Страница 18 из 179
— Пожалуйста, сестра, посветите мне сюда. Это ужас, какая всюду темнота!
Сестра посветила врачу электрическим фонариком, потом врач что-то диктовал сестре и она записывала.
— Здесь невозможно работать, невозможно! — воскликнул доктор. — Свет отвратительный, воздух как в уборной…
Врач был прав. В брненской больнице св. Анны во второй половине апреля 1945 года больные и врачи находились в тяжелых условиях. Из-за постоянных налетов все отделения перевели в подвал. В подвале, в маленьких кельях и в коридорах больные лежали, как говорится, один на другом. Только у самых тяжелых были отдельные постели. Остальные больные и раненые, как правило, лежали по двое на носилках и матрацах прямо на полу. Из-за ежеминутно объявляемой тревоги не было возможности даже проветрить помещение. Электропроводка была повреждена, и помещения освещали свечками и электрическими фонариками. Необходимого для тяжелобольных покоя не было и в помине. Все время прибывали раненые, санитары везли их по длинным коридорам на колясках, а колеса были без шин и страшно грохотали по каменным плитам коридора.
Взрывы бомб и стрельба зениток сотрясали стены больницы. Во время налетов прибегали люди, дежурившие на крыше, и звали врачей и сестер помочь гасить зажигательные бомбы.
Лойзик почти все время бредил. Среди этого шума и беготни в полумраке подвала он никак не мог понять, куда он попал, и его фантазия рисовала картины одну страшнее другой. Люди с мигающими фонариками, длинные, странные тени пугали его.
Он немало наслушался рассказов о страшных подземных казематах гестапо на Шпильберге и в Кауницах, где мучили людей, и сейчас был уверен, что оказался в гестапо. Но как? Это было для него загадкой. Последнее, что он помнил, — это поездку с Франтиком на трамвае. Что было потом, он не знал. Лойзик потерял память от сотрясения мозга, когда его подбросило воздушной волной на Рыбарской улице. Теперь он думал о Франтике. Где он? И почему у него, у Лойзика, все время спрашивали фамилию пана Докоупила? Наверное, они уже все знают… Конечно, Лойзика били, ведь у него болит все тело. Здесь гестапо, а ему говорят, что это больница. Разве он не знает, как бывает в больницах? Там все совсем по-другому, ведь он же навещал в больнице Тоника Новотных, когда тот сломал руку. Ох, как у Лойзика все болит! В ушах страшный шум, а тут еще все время стрельба! Наверно, людей расстреливают, а может быть, пана Докоупила. И Лойзика опять будут бить и колоть иглами. Мальчику стало так жутко, что он закричал. Прибежала сестра.
— Что с тобой, Лойзик? Что ты кричишь? Лежи спокойно! Почему ты встаешь? У тебя болит голова?
Лойзик поднялся на постели и рухнул снова. Сестра держала его за плечи и гладила по щеке.
— Пожалуйста, пани, дайте мне попить, пожалуйста, пить…
— Сейчас дам тебе пить, только успокойся. Тебе нельзя еще подниматься. Понимаешь, нельзя!
Сестра принесла ему кружку холодного чая. Лойзик жадно пил.
— Пожалуйста, скажите мне правду, где я?
— Ты же знаешь, что в больнице. Тебя привезли сюда с улицы после налета.
— После налета? А когда был налет?
— Налеты сейчас каждый день и каждую минуту. Мы уж не знаем, куда класть раненых. Видишь, сколько их тут?
— А тот пан, который здесь был, он не из гестапо?
— Шалый парень! Что ты все талдычишь про гестапо? Это был доктор.
— Тогда почему он меня колол и все время что-то выспрашивает?
— Лойзик, довольно тебе разговаривать, лежи спокойно. Еще будешь пить?
— Больше не хочу.
— Тогда лежи спокойно, а захочешь пить или есть, позови меня.
Лойзик успокоился и даже закрыл глаза.
— Ну, вот и хорошо, поспишь, и легче станет.
Сестра побежала к другому больному поправить ему постель. Молодой человек, к которому подбежала сестра, сказал:
— Бедняга мальчик. Все еще бредит. Но странно, что он все время говорит о гестапо.
— Может, у них дома побывало гестапо, перед тем как он попал под бомбежку. Кто знает…
— Сестра, вы не знаете, где его нашли?
