В джунглях Юга

Нижние строчки не были видны из-за волос, рассыпавшихся по ее плечам. Я вытянул шею, стараясь разглядеть их. Сердце мое громко стучало. Вдруг она оглянулась. Я так вздрогнул, что чуть не выронил из рук горячий чайник. Испуг, мелькнувший в ее глазах при виде меня, исчез, но острый, как игла, взгляд впился мне в лицо.

— Ты что же это подглядываешь? — приглушенно сказала она и сжала зло задрожавшие губы.

Рыбный Соус, который стоял в дверях, обернулся. Я думал, что он сейчас кинется на меня и схватит за горло. Но он стоял на месте и выжидательно смотрел на женщину.

Я успел прийти в себя. До сих пор не понимаю, как мне удалось тогда так ловко выкрутиться. Я решил разыграть дурачка, почесал за ухом и с глупым смехом сказал:

— Как вы красиво пишете! Каждая буковка точно вырезана, и строчки ровные. Еще красивее, чем пропагандист Шау.

— Ты прочитал? — спросила она, расширив глаза и тщетно пытаясь скрыть свой гнев.

— Так вы ведь не по-нашему вроде пишете, я все равно не понимаю. Я и так-то по складам еле-еле читаю, а считать умею только до ста.

У нее вырвался облегченный вздох.

— Дети не должны подглядывать, когда взрослые пишут, ясно? Это невежливо.

Я подобострастно захихикал:

— Я вот горячей воды принес! Просто у вас буквы такие красивые, что я загляделся. Пропагандист Шау… когда он пишет, я всегда у него за спиной стою, только он не ругается…

— Ну ладно, ладно, — спохватилась она, — поменяй воду…

Потом поморгала ресницами и с деланным безразличием добавила:

— Это я записываю, кто у нас сегодня в долг купил. Пишу на новой письменности, ты ее еще не знаешь. Вот, — она поднесла листок к лампе, — видишь, цифра «15» — это недоплачено пятнадцать пиастров… А цифра «5» означает, что через пять дней отдадут эти деньги, понял?

— Ага, понял! — закивал я.

Она решила схитрить, но, пока мы с ней разговаривали, мне удалось прочитать последние строчки. Там было написано: «Лучше всего атаку начать часа в четыре утра. В карауле четверо: две винтовки двенадцатого калибра. Взять живыми. В случае большого дождя можно перерезать дорогу на поле и неожиданно ударить днем».

Я заменил в мисочке воду и, хотя теперь у меня начали дрожать руки, еще задержался немного для вида у стола и попросил ее:

— Не говорите хозяйке, а то она заругается!

— Хорошо, не буду. Пойди взгляни, не готов ли суп.

Я не смотрел на Соуса, но чувствовал, что он улыбается. Уже в кухне я услышал, как они оба облегченно вздохнули.

Вернулась с купания Толстуха и принялась расчесывать волосы и обмахивать их веером, чтоб быстрее высохли.

— Ну и духота! Выкупалась, а пот градом, ровно бы и не купалась. — Увидев, что гостья все еще сосредоточенно пишет, она спросила: — Что, сегодня много в долг брали? Небось всё долги записываете?

— Не так уж и много… Просто мелкие расходы решила записать. Да уж все, кончила. Ну, может, поедим, тетушка?

— Ан, протри тарелки! — крикнула Толстуха.

Я стал снимать кастрюлю с супом и вдруг снова услышал ее голос:

— Раз вам так много надо каждый день записывать, скажите моему мальчишке, он все сделает. Уж так хорошо пишет!

И кто ее за язык дергал! Жена Рыбного Соуса сказала: «А-а…» — и залпом выпила вино. Видимо, она долго держала стакан в руках, о чем-то размышляя, потому что только через некоторое время я услышал, как стакан с силой опустили на стол…

— Мальчишке всего четырнадцать лет, а уж семь классов кончил! По-французски читает — ну точно орехи щелкает. Как-то достал французскую газету, так переводил нашему пропагандисту, — не унималась моя хозяйка.

Я разозлился. Интересно, когда это я читал французскую газету и переводил ее Шау?! И чего вдруг Толстуха так расхвасталась! Ведь мне теперь не выбраться отсюда, чтобы предупредить Шау. Кровь так стучала в висках, что я плохо слышал, что происходило в харчевне.

