Страница 30 из 179
— Сынок, нам с тобой нужно поговорить, — сказал мне однажды отец. — Сам видишь, как обстоят дела: моего жалованья едва хватает на еду. Сразу по приезде мы продали Лебедя, недавно простились с Соколом. И телеги у нас больше нет, нашей доброй, крепкой телеги, много лет заменявшей нам крышу над головой. Все, что можно, мы уже проели. Спасибо всевышнему, животы ваши способны переваривать даже камни! Ты понимаешь, к чему я клоню?
— Мне пора работать? — сказал я.
— На базаре всегда можно найти какую-нибудь мелкую работенку. Возьми с собой Виту. Кому подвезти груши, кому перец, кому арбузы, дыни… Вдвоем вы могли бы немного заработать.
Наутро мы с Витой, вооружившись тачкой, отправились на базар. Но никакой работы для нас не нашлось, и около полудня, когда рынок опустел, мы уныло побрели домой. От грустных дум отвлек нас звонкий голос Пишты.
— Работу мы вам мигом найдем! — весело воскликнул он, узнав про нашу беду. — Со мной не пропадете. Суботицу я знаю как свои пять пальцев! Айда за мной!
Пишта привел нас на большой склад под вывеской: «Литман и К°». Он шепнул что-то какому-то человеку, и тот сразу же поручил нам выносить со склада пустые картонки. Мы проработали больше двух часов и, к великой нашей радости, получили десять динаров.
С того дня мы часто работали втроем. Мы работали всюду, где только находилось для нас какое-нибудь дело. Мы делали все, что можно делать руками и ногами! Да, да, ногами, и, должен признаться, ногами мы работали гораздо чаще, чем руками. Приходим мы как-то в булочную Андры Дуклянского за хлебом, а дядюшка Андра и говорит:
— Хотите у меня поработать?
— Не откажемся, — отвечаю я, — если хорошо заплатите…
В тот же вечер началась наша работа в пекарне. Дядюшка Андра велел нам как следует вымыть ноги и прыгать в больших каменных корытах, в которых была мука с водой. Мы прыгали как одержимые, приправляя свою работу визгом, смехом, пением.
— Ах, — вздохнул дядюшка Андра, — как я скакал по тесту в молодые годы!
Однако мы недолго работали у дядюшки Андры втроем. Вскоре к нему определился и Рыжий кот. Теперь это был огромный котище, очень похожий на свою мать Анну-Марию-Розалию, с огненно-рыжей шерстью и длинными белыми усами, придававшими ему вид царственный и холодный. И нрав его очень изменился: чужим он не позволял даже прикоснуться к себе а на соседских кошек глядел свысока, правда временами снисходя до того, чтобы поколотить их или больно царапнуть. Собак он совсем не боялся, напротив, он наскакивал на них с такой непостижимой отвагой, словно был не котом, а львом или тигром. К тому же он превосходно ловил мышей. В пекарне от них никакого спасу не было — вот и пришлось дядюшке Андре взять на службу нашего Рыжика.
Постой, чуть не забыл сказать тебе: как-то я встретил дядюшку Иштвана, портного сиятельной графини Ленер, того самого, который сшил мне прекрасную разноцветную ливрею. Со слезами на глазах он сообщил, что Анна-Мария-Розалия приказала долго жить, а почтеннейшая графиня «божьей милостью еще жива и пребывает в добром здравии».
Пока Рыжий кот задирал кошек, дрался с собаками и ловил мышей, все шло отлично. Но в один прекрасный день в характере его произошла перемена, которой никто не мог предвидеть: господин граф, забыв о своем высоком происхождении, вдруг стал бесстыдно воровать! Он тащил все, что плохо лежало, ему было до крайности безразлично, кого он обворовывает — министра, торговца, священника или неимущего работягу. Отец в шутку говорил, что во всей этой неприятной истории ему нравится лишь одно — Рыжий кот в числе прочих грабит и буржуев, ускоряя тем самым их неминуемый конец.
Сначала мы смотрели сквозь пальцы на поведение Рыжего кота, считая его обыкновенным проказником. Мы любили его и находили ему множество оправданий, надеясь, что эта сомнительная забава скоро ему наскучит и опять все пойдет по-старому. Но кот упорно продолжал таскать из курятника кур, голубей, плюшевых медвежат с подоконников, яркие подушечки для иголок и даже мячи… Все это он приносил домой, и нам волей-неволей приходилось разыскивать их владельцев. Ты и представить себе не можешь, как мучительно трудно было извиняться перед ними и объяснять, как все эти вещи попали в наши руки… Многие подозрительно качали головой, не очень-то веря в наш рассказ.
