Страница 15 из 16
– Катичка, вышла бы ты за него замуж? – спрашивала молоденькая девушка в малороссийском костюме другую девушку в синем сарафане.
– Ни за что на свете!
– Ну а ежели бы он тебя силой похитил и запер в необитаемом замке?
– Я отказалась бы от пищи и умерла с голоду. Не только что за него, но даже и за нашего учителя музыки Карла Богданыча не вышла бы, – прибавила девушка.
У ворот дачи стоял дворник и смотрел вдоль по дороге, ожидая гостей менялы. К нему подошла пожилая набеленная дама с взбитыми волосами, сунула ему в руку пятиалтынный и спросила:
– Скажи, любезный, что за женщины с этим менялой вместе живут? Жены это его?
– Нет, тетки-с. У них, по их меняльной вере, жен не полагается. Теперича, ежели прежде у кого и была жена, и та теткой делается, – рассказывает дворник.
– Мерси, – протягивает дама. – Ах да! – спохватилась она. – Правда, что они мяса никогда не едят?
– Сами не жрут-с, ну a петухов перед боем и сырой говядиной кормят, и водкой поят. Сегодня, верите ли, даже жалости подобно: купили сороковку и давай петухам в глотку вливать. Гляжу и думаю: чем бы зря в птицу вино травить, дали бы дворнику. Так нет, не дают. Таких жадных для постороннего человека поискать!..
– Мерси еще раз.
Дама отошла от дворника, но к нему подбежал лакей без фуражки и с пустой бутылкой в руках.
– Я вот теперь в лавочку, а ужо как петуший-то бой начнется, ты пусти меня посмотреть.
– Пущать, которые ежели не бабьеголосого согласия, никого не велено, а ты забеги к нам с задов да на забор и залезай. Там и посейчас ребятишки сидят. Все увидишь.
– Ладно. Бутылка пива за мной! – крикнул лакей и пустился бежать, подбрасывая на бегу медный пятак и снова ловя его.
Между тем к калитке дачи подъехала извозчичья крытая пролетка с двумя менялами: старым и молодым.
– Печешь ли пирог-то для гостей, Пантелей Селиверстыч? – крикнул пискливым голосом старый меняла, завидя на балконе хозяина, и начал рассчитываться с извозчиком.
– Пеку, пеку! Так из печи вон и лезет! Милости просим! – любезно откликнулся хозяин.
Слез с линейки и молодой меняла и вынул стоявшую в ногах обвязанную тряпицами корзину. Тряпица заметно шевелилась.
– Петух внутре-то сидит! – воскликнули в один голос прогуливающиеся около дачи, и действительно из корзины послышалось громкое кудахтанье.
– Это наш гостинодворский меняла и вместе с приказчиком, – шепнул своей жене заглядывавший в дачу купец и, подбежав к меняле, крикнул: – Амосу Тарасычу почтение! Петушком побаловаться приехали?
– Да, да, петушком, – пищал меняла. – Что же из этого? Петушок – птица Божья. Многие вот нас осуждают за эту охоту, а чего тут! По лесам-то с ружьем ходить да птичек стрелять – хуже. Там смертоубийство, а у нас вся беда, что петушки себе гребни в кровь расклюют, так ведь мы потом им залечим, запользуем, – оправдывался он. – Прощенья просим, сосед.
Меняла шмыгнул в калитку. За ним понесли и петуха в корзине. Купца окружили дамы и начали расспрашивать:
– Очень богат этот меняла?
– Страсть! Кого хошь купить, перекупить и выкупить может. А что, не хочет ли кто из вашего сословия за ним поухаживать? – пошутил купец. – Женишок выгодный.
– Ну вот! – обиделись дамы. – Будто уж и спросить нельзя.
К калитке еще подъехал экипаж, и из него опять вышел меняла с корзинкой.
– Купцу Кошкодавлеву тысячу лет жить! – крикнул купец. – С петушком сам-друг приехал?
– С петушком-то с петушком, – отвечал меняла, – да, кажись, больно сильно он у меня в корзинке-то замотался. Боюсь, как бы на ноги не сел. Пожалуй, перед боем-то, как рыбинско-бологовские, колебаться начнет.
– А ты играй на понижение.
– Шутник! – весело произнес меняла и потащил петуха в калитку.
Между тем на дворе дачи раздалось громогласное петушье пение.
– Поди, уж начинается. Пойти на забор садиться! – произнес купец и побежал на соседский двор.
