Избранное

— О! Вы догадливы! — рассмеялся американец. — Ведь «тропа Хо Ши Мина» проходит и по морю, а не только в горах.

Муж попросил Тоффера рассказать, в чем заключается третье занятие.

— В разведении орхидей, — с улыбкой ответил американец и тут же спросил: — Известно ли вам, какова цена орхидей на мировом рынке? — и сам же ответил: — Например, во Франции, которую вы прекрасно знаете, один цветочек стоит пять франков, а на каждой веточке обычно их бывает пять-шесть. Вот и считайте. Из Франции каждую субботу в США и ФРГ отправляют «боинги» со свежесрезанными орхидеями, чтобы утром в воскресенье добрые католики в городах могли бы отправиться на мессу с цветами в руках. Таиланд ежегодно получает по этой статье экспорта сотни миллионов долларов.

Муж был страстным любителем орхидей, и цветник при нашей вилле в Сайгоне вряд ли уступал даже питомнику генерала Зыонг Ван Миня. Но у нас во Вьетнаме орхидеи издавна разводили только ради собственного удовольствия, а для продажи, и то только внутри страны, их разводили лишь в Далате да Сайгоне. Никто не занимался экспортом орхидей за границу. Дело показалось мужу интересным, новым. Но он-то предприниматель, стремящийся получить доходы, а какая корысть здесь Тофферу? Американец протянул моему мужу пачку открыток: это были орхидеи, растущие в разных ханойских домах, во дворе возле дома самого президента Хо Ши Мина, возле резиденции генерала армии Во Нгуен Зиапа. А вот орхидеи на танках, эти — торчат из солдатских ранцев бойцов, пробирающихся по джунглям в горах Чыонгшон, другие растут в хижинах и домишках, в которых, где-то в секретном месте, расположились руководство Фронта освобождения и правительство Республики Южный Вьетнам. Американец рассказал, что в Ханое увлечение орхидеями зашло так далеко, что были случаи похищения некоторых великолепных экземпляров.

«А! Вот оно что! — подумал муж. — Но торговать, конечно, следует прежде всего не дикорастущими, а культивируемыми цветами. Так делают за границей, а тем более, такой способ больше всего подходит для Вьетнама, поскольку здесь идет война и заготовить в джунглях достаточное количество орхидей на экспорт — дело невозможное. Орхидеи надо выращивать, а дикорастущие следует использовать для селекции. Разумеется, рыскать по джунглям в поисках дикорастущих орхидей будут люди Тоффера. Мое дело и дело нанятых мною рабочих — селекция и уход за растениями. Мое дело — бизнес и только бизнес!» Решив так, муж согласился и занялся устройством нашего питомника. Всю работу делали мы и наши рабочие, но в штат питомника были приняты три работника — люди Тоффера. Они бродили по джунглям и в установленные сроки доставляли нам дикорастущие орхидеи.

Я трудилась в питомнике, помогала мужу, но, конечно, не знала, что те трое лесных бродяг — американская агентура. Я полюбила наш питомник и со всем усердием занималась им. Ведь раньше муж совершенно не допускал меня к своему бизнесу. Он ежемесячно выделял мне солидную сумму на расходы по дому — вот и все. Я была словно орхидея, бездумно паразитирующая на другом растении. И теперь оказывается, что наш питомник создан на деньги американцев и служит их целям. Если бы я узнала об этом раньше, то, пожалуй, не стала бы придавать этому значения. Да, американцев мы ненавидели и восхищались вьетконговцами, но к этому восхищению примешивался страх. Мы, за исключением немногих людей, не желали вьетконговцам поражения, но никто, в сущности, не верил, что они в силах одолеть американцев. В целом мы считали, что это не наше, а их дело, далекое от нас, дело, которое касается великих держав, борьбы разных «измов», а мы всего лишь пешки в этой шахматной игре, нам следует заботиться только о себе и своем маленьком благополучии.

Так я думала раньше. Но теперь, когда революция вот-вот победит, а американцы уже укладывают пожитки и собираются драпать, от нашей причастности к темным делам янки мне стало не по себе.