— Вроде на Рыбарской улице. В тот раз там было, кажется, пять раненых и двое убитых. Мальчика, похоже, подняло воздушной волной и бросило на землю. У него сотрясение мозга. Целый день не приходил в сознание.
— Еще чудо, что жив остался.
Вот уже три дня, как у Лойзика упала температура, а хороший сон прибавил сил. Он мог уже сидеть на кровати, не испытывая резкой боли. Даже попробовал встать на ноги, но у него тут же закружилась голова. «Жаль, — подумал Лойзик, — что тут такие потемки». Теперь он уже понял, что находится в больнице, но, сколько ни старался, не мог вспомнить, как он здесь очутился. А куда делся Франтик? Знают ли дома, что он, Лойзик, в больнице? Вернулся ли папа? А пан Докоупил?.. Ох, всего этого могло бы не быть, если бы не будильник… Лойзика вдруг охватила такая тоска, такое отчаяние, что он разрыдался. Сначала он плакал в подушку, но потом не смог совладать с собой и, сотрясаясь всем телом, громко зарыдал. Сосед по койке и еще кто-то из темноты стали спрашивать, что с ним случилось. Лойзик не мог промолвить ни словечка. Позвали сестру.
— Что с тобой, Лойзик? У тебя что-нибудь болит?
— Не-е-е, ни-и-и-чего.
— Грустно стало? Ну, конечно, тебе грустно.
— Да-а-а.
— Лойзик, через несколько дней будешь дома. За тобой придет папа и возьмет тебя домой. Не плачь, ведь ты не маленький. Тут в соседней палате есть еще один такой же герой, и ему тоже все время грустно. Я, когда смотрела на температурный листок, заметила, что вы с Франтиком из одного квартала.
— Фра-а-н-тик? — всхлипнул Лойзик.
— Ну да, Франтик, подожди, как его фамилия…
— С-сме-кал?
— Правильно, Франтишек Смекал.
— Пра-а-вда?
— Это твой товарищ? Так я приведу его к тебе. У него рука сломана. И голова болела. Только он раньше тебя пришел в сознание и не бредил.
Лойзик перестал плакать, только всхлипывал.
— Успокойся, Лойзик, а я посмотрю, что делает Франтик, вам вместе будет веселей, правда?
— Сестричка, — сказал кто-то из темноты, — сегодня русские, наверно, совсем близко? Строчит пулемет, раньше такого звука не было.
— И пушки стреляют близко, — добавил еще кто-то.
— Я пока еще ни с кем из города не говорила и не знаю, что там нового. Вот приедет «скорая помощь», тогда спрошу.
Лойзик дрожал от нетерпения. Значит, Франтик жив?! Что же с ними обоими тогда приключилось? Может, Франтик знает? Скорее бы сестра за ним сходила…
Когда сестра открывала дверь, то столкнулась с санитаром. — Сестра, нужны носилки, — задыхаясь, произнес санитар. — Откуда я их возьму?
— Но ведь у вас лежат на носилках…
— Лежат, а куда я их дену?
— Мы вам вернем носилки на ночь.
Нашлись двое больных, которые днем могли и не лежать.
— Йозеф, ты где? Иди сюда! Двое носилок есть…
— Бегу, Рудольф, бегу! — откликнулся в дверях второй санитар и продолжал: — Люди, знаете новость? Русские уже в Лисковце, говорят, что взяли Жабовршки! Они уже в Брно!
Санитар назвал еще несколько предместий Брно, назвал и район, где жил Лойзик.
Значит, у него дома уже Советская Армия. Лойзик так этого ждал! А он лежит в больнице и ничего не увидит…
Больные захлопали в ладоши, а двое ходячих от радости стали прыгать, не думая уже о том, есть ли среди больных какой-нибудь немец. У брненских немцев теперь душа ушла в пятки. Они сами трясутся от страха. Да что говорить, еще неделю тому назад начали улепетывать из города.
— Слышите пулемет? Ясно, это наверху, на улице. Вчера его не было слышно!
Санитары и сестра ушли. Больные заговорили разом. Многие жалели, что не могут посмотреть, как немцы бегут из Брно.
— Слышите? Опять где-то рядом строчит пулемет!
В дверях появилась сестра. Она вела мальчика, у которого рука была в гипсе и на перевязи.
— Франтик! — крикнул Лойзик.
— Лойзик!
— Ну вот, мальчики, теперь вам будет веселей. Лойзику уже лучше, можно положить вас на одну постель. Хочешь?