Баба
Время под вечер. Перевалило за шесть часов. Погода хорошая. По одной из улиц Лесного бродит молодая, красивая и нарядная баба в синем суконном кафтане, вертит в руках какую-то записку и то и дело дает ее читать встречным дачникам. Баба – кровь с молоком: полная, белая, румянец во всю щеку, перламутровые зубы так и блещут при говоре. Она кого-то разыскивает по адресу. Встречные мужчины пожирают бабу глазами, долго смотрят ей вслед и невольно восклицают нечто вроде следующего:
– Вот так баба! Родит же Господь Бог таких баб!
Вышел пожилой купец за калитку своего сада, икнул, потрепал себя по жирному животу и сказал:
– Вот мы, по благости Божьей, и сыты после трудов своих праведных!
Баба подошла к купцу. Купец, увидав бабу, осклабился во всю ширину своего лица.
– Кого тебе, умница? – спросил он.
– Да вот тут прописано, – отвечала баба. – Полковницу Подпяткину. Ищу-ищу – разыскать не могу. Верите ли, смучилась даже. Да полковница-то она ненастоящая, так, может, оттого… Муж у нее поштане в писарях служит. А уж и народ же здесь! Охальник на охальнике. Записку прочтут, а потом приставать начнут. Ей-богу! – прибавила она, улыбаясь.
Купец оглянулся, посмотрел, нет ли в саду жены, и потрепал бабу по спине.
– Да как к тебе не приставать-то? – сказал он. – Вишь, сдобья-то в тебе сколько! Ну, вот что… Давай я тебя провожу. Так на самую дачу дворнику и сдам. Вот тут через дорогу леском будет ближе.
Баба замахала руками.
– Нет, господин купец, не пойду я с вами! Вы лучше так мне скажите, куда идти. Я и разыщу. Водили уж меня тут леском-то, да что!.. – Баба плюнула. – А еще мужчина-то какой, – прибавила она. – В соломенной шляпке, в очках, скулы с проседью. Срам!
– А что?
– Да как же: повел, будто и путный, а сам заигрывать начал, стал за щеки щипать. Я женщина замужняя. У меня муж огород держит на Выборгской. Окромя того, мы холстом торгуем. Привезли ноне по весне из деревни, распустили в долги, а теперь ходи да получай. А не получу, так муж тоже и учить начнет. Он мужчина строгий. Вы, господин купец, меня пожалейте и, коли знаете, то укажите, куда идти.
– Тебе, родная, одной не найти. Это в такой трущобе, что и сказать нельзя. Пойдем, я тебя провожу. Я человек женатый, меня бояться нечего.
Баба смотрела недоверчиво.
– А побожись, что по дороге обижать не будешь, – сказала она.
– Ей-ей, пальцем не трону!
Пошли. Свернули в переулок, но через минуту баба оттуда выскочила. Купец догонял ее.
– Акулина! Куда ж ты, дура? – кричал он.
– Нет, сударь, я лучше к кому-нибудь другому!.. – замотала головой баба и, остановясь на улице, безнадежно смотрела в записку, держа ее кверху ногами.
Показался рослый юноша в гимназической фуражке и с удочкой в руках.
– Не знаете ли, господин, где бы мне вот это самое место разыскать? – робко обратилась к нему баба и подала записку. – Сама я неграмотная, а ищу, ищу…
Юноша раскрыл рот и улыбнулся.
– Такая красивая баба и неграмотная! – сказал он. – Ай-ай-ай! Ведь ты прехорошенькая! Хочешь, я тебя грамоте выучу?
– Нет, уж это зачем же… А вы лучше покажите, куда мне идти.
– Тебе одной не найти. Кроме того, там собаки злые. Напасть на тебя могут. Пойдем, я тебя провожу. Мне по дороге.
– Ни-ни! Ни за что на свете! – замахала руками баба и бросилась в сторону.
– Дура! Да я рыбу туда удить иду! Мне по дороге. Вот тут только в переулочек свернуть и по задам пройтись – так рукой подать! – кричал ей вслед юноша.
Баба шла по дороге, не оглядываясь. Юноша-гимназист и купец шли за ней в отдалении один за другим.
– Послушайте, молодой человек! Вы это зачем бабу обижать вздумали? – кричал ему купец.
– Помилуйте, да я и не думал, – конфузливо отвечал юноша.
– То-то, «не думал»! Нешто это порядок? Красивой женщине и показаться нельзя!
Баба подошла к разносчику, повстречавшемуся ей с пустым лотком под мышкой.
– Не прочтешь ли, земляк, где бы мне тут полковницу разыскать? – спросила она.