— Это добром не кончится, — частенько повторяла мать. — Милутин, сделай что-нибудь…
— Прочесть ему проповедь о том, что воровать грех? — отшучивался отец. — Могу заодно рассказать, как несправедливы наши законы…
— Все смеешься! — сердилась мать. — Что ж, только помни: я тебя предупреждала!
— Постараюсь не забыть.
Конечно, он и пальцем не шевельнул. А Рыжий кот, этот аристократ, в чьих жилах текла голубая кровь благородной Анны-Марии-Розалии, по-прежнему занимался воровством и, видимо, делал это с величайшим наслаждением. Теперь он крал даже рубашки с веревок, а в один прекрасный день принес в зубах кролика и победно сложил его к нашим ногам, причем глаза его блестели каким-то особенным блеском.
Мать чуть не хватил удар; отец нахмурился и сказал:
— Ив самом деле надо что-то придумать…
Он, как и все мы, очень любил Рыжего кота и поэтому не мог ни на что решиться. Однако было ясно, что Рыжик будет продолжать свои бандитские налеты, обрушивая на нашу голову всевозможные беды. Соседи давно уже на нас косились. Мало помогали объяснения отца, что мы тут ни при чем, а его уверения в том, что это больше не повторится, никто и слушать не хотел. Мы следили за каждым шагом Рыжего кота, запирали его в комнате, привязывали к старой липе во дворе, но он всегда умудрялся сбежать и вот уже снова шнырял по соседним дворам в поисках добычи. Убедившись наконец в том, что Рыжик неисправим, отец посадил его в мешок и отнес в Палич. Там он бросил его в лесу, а сам с тяжелым сердцем вернулся на трамвае домой.
Об участи Рыжего кота знали только мы с мамой. Вита, Даша, Милена и Лазарь думали, что он, по своему обыкновению, бродит по окрестным дворам, и нимало о нем не беспокоились.
Как-то мы всей семьей обедали в кухне, когда вдруг кто-то заскребся в дверь. Милена, сидевшая с краю, вскочила и отворила ее.
— Рыжик! Рыжик! — обрадовался Лазарь.
— Невероятно! — сказал отец, протирая глаза. — Да это и впрямь Рыжик!
За эти несколько дней он так исхудал, что даже сквозь его густую шерсть проглядывали тонкие ребра. По всему видно было, что он проделал нелегкий путь: живые глаза его провалились и потускнели, весь он был грязный, бока в репье и травинках, лапы в ссадинах и ранах.
— Ах, какой ты страшный! — печально вздохнула Милена. — Бедненький ты мой… — И, взяв горшок с водой, она тут же принялась его мыть.
Отец все это время смотрел в окно — казалось, он стыдится глядеть в глаза Рыжему коту.
Рыжий кот быстро поправился. Раны на лапах зажили, мягкая пушистая шерсть отливала прежним красноватым блеском. День-деньской он сидел во дворе, и все мы решили, что недавнее происшествие образумило его и с воровством покончено раз и навсегда.
К сожалению, мы глубоко заблуждались.
По соседству с нами жила госпожа Катица Маршич, жена мясника по имени Тома.
Мясник был маленький толстый человечек, наживший за свою жизнь красивый дом, коляску и астму. Госпожа Катица была долговязая и худая. Руки ее были унизаны кольцами, в ушах висели крупные сережки, а на груди всегда красовались какие-нибудь бусы. Ну просто манекен с витрины ювелирного магазина! «Я, вам, голодранцам, не чета», — напоминала она при всяком удобном случае.
Дворы наши разделяла высокая стена, утыканная поверху битым стеклом. Однако с липы, росшей у забора, можно было видеть, что происходит на той стороне. Меня особенно занимал песик, целыми днями неподвижно лежавший на траве возле своей конуры. Он никогда не лаял и только временами открывал свои гноящиеся глаза, чтоб посмотреть, не изменилось ли что на белом свете. Звали песика Цезарь.
Мы даже думали, что это просто чучело, но однажды вечером до нас донесся его лай.