лицо без глаз. Вместо них на учеников смотрели багровые провалы никогда не заживающих ран. Ведьма оскалила рот и показала выцветшие золотые зубы. Тряхнула слипшимися, немытыми волосами. Ее пальцы, напоминающие когти, сжали бледный шар и внезапно швырнули вперед, так что Хинг Во едва успел увернуться.
– Ты думаешь я стану рассусоливать с вами? – усмехнулась старуха и волком скакнув через стол на четырех конечностях выбежала в коридор. С грохотом прошлепав по нему, ведьма вышла на улицу, замерла, неестественно выгнувшись щелкнула шеей и издав булькающий полу-хохот, полу-вой устремилась прочь по стенам домов на ближайшие крыши.
– Ты когда-нибудь видел такое? – спросил Хинг Во, задергивая пыльную штору. Его лицо не выражало испуга, но плечи слегка подрагивали.
Дзан Ку молчал, изучая маски и клокочущих неистовых жаб.
Лучи солнечного света проникали меж деревьев, под ногами хрустел высохший мох и сломанные ветви. Ученики отходили все дальше от древних серых стен, забирались все глубже в дебри обширного леса. На их весьма непростом пути попадались большие, почти до пояса, высокие муравейники и заросли колючих кустов. Они упорно продирались через них, приобретая царапины на коже и дополнительную усталость в ногах. Иногда в небе тревожно вскрикивали птицы и тогда путники замирали, задрав головы вверх, будто надеялись услышать оттуда, из вышины, подсказку. Но звук медленно исчезал вдали и приходилось снова идти дальше, наугад. Под корой они находили питательную смолу и погрузив в нее пальцы насыщались сколько могли. Собирали мелкие, сине – фиолетовые ягоды. Ночь провели сидя на ветвях в полу-дреме и не рискуя спускаться вниз. Ведь пока они спали мимо мог проходить кабан гироко с огромными клыками или разъяренный лось тхо. Лес таил в своих недрах множество опасностей и внезапных ловушек. Помимо зверей здесь бродили охотники клана Черного Аиста и обезумевшие отшельники самураи, потерявшие защиту своих господ и бежавшие от скорбного одиночества среди людей к тоскливому блужданию посреди деревьев и между надежно укрытых от глаз темных ям. Они спали в земле, укрывшись ветвями, не задерживаясь долго, опять уходили, не желая оставаться на месте.