Страница 13 из 14
Так как политическая организация слагалась под влиянием войн, то естественно, что именно наиболее воинственные, т. е. наиболее кровожадные и жестокие народности достигли цивилизации. И теперь существует немало первобытных племен, отличающихся удивительной мягкостью нравов и далеко превосходящих в этом отношении цивилизованные расы; но характерно, что ведь эти племена почти лишены политической организации66.
Современный капиталистический строй столь же мало благоприятствует развитию альтруистических чувств, как и военная организация общества прежнего времени. Нравы теперь не так грубы, убийство и другие формы физического насилия внушают больше отвращения и признаются допустимыми только в исключительных случаях, например, во время войн, которые стали реже и мене продолжительны. Мы, несомненно, не так жестоки, как наши кровожадные предки. Но капиталистический строй не является благодатной почвой для широкого развития альтруизма. Насилие приняло теперь более мягкие формы, но отнюдь не прекратилось; капиталистическое хозяйство, как и рабское, и феодальное, покоится на присвоение чужого труда, на эксплуатации немногими огромного большинства. Беспощадная конкуренция, ставшая, благодаря капиталистическому способу производства, условием хозяйственного успеха, повела к чрезвычайному обострению борьбы за существование, которая, несмотря на большую мягкость своих внешних проявлений, требует теперь большого напряжения силы личности. Связь наличных денег (cash-nexus, по выражению Карлэйля) не есть связь нежной любви.
Итак, следует признать, что альтруистические чувства никогда не были сколько-нибудь могущественным фактором социального развития. Это так же верно относительно нашего времени, как и относительно прошлого. Симпатические чувства сильны только в сравнительно тесных группах людей. Это и понятно, так как способность человека к симпатии основывается на способности воспроизводить в своем сознании чувства и ощущения другого, для чего, в свою очередь, требуется известная общность психической жизни людей. Чем больше эта общность, тем сильные и чувство симпатии. По этой причине симпатическое чувство достигает наибольшей силы в пределах семьи – и только в этом узком кругу мы встречаем действительно сильную и готовую к самопожертвованию деятельную любовь. Люди, принадлежащие к тому же социальному классу, симпатизируют друг другу, как общее правило – сильнее, чем люди разных классов. Таким образом возникает классовое чувство, вступающее в тесную связь с эгоистическими и эгоальтруистическими чувствами и в такой форме являющееся одним из могущественных двигателей истории. Национальное чувство столь же мало основано на чистом альтруизме, как и классовое чувство, так как главную роль в нем играют эгоальтруистические элементы (национальная гордость, жажда славы).
Национальность нередко представляет собой крайний предел для симпатических чувств современного человека. Между людьми различных рас симпатическое чувство может совершенно отсутствовать, что, разумеется, не оправдывает жестокости европейцев по отношению к цветным расам, но объясняет ее.
Если современный человек не способен сильно симпатизировать страданиям другого, чуждого ему человека, зато он в высшей степени восприимчив к одобрению или неодобрению его поведения общественным мнением. «Я никогда никому не скажу этого, – говорит у Толстого князь Андрей Болконский, – но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и ни неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать»67.
Совокупность чувств этого рода, названных Спенсером эгоальтруистическими, является одним из самых могущественных двигателей поведения как цивилизованного, так и нецивилизованного человека. «Даже самый примитивный человек, – утверждает Липперт, – не довольствуется простым животными существованием; он хочет возбуждать внимание, иметь значение для себе подобных»68. «Как ни велико тщеславие, обнаруживаемое цивилизованным человеком, оно все-таки уступает тому, которое обнаруживает человек нецивилизованный, – замечает Спенсер. – Самоукрашение занимает мысли какого-нибудь дикого вождя в еще большей степени, чем мысли какой-нибудь светской дамы наших дней»69. Дикарь охотно переносит самые тяжелые физические мучения (как, например, татуирование и изуродование различных частей тела), лишь бы придать себе более внушительный вид. «Фиджийский вождь, волосы которого, благодаря прическе, торчат, как щетина, в разные стороны, не может во время сна положить свою голову, но должен держать ее на весу, подпирая особой подставкой шею. Кольца в носу, куски дерева в нижней губе, которые носят ботокуды, обтачивание зубов в острые треугольники, к которому прибегают малайцы, – все это переносится, конечно, нелегко, но все же охотно переносится, как и самоистязания, которым себя подвергают люди для умилостивления богов»70.
Именно тщеславие первобытного человека объясняет пристрастие дикарей к блестящим безделушкам, привозимым европейцами. Конечно, не эстетические соображения побуждают негритянского князька с гордостью выступать в европейском костюме перед своими чернокожими подданными, но побуждения такого же рода, как и те, которые заставляют французского буржуа так высоко ценить знаменитую красную ленточку.
В «Основаниях психологи» Спенсер указывает, каким могущественным мотивом человеческого поведения был и остается страх перед общественным мнением. Только совершенно исключительные натуры способны к сильным альтруистическим чувствам, но почти не существует людей, совершенно равнодушных к общественному мнению. Объясняется это условиями существования современного общества. Чем сплоченнее общество, чем теснее связаны его части, чем сильнее зависимость индивида от общественного целого, тем больше оснований имеет каждый отдельный человек бояться общественного мнения и регулировать им свое поведение. Политически организованное общество обладает властью непосредственного принуждения непокорной воли отдельных лиц: награда же, обещаемая обществом послушным, так же велика, как и кара ослушникам. Классовая борьба и война, препятствующие распространению альтруистических чувств, благоприятствуют развитию честолюбия, становящегося, поэтому, главным двигателем человеческого поведения. Утверждение Ницше, что «воля к власти» есть самое существо человека, заключает в себе по отношению к нашему времени много верного.
Христианский моральный идеал есть выражение высочайшего альтруизма, но действительное поведение современных людей определяется не этим этическим идеалом. Так, христианская религия требует прощать обиды. Современное общество выработало, однако, свой собственный кодекс чести, признающий прощение обид величайшим позором, и как мало мы видим людей, имеющих мужество предпочитать волю Христа требованиям условной чести! Заповеди Христа – любить врагов своих, современное государство противопоставило требование убивать врагов на войне, и война ведется христианскими народами с величайшей беспощадностью. Христианская мораль требует отказа от богатства и признает великим грехом не подать милостыни неимущему; господствующие нравы, напротив, вполне оправдывают богатство и карают нищенство как преступление. Коротко говоря, христианская мораль несовместима с основами капиталистического общества, и самый факт его существования доказывает, что не христианский этический идеал, но правила поведения совершенно иного рода регулируют жизнь современного общества. Психологической основой этих правил являются чувства эгоальтруистического характера71
66
См. Спенсер Г. «Основания социологии». §§ 437 и 574; «Основания этики». § 153.
67
Толстой Л. Н. «Война и Мир». 7-е изд. С. 429.
68
Lippert J. Kulturgeschichte. Bd. I. S. 176.
69
Спенсер Г. «Основания социологии». 1898. Том I. С. 41.
70
Wundt W. Ethik. 1893. Bd. I. S. 152.
71
Ср.: Спенсер Г. Основания психологии. §§ 521, 522.