В джунглях Юга

Ба Нгу прожил у нас больше месяца, а потом уехал в Тякбанг. Он заметно приуныл оттого, что шпионка уехала с майором в провинцию Ратьзя и месть откладывалась.

Отец стал малоразговорчивым и безразличным к семейным делам. Он часто уходил из дома и пропадал по нескольку дней подряд. Возвращаясь, он никогда не забывал зажигать благовонные палочки на алтаре предков.

Кое-кто из крестьян, чьи дома стояли в деревне неподалеку от поста, уже начали возвращаться из лесов, куда они ушли перед приходом врага. Одна за другой открылись уцелевшие кофейни и пивные.

Отец много раз ходил туда и всякий раз возвращался таким мрачным, что мы с Ко боялись слово вымолвить. Однажды он принес откуда-то несколько старых узловатых стволов бамбука и, бросив их во дворе, послал Ко за ножом. Его точно подменили — движения его снова стали проворны и ловки, как раньше, сам он был необычайно весел и разговорчив.

Принесенный бамбук он расщепил на стрелы, выпрямил и заточил их; днем сушил их на солнце, ночью обжигал для крепости на огне. Каждую стрелу он прикидывал на ладони, смотрел, соответствует ли ее тяжесть и длина трем отравленным стрелам. Потом, взяв арбалет и стрелы и позвав Луока, он ушел на целый день в лес.

Так повторялось три дня.

— Что же такое — ничего из леса не приносишь, а приходишь такой усталый?.. — недовольно ворчала мама.

Отец только посмеивался. К нему снова вернулась улыбка, которая так понравилась мне еще тогда, у Трех Каналов.

Мне было ясно, что он ходил в лес совсем не для охоты. Оставалось предположить только одно — он тренировался в стрельбе из арбалета! Но для такого человека, как он, прекрасно знавшего любой лесной промысел, стрельба из арбалета просто пустяк. Зачем же тогда все это?

Я долго ломал себе голову и в конце концов решил незаметно пойти следом и посмотреть, что он делает. Когда отец отправился в лес, я пошел по его следам, но, обойдя все, его не увидел. Решил было уже повернуть назад, как вдруг из зарослей на меня выскочил Луок. Виляя хвостом, он повел меня через болото к широкому пруду.

Я зажал ему пасть, пригнул его голову к земле, чтобы он не лаял, и, спрятавшись в тростнике, выглянул.

Отец, опутанный водорослями, полностью покрывшими его тело, плыл по пруду. Арбалет он выставил вперед, поставив локти на два поплавка, обрубка кустистой пальмы. Вдруг из этой груды водорослей раздался тихий щелчок спущенной тетивы арбалета. Стрела вонзилась в пальму, росшую у противоположного берега. Водоросли, укрывавшие отца, даже не дрогнули.

Пока я смотрел, шесть или семь стрел вонзились в ту пальму, и все легли одна к одной.

Я хотел окликнуть отца, но испугался, что он станет ругать меня. Тогда я забрал Луока, и только отойдя подальше, я отпустил его и задумчиво пошел домой.

На следующий день отец подозвал меня и тихо сказал:

— Пойдем со мной на пост…

Я решил, что он берет меня с собой в засаду. Значит, он в меня верит больше, чем в Ко!

— Дай мне твой кинжал, — попросил я.

Он сдержал улыбку, потрепал меня по голове.

— Просто так туда сходим, нож ни к чему с собой нести. — И, заметив мое удивление, шепотом добавил: — Ты ведь раньше видел жену Рыбного Соуса, вот и посмотришь, та ли самая.

Я подпрыгнул от радости. Значит, час ожидания настал! Вот почему отец так изменился. Я сразу понял все его приготовления.

— Идем, отец! Разве я мог забыть лицо этой хитрой шпионки! — воскликнул я. — Но… она ведь тоже помнит меня?

— Не бойся, она тебя не увидит.

Мы сели в лодку и поехали к деревне рядом с постом. Возле самой деревни отец спрятал лодку в зарослях аканта[40]. Дальше мы пошли пешком.

Как быть, если нам вдруг встретится какой-нибудь солдат: ведь мы идем с пустыми руками, без всякого оружия! Я волновался и то и дело беспокойно оглядывался.

— Иди спокойно, — встряхнул меня за плечо отец. — Пусть думают, что мы из этой деревни. Не вертись! Встретим кого — я сам отвечать буду.