Рыбный Соус и его жена молчали. Зато хозяйка опять подала голос:

— Такой малыш, а уже семь классов! Когда-то давно один учитель очень меня любил, но небу не было угодно…

От харчевни до рынка далеко. А если бежать к каепутовой роще, где стоит отряд? Нет, туда еще дальше. Если я побегу, Соус прикончит меня посреди дороги. Дрожащими руками я нащупал мешочек из леопардовой шкуры, развязал, чтоб легче было вынуть кинжал, засунул за пояс и спрятал под полой куртки торчащую наружу рукоятку. Будь что будет, но другого выхода у меня нет. Если они решат применить силу, у меня есть кинжал.

На канале не было слышно ни одного всплеска весел. И в харчевню, как назло, никто не заходил. Каждый вечер толпами сюда вваливались, я с ног сбивался, подавая им вино, а сегодня, как нарочно, никого не было.

— Мальчик, неси суп! — пронзительно крикнула шпионка.

У меня по телу мурашки пробежали. «Нечего трусить», — подбадривал я себя и почему-то вспомнил лицо девочки с косичками в ту минуту, когда она смотрела на огненный круг, щетинившийся острыми клинками…

Когда я вынес тарелки, Рыбный Соус не смотрел в мою сторону и жевал каракатицу. Шпионка тоже отвернулась, сделав вид, что читает лозунги на стене, но я чувствовал, что она следит за каждым моим движением. Я принес из кухни суп и поставил возле хозяйки.

— Оставь, я сама разолью. Иди спать, — сказала она.

Я нарочно еще немного задержался, посмотреть, как они будут себя вести, но они, казалось, не обращали на меня никакого внимания. Тогда я вышел и спустился в лодку, стоявшую в боковом канале…

Я знал, что Рыбный Соус обязательно пойдет за мной. Поэтому я, сделав вид, что споткнулся, нарочно громко ойкнул и присел, как будто для того, чтобы растереть ушибленную ногу. Оглянувшись, я увидел, что Рыбный Соус уже вышел из харчевни и стоит у дверей. Я понял, что просто убежать мне не удастся. Тогда я, прыгнув в лодку, взял ноп и шумно стал трясти, делая вид, что собираюсь в него залезть. Потом сделал из нопа и подушки что-то вроде чучела и положил так, чтобы его было хорошо видно с берега. А сам тихонько отполз за руль и по спускавшимся в воду корням дерева бесшумно выбрался на берег. Луна только что взошла, и вокруг харчевни все было залито ярким лунным светом. В темноте оставался лишь клочок земли под деревом возле харчевни. Я ползком, прячась в тени, добрался туда, нащупал прикрытое снаружи густой листвой дупло, которое недавно случайно нашел, и забрался в него.

Не знаю, сколько времени я просидел там скорчившись. Рубашка на спине стала совсем мокрой от пота. По ноге скользнуло что-то мягкое и живое, похожее на змею. Я в ужасе отдернул ногу.

В харчевне застучали посудой. Шпионка прощалась с Толстухой: до меня донесся отрывистый смех Толстухи. Через некоторое время я услышал, как шпионка моет ноги у мостков, потом шаги ее прошуршали по помосту к их лодке. Видимо, в лодку она спустилась одна.

Каждое движение, каждый звук, долетавшие сейчас до меня, имели огромное значение. Они могли принести мне спасение или, наоборот, сигнал о том, что опасность, меня подстерегающая, очень серьезна.

Плетеная дверь харчевни опустилась: я услышал, как загремел запор. Красноватый свет лампы в клетках окон несколько раз мигнул и погас.

Рыбный Соус, осторожно ступая, как будто совсем не касаясь ногами земли, направился к боковому каналу. Он обернулся в сторону харчевни, потом, вытянув длинную шею, посмотрел вниз, на торчавшее из лодки чучело.

В харчевне громко заохала, закряхтела Толстуха, укладывающаяся спать. Рыбный Соус, отбросив рукой со лба челку, вдруг направился к дереву, в дупле которого я спрятался, и сел под ним. Теперь он был всего в каком-нибудь метре от меня. Я затаил дыхание и закрыл глаза.

Прошло довольно много времени. Вдруг за харчевней раздалось чье-то осторожное покашливание. Я открыл глаза, сердце сильно забилось. Может, это спасение? Ох, если б это оказался пропагандист Шау, или Ба Нгу, или пусть даже кто другой из селения!..

Послышались осторожные шаги. Рыбный Соус поднялся и тихонько свистнул. Значит, это к нему. Последний тоненький лучик надежды, мелькнувший передо мной, погас.