Страница 3 из 50
Дыок говорил тихо, словно обращался не к дочери, а размышлял вслух. Перед глазами встали тревожные картины прошлого… Вот на окраине хутора взметнулся в небо столб пламени. Какой-то человек, явно нездешний, пытается скрыться, и Дыоку пришлось тогда немало потрудиться, чтобы взять его живым. Много женщин и детей погибло в ту темную ночь…
— А что делать сейчас? Не плакать же всей деревней, чтобы о горе узнала округа и крестьяне из соседних поселков прибежали на хутор. Нет, сегодня ни в одной хижине не плачут. Люди словно сговорились. Залатаны пробитые крыши и стены. Спрятаны окровавленные, рваные рубашки. Погибшие должны совершить свой последний путь… Уходя из жизни, они оставили живым всю свою ненависть — и на сегодня, и на будущее.
Разговаривая с дочерью, Дыок чувствовал, как его все сильнее охватывает ненависть к этим воздушным пиратам. «Ну погодите, — думал он. — Недолго вам осталось летать над нашей головой!»
Дыок сидел под молодым бамбуковым деревцем. Ночью во время бомбежки ему опалило лицо, и теперь щеки и лоб его горели. Редкие седые волосы рыбака шевелил ветерок. Дыок, задумавшись, прикусил нижнюю губу и тяжело дышал. Вид его говорил о глубокой скорби и большой решимости.
Соа сидела неподалеку и рассеянно слушала уже знакомые ей рассуждения отца. Она понимала, что старику хочется, чтобы дочь поддержала разговор, но тем не менее молчала. Да и к чему разговоры, столько раз уже говорено-переговорено. Отец знает, что дочь согласна с ним.
Девушка протирала велосипед старшего брата, которого, как и отца, звали Дыок. Брат был бережлив, да и к тому же не такое простое дело — купить велосипед! Поэтому, прокатившись на велосипеде брата, Соа каждый раз тщательно протирала его.
«Они наверняка что-то замышляют, раз с самого раннего утра в небе их самолеты, — думала Соа. — Да еще эта неожиданная ночная бомбежка. Надо узнать, возвратился ли военный корабль, который ушел третьего дня… А еще нужно достать лекарства для тетушки Вьепг и сказать в ячейке, чтобы ребята пошли по хутору и раздобыли одежду для ее приемного сына, — перебивали мысли одна другую. — А тут еще Зюе со своими разговорами о «старике». Сегодня утром они должны встретиться: «старик» ждет от нее ответа. Он, разумеется, хочет, чтобы она все ему сказала, а сделать это трудно».
В школьные годы Соа восхищалась им как преподавателем. Он умел разъяснять самые сложные вещи. И сейчас ничего не изменилось. Она по-прежнему ценила его, но в девичьем сердце места для «старика» не находилось. Соа не замечала, как он смотрит на нее, и поэтому девушку испугали слова любви, которые он однажды сказал ей.
Соа понимала, что в ее жизни не произошло пока ничего важного, серьезного. Она не умела еще разбираться в собственных мыслях и чувствах. Девушке очень хотелось стать твердой и закаленной. Втайне она мечтала о том, как будет мужественно выдерживать самые тяжелые испытания. И если к тому времени учитель не разлюбит ее, она ответит ему. А сейчас? Нет, сейчас это просто невозможно. Соа прямо сказала парню:
— Подожди, я себя испытаю. Потом тебе отвечу.
А он, нетерпеливый, как и все влюбленные, хотел сразу узнать, какое испытание она считает самым серьезным.
Да разве сама она знала?
Чтобы прогнать эти мысли, девушка стала быстро вращать педали перевернутого вверх колесами велосипеда. Заднее колесо, звеня спицами, бешено закрутилось. Дыок обернулся на шум и спросил:
— Послушай, Соа, а ты сказала, чтобы берегли пулемет?
— Конечно. Ты же знаешь, кончится курс военной подготовки — и бойцы принесут его обратно.
— Да что там пулемет! Вот если бы они изучили какую-нибудь пушку или гаубицу, а потом и нам рассказали бы. Вот это было бы дело!
Старик рассмеялся. Однако девушка уловила в его смехе оттенок недоверия к молодым ополченцам. Видимо, Дыок и сам почувствовал это и добавил:
— Я ведь почему говорю это: доведись мне еще разок в жизни пострелять из пулемета, я показал бы врагам!
Если бы в этот момент к ним не подошел старший брат Соа, неизвестно, что бы еще наговорил вошедший в азарт Дыок.
Внешне Дыок-младший сильно походил на сестру, но характеры у них были разные. Он посмотрел на Соа и спросил:
— И давно ты этим занимаешься?
— Не цепляйся, — не оборачиваясь, бросила сестра. Брат помолчал немного. Потом подошел к отцу и одним духом выпалил:
— Послушай, отец, я ухожу в армию!
Старик посмотрел на него снизу вверх и в растерянности снова опустил глаза.
— Пришла повестка. Отправление завтра, на заре.
— Ты в самом деле должен идти?
— Конечно. Я не шучу.
Вопрос вырвался у отца нечаянно. Он хорошо знал характер сына: парень редко шутил, а что касается дела, так здесь не допускал никакого легкомыслия. Разумеется, он говорил правду, и отец понимал, что сын никогда не изменит своего решения.
Соа кончила возиться с велосипедом и бросилась к брату, расспрашивая его о подробностях.
Старик не принимал участия в разговоре. Он еще крепче прижался спиной к стволу бамбука, под которым сидел. Потом поднял голову и стал смотреть на верхушку дерева и слушать, как его листья, купаясь в горячих лучах солнца, о чем-то шепчутся друг с другом. Мысли старика бежали наперегонки, сменяя одна другую, и от этого Дыоку казалось, что у него чуточку кружится голова.
Если говорить положа руку на сердце, то старик не думал, что все произойдет так быстро. Отечественная война Сопротивления все остальное отодвинула на задний план. А может быть, он был просто-напросто осторожным, если не сказать трусливым, отцом? Может быть, он не хотел, чтобы сын уходил воевать? Нет. Просто отцовские чувства переполняли сердце Дыока.
В годы первого Сопротивления ему пришлось непродолжительное время жить на территории, оккупированной противником. Тогда он работал паромщиком, перевозил грузы по морю. Как-то к нему пришли солдаты из экспедиционного корпуса и приказали перебросить в Тхыа-Тхиен интендантский отряд, перевозивший продовольствие. Пришлось везти. На лодку его погрузили оружие, провиант, снаряжение. Пришло двое французов из экспедиционного корпуса и несколько солдат-охранников из марионеточных войск.
Старик договорился с друзьями лодочниками, чтобы те взяли к себе в лодки конвой. На пароме же оставил только одного солдата. Улучив удобный момент, Дыок размозжил ему череп и столкнул труп в море. Трофеи же доставил партизанам провинции Тхыа-Тхиен. Но автомат убитого им французского солдата решил увезти с собой, в партизанский район провинции Куанг-Бипь.
Целую неделю провел он тогда у партизан провинции Тхыа-Тхиен. Товарищи беседовали с ним, разъясняли непонятное. Он слушал и запоминал. За день до отъезда Дыок встретился с несколькими ранеными бойцами-земляками. Поговорили. Вспомнили родные места. Дыок подумал и решил оставить «свой» автомат партизанам провинции Тхыа-Тхиен.
Рассказывая впоследствии эту историю, старик не без удовольствия вспоминал, как совершенно неожиданно для него руководство партизанских соединений Куанг Виня наградило его похвальным листом и присвоило ему звание заслуженного ветерана.
Даже если бы у старого Дыока был только один сын, он все равно отпустил бы его. А жизнь сложилась так, что в доме Дыока уже в третий раз готовились провожать солдата.
В семье было трое сыновей и дочь Соа, младшая. Старшим среди братьев был Дыок. В годы первого Сопротивления он служил в армии, воевал, потом демобилизовался. Вернувшись в родную деревню, женился и теперь жил отдельно от отца.
Второй сын ушел на фронт, когда войска Народной армии одерживали один успех за другим и война Сопротивления близилась к концу. Но он не дошел до родного дома: пал смертью храбрых в боях за освобождение провинции Куанг-Бинь.
Когда началась война Сопротивления против американских интервентов, старик приготовился к тому, что и третий его сын станет бойцом. Так и случилось. Парень ушел добровольцем.
И вот снова семья старого Дыока готовит прощальный обед. Ведь сын уходит на войну.