Было еще светло, но дорога уже совсем опустела. Перед редкими домиками горели выставленные кое-где фонари. Мы прошли мимо последнего — маленькой кофейни — и, спустившись к реке, сели. На том берегу, напротив нас, стоял пост.

— Если кто спросит, говори, что ждем лодку через реку переправиться, слышишь? — наставлял меня отец.

Достав из кармана табак, он набил трубку и сделал несколько затяжек. Я удивился: зачем он курит, ведь так нас заметят еще быстрее! До поста было всего метров триста, не больше. Часовой на вышке наверняка нас уже увидел. Потом я понял, что отец, наверно, потому и зажег трубку, чтобы часовой решил, что мы вышли из кофейни и отдыхаем.

Берег перед постом был совсем-совсем голый, деревья и кустарники были начисто выкорчеваны, даже кошка не пробежит. Садящееся солнце бросало бледные лучи на оголенную землю, и блики от воды играли на побеленных когда-то раньше известкой, а теперь совсем облезших стенах дота.

— Странно, обычно в это время она уже выходит, — пробормотал отец и тут же тихонько шепнул: — Вот она!

Из поста вышла женщина с красивой короткой прической, до пят укутанная в купальную простыню. Откинув голову, она собрала волосы и стянула их на затылке, перед тем как надеть резиновую шапочку.

Едва увидев эту изогнувшуюся, как у змейки, фигуру и маленькие полные руки, я сразу узнал ее, ошибиться было невозможно. Но она стояла к нам спиной, и к тому же теперь у нее была другая прическа, и я на всякий случай решил подождать, когда она повернется лицом.

Но вот она повернулась, сбрасывая простыню на мостки.

— Это она, отец! — вскрикнул я тихонько.

— Смотри внимательнее!

— Это она, она!

Шпионка еще постояла с минуту так, в одном купальнике, потом сделала несколько гимнастических движений и наконец прыгнула в воду.

— Точно она, сын?

— Точно!

— Ну тогда пошли.

Не успели мы сделать и нескольких шагов, как солдат на вышке заорал:

— Эй вы там! Нечего пялиться! Вот начальник увидит — всыплет!

Только когда мы уже отошли довольно далеко, я с дрожью припомнил те минуты, когда мы сидели на берегу.

— Матери ничего не говори, слышишь? — несколько раз повторил отец.

Проснувшись среди ночи, я увидел, что отец все еще сидит во дворе и курит.

На следующий день, часа в два, отец взял арбалет, стрелы и, привязав к поясу мешочек из леопардовой шкуры, собрался уходить.

— Куда ты? — спросила мама.

— В деревню забегу, — коротко бросил он.

Луок, виляя хвостом, побежал было за ним. Он оглянулся и велел мне удержать пса.

Я сразу догадался, куда он идет. Обняв Луока, я смотрел на загорелую, крепкую спину отца, и волнение так сжало мне горло, что я чуть не заплакал.

Дома я не находил себе места и все время прислушивался, не раздадутся ли выстрелы. Раньше я совсем не обращал на них внимания, потому что в стороне поста часто стреляли, но сегодня каждый выстрел мог быть направлен в моего приемного отца. На мамины вопросы я отвечал невпопад. Ко позвал меня на реку — я отказался. За ужином я торопливо проглотил свою порцию, взял большой широкий нож, которым мы обычно срубали лианы, позвал Луока и пошел. Пройдя через лес, я вышел к реке и двинулся по направлению к посту.

Солнце уже почти село, когда на той стороне показались белые, облезлые стены поста и сторожевая вышка. Прячась в кустах, пригибаясь к земле, а иногда и ползком, я продвигался вперед, пока не добрался до выкорчеванной полосы. Здесь мне пришлось залечь — двигаться дальше было опасно. Умный пес лежал рядом со мной, совершенно не двигаясь.

Я не отрывал глаз от участка реки перед постом, следя за каждым кустиком водорослей, плывущих мимо по течению. А что, если отец спрятался в водорослях, которые уже проплыли, а шпионка еще не выходила? Я уже не вспоминал об опасности, грозящей отцу, а беспокоился только, что шпионка может вдруг не выйти. Мои глаза теперь были прикованы к посту. «Она выйдет… она выйдет… вот сейчас выйдет», — бормотал я, и она на самом деле вдруг показалась.

40

Ака́нт — невысокое, в 1–2 м, деревце; растет вдоль по течению рек или у морского берега.