Страница 1 из 86
Глава 1 Союз минус. Первая сцена ознакомительная
— Да не подпирай, не видишь — тесно!
— Ползи давай! Это вот мне тут повернуться негде.
— Хочешь меня дрыщем обозвать?
— Дрыщ и есть.
— Счас как двину!
— ДЯ те потом двигалку оторву. Ну чего там?
Во тьме хода раздавался сдавленный шёпот, слышалась возня и чье-то усердное пыхтение.
— Да не видно ни фига! Мы точно туда идем? Может, подсветим?
— Я тебе подсвечу! Спалишь нас к чертям.
— Да не туда залезли. Зуб даю, ход поменялся. Все, пропали мы. Так и останемся между…
— Не ссы и ползи дальше! Лом порожняк гнать не будет. Ему же потом за такое башку оторвут.
— Ну это да. Эй, вроде что-то показалось.
Щуплый, похожий на молодого пацаненка парень, наконец, облегченно выдохнул. Впереди робко забрезжил лучик света, он пролез три метра вперед и отодвинул в сторону деревянную загородку, изображающую щит лаза, затем внимательно огляделся. Несмотря не несолидную габаритность, паренек вел себя уверенно, двигался легко и тихо.
— Чего там шароебишься, Сеня? Помогай!
Его более здоровый напарник с усилием доставал из потайного лаза старомодного вида чемодан. На такой глянешь — взгляд не остановишь. Разве что удивишься, что с подобным старьем еще кто-то ходит. Щуплый подначил товарища:
— А как же твоя физическая форма, Миша?
— Да задолбался в этой тесноте его тащить. Принимай!
Михаил осторожно вылез наверх, прикрыл за собой люк хода и огляделся. Он в отличие от своего напарника был высоким и мускулистым малым. В каждом скупом движении здоровяка сквозила внутренняя и скрытая до поры, до времени сила. Короткая прическа отлично очерчивала красивой формы череп, широко расставленные скулы показывали природную русопятость, а серые глаза холодно поблескивали в полутьме сарая.
— Попали точь-в-точь. Такое дерьмо только в этой копии может быть. Тьфу ты, весь вымазался!
Семен оглянулся и поднял с покрытого деревянной трухой пола небольшую заплечную котомку, что притащил с собой.
— Тогда переодеваемся?
Михаил искоса глянул на своего компаньона и кивнул:
— Давай мне рубаху клетчатую. Штаны потянут, за рабочие сойдут в любой копии. Работяга везде работяга.
— Ботинки у тебя больно дорогие. Смотри, срисуют.
— Да они в пыли все. И обычно глядят на обувь лишь женщины.
— А я думал, они на твою спортивную на задницу пялятся, — рассмеялся щуплый, меняя футболку с модным принтом на простого кроя рубашку. На свои вихрастые патлы Сеня натянул кепку восьмиклинку и стал выглядеть записным хулиганом из ближайшей подворотни.
— Готов? Глянь, что там?
Сеня подошел к двери сарая и аккуратно через большую щель снял изнутри дешевый замок, которым она закрывалась. Затем осторожно выглянул наружу и цепко оглядел двор пошарпанной временем пятиэтажки. В некоторых копиях их называли по имени неудачника вождя «хрущевками», но в большинстве миров прилипло хлесткое прозвище «пятиметровки», возникшее из-за малюсенькой площади кухонь. Любили советские люди на них посидеть, посудачить. Ничего необычного он не увидел. Проржавевшие и некрашеные остатки металлической детской площадки, разросшиеся кусты, бурьян, вездесущий мусор и группа занятых распространенной игрой аборигенов.
— В углу народ в домино режется, детки на площадке убиваются. Но в целом тихо. Лишних глаз нет, да просмотр с окон затруднен ветками.
— Двор проходной?
— Ага. До угла шагов тридцать, там дальше заметен кусок большой улицы с аллеей.
Михаил подошел к выходу из сарайки и сам оценил обстановку.
— Вон и желтый дом через дорогу. Значит, нам туда.
— Хрена у тебя память!
— Вот потому я и главный. До дяди Натана отсюда меньше квартала. Идем ближе к стенам, не торопимся. Понял? Менты тут пуганые.
— Не лечи отца, и баста!
Через минуту из двери полуразваленного строения просочилось двое парней. У одного за плечами котомка, второй тащил увесистый потертый чемодан старого дизайна. Оба ничем особым не выделялись. Мало ли какие дела у них случились в старом покосившемся сарае. Шли они, не торопясь, о чем-то тихо переговариваясь. Но сидевший за столом худощавый мужчина с перебитым носом цепким взглядом уловил в их поведении некую странность и тут уже подозвал к себе долговязого подростка, что сидел неподалеку на скамеечке.
— Генка, проследи-ка за этими двумя фраерами. Только осторожно, на рожон не лезь.
Родной племянник молча кивнул дяде и незаметно исчез. Это он неплохо умел делать, выполняя иногда поручения своего авторитетного родственника. Того пацан безмерно уважал, как и многие в их районе. Три ходки, одна за тяжкие, положение среди воровского криминалитета. Мужичок тут же перевел взгляд на костяшки, которые держал в расписанных синим руках. Впрочем, воровские партаки виднелись у многих из сидевших за столом. На Хитровке сидельцем быть выгодно и уважительно.
Тем и жили — не тужили!
Три звонка в дверь оторвали сидевшего за рабочим столом мужчину от занимавшего его целиком дела. Сначала ставшее настороженным лицо расплылось в легкой улыбке. К трем быстрым сигналам добавились два характерных, почти слившихся в один. Это был знакомый для хозяина квартиры код — «Свои». Ловко накинув содержимое стола широкой салфеткой, мужчина мимоходом глянул в окно и поспешил в прихожую.
Небольшая лысина заблестела от света электрической лампочки, а сам он прильнул к дверному глазку. Только вот тот, как, впрочем, и дверь были необычными. Сам глазок выведен наверх, а система наблюдения походила на перископную. Задумка и исполнение хозяина. Да и дверь только снаружи выглядела простой и не привлекала внимание. Укрепленные косяки, основательный запор делали непрошенное проникновение в квартиру сложным и весьма затратным мероприятием.
Удовлетворившись увиденным, мужчина выдохнул, аккуратно промокнул лоб платочком и начал священнодействие. Запор открывался затейливым механизмом с помощью колеса, затем пришел черед обычному дверному замку. Наконец, дверь в квартиру на втором этаже распахнулась.
— Дядя Натан, тут можно в мумию превратиться, пока вас дождешься.
— Проходите быстрее! Не наследили?
— Обижаешь.
— Культурные люди, Сеня, обувь в прихожей снимают.
— Да ладно, не в говне же!
— Сеня!
— Ладно, ладно! Может, чайку? Я уж думал, что мы застряли в чертовом лазе, весь переволновался.
Анатолий Иосифович Вайсбейн бросил испытывающий взгляд на гостей: