Страница 81 из 95
— А как у вас с развитием познавательной активности? Я понимаю, что она у вас очень высокая, но нет ли тут некоего натаскивания, увлечения игровыми и проблемными методами?
— Никак нет, никакого натаскивания. Нам теперь приходится бороться за то, чтобы пассивность некоторую развивать, поскольку мы открыли феномен сверхактивности, дальнейшее развитие которой может привести к нежелательным последствиям.
— Как это? — поражался инспектор.
— Перерасход внутренней энергии может создать дисгармонию невидимую, что приведет впоследствии к измельчанию биологического потенциала. Гены тоже надо беречь — это тонкая штука.
— Хиба их, чертей, побережешь? — вмешался Сашко. — Я вчера им говорю: не дам задачки решать, а они лягли вроде бы как спать, а сами в уме задачками тарахтять, и из глоток у них цифры так и сыплються. Попробуй за ними уследи.
— А мий сын, — вставил Злыдень, — так уси теории наизусть вывчив, що у толстих книжках наворочени.
— А що воны з левой рукой зробылы? — вмешался Ка-менюка. — Цэ ж такс достижение, якого ни на який планете нэ будэ.
— А что — с левой рукой? — спросил Белль-Ланкастерский.
— Когда мы изменили структуру личности, возникла мысль о расширении экологических свойств человека, и путем нескольких упражнений, главным образом через фехтование, мы левую руку заменили правой, а правую — левой. Впрочем, теперь дети одинаково хорошо владеют обеими руками.
— Поразительно! — восторгался инспектор. — Как же это вам удалось?
— Когда военком Сундуков сказал нам, что перевод на левую сторону имеет огромное стратегическое значение, Дятел и Смола в содружестве с НИИ левого полушария разработали систему…
— Дело тут вот в чем, — сказал Смола. — Символом нашей чести является шпага, поэтому каждый ребенок, мальчик или девочка — неважно, должен быть прекрасным фехтовальщиком. Как показывает история, фехтование как шпагами, так и саблями укрепляет все, а главное, избавляет от многих психологических комплексов: неуверенности, боязни атак в руку снизу и в ногу сверху, и основное — боязни единоборства с левшой. Поэтому мы и посоветовали: чтобы победить — овладей левой! Сейчас у нас другая проблема — как снова переключить детей на правый вариант.
Мы зашли в фехтовальный зал, который недавно построили рядом с бассейном и двумя финскими банями.
— За истину, милорд! — кричал Слава Деревянко своему противнику, держа рапиру в правой руке.
— За красоту, герцог! — отвечал Никольников, держа шпагу в левой руке.
— Посмотрите! — говорил Смола. — Какая инициатива, какая соревновательная дисциплина у ребят, сколько воли к победе, самообладания и смелости в близком рукопашном бою.
— Знали наши классовые враги, как применять это чертово фехтование, — качал головой Шаров, — люблю я сильных людей!
— Красота меняет структуру личности, — сказал я, — любая красота, в том числе и физическая. Притом нравственные качества воспитываются и не разжигается страсть к нанесению увечья, как это было у нас в первое время, когда мы увлекались боксом.
— Вы что-то о паре сказали и о нравственных началах? — спросил инспектор.
— Нравственность выверяется главным образом в парном варианте, — ответил я, — в отношении не к абстрактному человеку, а к конкретному Ване, Славе и Пете. Смотрите, левша Никольников и правша Деревянко как антиподы сейчас не только примирены, но и дружественно настроены друг к другу, а раньше они были антагонистами. Представьте себе, Деревянко не мог простить Никольникову, что тот левша. К тому же к этому физиологическому различию примешивалось еще и то, что Слава был в свое время у власти детского общества и ему волей-неволей приходилось предъявлять поэту Никольникову жесткие требования, а поэт, знаете, есть поэт — не желает укладываться в рамки.
— Очень любопытно! — восторгался Белль-Ланкастерский. — Совершенно неожиданные психологические выводы.
— О, психология здесь острая, — сказал Смола. — Нам удалось развенчать миф о каких-то особых качествах левши. Зачастую они бывают напористы, но хаотичны. И когда правши научились применять самые простые и, главное, спокойные действия, — так, пару батманов и укол «стрелой» — и левши мгновенно теряли самообладание. Левша чувствует себя сильным, когда его левизна, во-первых, скрыта, а во-вторых, когда его поддерживает толпа, он привык работать на публику, привык удивлять. Но стоит его пару раз щелкнуть, как он мгновенно робеет.
— Зачем же тогда было переводить всех правых в левые?
— Во-первых, чтобы ликвидировать исключительность, а точнее, чтобы все овладели исключительными свойствами левши, — ответил Смола. — Во-вторых, необходимо было решить самую главную психологическую проблему снятия страха у левых перед правыми и у правых перед левыми. Понимаете, нам удалось детям доказать, что левша вовсе не опасен, скажем, в четвертой защите, просто от его непривычного положения оружия и руки создаются некоторые неудобства. Кроме того, для левши обычная правизна так же неудобна, как и для правых — левизна. И, в-третьих, внутренняя привычка: в самой структуре личности идет постоянная борьба между правой и левой частью тела. Заметьте, левая сторона будто в привилегированном положении: нагрузка меньше, к сердечку поближе, а правая — работяга, этакая безропотная лошадка, которая тянет все, и, конечно, справедливо, что левая сторона тяготеет к паразитированию за счет правой. Происходит перегиб, и этот эффект несправедливости иррадирует на всю жизнь ребенка, поэтому мы и перешли на вариант левой руки.
— И пишет детвора обойма рукама, — сказал Каменюка.
— Неужели обеими? — удивился инспектор.
— Это пустяки, — ответил я. — Все началось с машинки пишущей, где левая рука стала такой же труженицей, как и правая.
— Понимаете, здесь особый случай, — пояснил Смола. — Если не будет равновесия между правой и левой стороной, неизбежен острый внутренний конфликт в самом центре, где так или иначе стороны сходятся. Здесь важно не допустить взаимоуничтожения, в конечном итоге, левые и правые силы должны работать на центр, на сердце и мозг человека.
— А не снизится ли уровень способностей, если вот так вмешиваться в структуру личности? — полюбопытствовал инспектор.
— Владимир Петрович говорит, что Никольников с переходом на правый вариант потерял дар рифмовать, но это еще надо доказать.
— Рифмовать? — удивился Белль-Ланкастерский.
— Просто у Никольникова-левши, когда он стал правшой, стало меньше завихрений. Он стал как все — спокойным, уравновешенным, а раньше — то в лодку его понесет, то на крышу залезет, то на самое высокое дерево. А с переходом на правый вариант он перестал быть, ну, знаете, максималистом, что ли.
— Так это же прекрасно! Вы даже не представляете, насколько это замечательно, — оживился Белль-Ланкастерский.
— Но здесь одна тонкость есть, по поводу которой мы спорим, — робко сказал Смола.
— Какая?
— Дело в том, что левша от природы, так сказать, по крови, по темпераменту, но и по воспитанию, разумеется, по всему своему строю мыслей и чувств постоянно находится на стыке страха и бесстрашия, и овладеть правой он может до конца только в состоянии сильного потрясения или испуга, пройдя через специально организованный стресс. И мы тут разошлись вот в чем: Владимир Петрович считает, что этот стресс должен быть стрессом радости, а я за настоящий стресс, который, хотим мы этого или не хотим, а является существенным компонентом личности.
— Та ничего воны не бояться! — вмешался Каменюка.
— Еще как боятся, — сказал Смола. — Росту современных детей, представьте себе, постоянно сопутствует синдром сбережения себя. И левша особенно чуток к сохранению своей левизны. И у правши только кажущееся безразличие к своей правизне, а на самом деле он жестко привязан к своей ординарности, и перевести его на левый вариант не так просто.
— А надо? — спросил инспектор.
— Нами установлено, что правша прямо-таки тупеет, если он варится в собственном соку. Если не столкнуть его с левшой, у него просто атрофируются творческие способности.