— Мне казалось, — сухо проговорила я, — когда придут вьетконговцы, мы сможем честно посмотреть им в глаза и сказать, что мы занимались только своим делом.

Я очень расстроилась, особенно после того, как муж сказал, что видел в офисе Тоффера тех самых трех лесных бродяг. Они умоляли своего хозяина дать им возможность бежать из Вьетнама. Они с плачем говорили, что иначе их здесь ждет верная смерть. Шпионаж в пользу американцев вьетконговцы им ни за что не простят! На это Тоффер с усмешкой ответил, что невелик был прок от их шпионажа. После того как марионетки в прошлом году потеряли провинцию Фыоклонг, по расчетам американцев, одним из главных направлений весеннего наступления 1975 года должна была стать южная часть плоскогорья Тэйнгуен. Поэтому они под всеми возможными предлогами засылали туда шпионов, и одним из удобных предлогов оказался сбор дикорастущих орхидей. Трое лесных бродяг на американские деньги нанимали людей, которые обшаривали все джунгли, но доложить своим хозяевам положительно ничего не могли. Вьетконговцы между тем сумели скрытно сосредоточить войска, орудия, минометы, склады и одним махом выбили марионеток из провинциального центра Буонметхуот на юге плато Тэйнгуен. И пошло! Вслед за тем пали города Плейку, Контум — весь Тэйнгуен, весь Центральный Вьетнам, а теперь вьетконговцы подкатились к самому Сайгону…

Все пропало! От этих откровений я похолодела и тут же дала согласие на отъезд в Америку. Мужу надо было срочно встретиться с Тоффером, чтобы договориться об отъезде, откладывать его уже было опасно. Муж направился было к автомашине, но вспомнил, что вчера у нее барахлил мотор. Он решил ехать на «хонде», велев нам с сыном съездить в авторемонтную мастерскую в Тхудык. Муж уехал на мотороллере, а мы с сыном отправились на машине. Поломка оказалась ерундовой, мы быстро вернулись и стали укладывать вещи. Как мне было тяжко! Я смотрела на орхидеи и готова была расплакаться. Но надо было все бросать и спасать самих себя.

Уже стемнело, а муж все не возвращался. Ужин был готов, но мы не садились за стол. В восемь часов я позвонила в наш сайгонский дом, сторож ответил мне, что муж туда не заглядывал. Я обзвонила всех знакомых, у которых он частенько бывал — все оказалось безрезультатно. В девять я набрала номер Тоффера. Он сказал, что муж ушел от него около семи часов и, наверное, скоро вернется домой. Он велел мне готовиться к отъезду и пожелал покойной ночи. Но я почти всю ночь не смыкала глаз. Часов в пять утра, когда я чуть-чуть задремала, раздался громкий испуганный крик моего сына. Оказалось, что кто-то обнаружил неподалеку от шоссе труп моего мужа.

Мне казалось, я схожу с ума… Вместе с сыном и рабочими мы предали тело мужа земле, тут же в питомнике. В девять утра мне позвонил Тоффер и спросил, почему мы мешкаем с отъездом. Я сказала ему о гибели мужа, а в ответ на вопрос, что я намерена делать дальше, объявила, что остаюсь.

Куда мне ехать? Я остаюсь рядом с могилой мужа. В тот момент я не думала о питомнике.

Дорогой! Я рассказала все, теперь решайте сами.

Когда-то я сказала мужу, что останусь и честно расскажу новым властям все о себе, но, по существу, все я рассказала только сегодня в этом письме. В тот день Вы спрашивали меня об истории нашего питомника. Тогда я почти не коснулась роли Тоффера. Вы хотели узнать больше о нем, но я умолчала тогда о главном.

Моего мужа уже нет в живых, но остались я и, конечно, мой сын. Я до времени не хотела откровенно рассказывать все. Но Вы полюбили меня, и я решила сказать правду, потому что я люблю Вас.

Я написала это письмо не только для Вас. Наверное, решить вопрос Вам помогут и Ваши товарищи.

1982

Перевод И. Глебовой.