Страница 139 из 179
Если он видел, что я играю на улице с двумя-тремя приятелями, он тоже не трогался с места, а только смотрел на нас с презрительным видом. Может быть, он считал, что игра — тоже священная вещь, как хлеб или молоко? Или он боялся, что в такие минуты я окружен защитниками?
Иногда мне случалось проходить мимо него по тротуару в обществе родителей, совсем близко от него. В таких случаях он притворялся, что не видит меня, и я отвечал ему тем же. Дома я ничего не говорил о Фийо и его нападениях — не говорил даже матери, которой обычно поверял свои тайны и горести. Сделать это мешало мне какое-то странное чувство, в котором были перемешаны застенчивость, гордость и немножко стыда.
Но однажды вышло так, что я, сам того не заметив, наполовину открылся перед отцом.
В тот теплый, медленно наступавший июньский вечер мы сидели с ним у окна на нашем четвертом этаже, погруженные в игру, которую мы называли игрой в автомашины. Она заключалась в том, что каждый из нас должен был по очереди угадывать, куда — направо или налево? — свернет в конце улицы пробегавшая мимо машина.
Надо было набрать двадцать очков. Если выигрывал я, то получал конфету, если отец — ему разрешалось выкурить сигарету. Но и в тех случаях, когда он проигрывал, я великодушно разрешал ему покурить, не в порядке награды, а в виде утешения. Разумеется, у нас бывали и «утешительные» конфеты.
Автомобилей на улице долго не было. Высматривая их, я вдруг увидел Фийо. Как обычно, он стоял у своего дома, скрестив ноги и прислонившись к двери.
Накануне, когда я проходил мимо семнадцатого номера, он довольно сильно потрепал меня. Тайна становилась слишком тяжелой. Я чувствовал потребность хоть немного облегчить свою душу, хоть чуть-чуть приоткрыть свою тайну.
Фальшивым тоном, как бы между прочим, я сказал отцу:
— Видишь мальчишку вон там, у ворот семнадцатого дома?
— Вижу. Ну и что?
— Бегу я вчера из лавки домой, тороплюсь, потому что мама меня ждала, а он как бросится за мной! Я никак не мог понять, что ему от меня надо. Он догнал меня, как раз когда я вбегал в нашу дверь, и здорово стукнул кулаком по спине.
— А ты ему дал сдачи?
— Нет…
Это нерешительное «нет» означало: «Дать сдачи Фийо! Плохо же ты его знаешь!»
— Как? — переспросил отец. — Ты получил по шее и не дал сдачи? Позорно бежал от этого сопляка? Ведь он меньше тебя ростом!
Я покраснел и стал врать.
— Да нет, я просто очень спешил. Я нес в руках петрушку. Понимаешь, букетик петрушки, за которым меня мама послала. И потом, знаешь, мне совсем не было больно. Наверно, он хотел поиграть. Я его знаю, его фамилия Фийо. Мы с ним вместе во втором классе учились. Он впервые так поступил со мной. Но я не советовал бы ему это продолжать…
— В добрый час, — сказал отец.
Но он хорошо меня знал и, по-видимому, поверил мне только наполовину, потому что прибавил:
— Видишь ли, сынок, если теперь, когда тебе уже скоро одиннадцать лет стукнет, ты позволишь всякому нахалу так обращаться с собой, потом этому конца-краю не будет. Ты станешь их жертвой на всю жизнь. Позже, когда ты поступишь в полк, ты пропадешь, если не покажешь себя с самого начала настоящим мужчиной. Будь хорошим товарищем с хорошими парнями, но сумей дать отпор всякой дряни, или ты сделаешься козлом отпущения и будешь на посылках у разных грубиянов. Злые люди почти всегда трусы. Они нападают только на тех, кого они считают неспособными дать отпор… А как же, сынок, наши машины? Ты уже две прозевал. Тепёрь твоя очередь играть…
Партия продолжалась, но я все думал о словах отца.
Ах, как он был прав! Почему я стал постоянной жертвой Фийо, его добычей? Потому что убегал от него. Значит, если при первом же случае я не окажу ему сопротивления, то всю свою жизнь буду получать затрещины и оплеухи. А ведь он и вправду не был выше меня, скорее даже ниже ростом. Конечно, длинный — это еще не значит сильный. Но разве он сильнее меня? Ведь я не имел никакого представления о его силе и не пытался никогда это узнать. Ему просто достаточно было на меня напасть — и он показался мне навеки непобедимым. Мне стало стыдно. Стыдно за свою трусость… Что подумал бы отец, если бы знал всю правду?..
Вечером, в постели, я поклялся, что при первом же случае встречу Фийо лицом к лицу. И если я получу на этот раз по роже, я тоже дам ему сдачи. Все было лучше, чем это вечное унижение, этот постоянный страх. А может, Фийо — именно такой трус, о каких говорил отец? Ведь он ни разу не преграждал мне дорогу,х не становился передо мной лицом, а всегда давал мне пройти мимо своего дома — и только тогда перебегал через улицу, бросался за мной вслед и колотил кулаком в спину.
Очень хорошо! Больше я не буду бегать от него. Теперь я встречу его грудью. Меня даже стало лихорадить от принятого решения, и я долго не мог уснуть. Я и страшился этой драки и жаждал ее, как своего освобождения.
Настало утро. Я не получил никаких поручений, но мне разрешили пойти поиграть на улице. О какой игре могла идти речь? Призывы товарищей не доходили до меня: я озабоченно искал Фийо. Но он как сквозь землю провалился. Я отважился даже отойти довольно далеко от нашего дома и не раз проходил мимо ворот семнадцатого номера.
«Тем лучше», — вздохнул я и пошел домой. Мать удивилась, что я так рано вернулся. Но я сказал, что не с кем было играть.
Правда, нельзя было сказать, что я ждал Фийо очень долго, но в конце концов я был удовлетворен, даже горд немного: я выполнил свой долг. И этот первый этап с врагом закалил меня и успокоил. Ведь если Фийо не оказалось на улице — это была не моя вина. Спускаясь по лестнице, я уже не заклинал судьбу: «Пусть его не будет на улице! Пусть его не будет у дверей!» Правда, я и не говорил: «Пусть он там будет!» Я честно решил не влиять на судьбу.
Следующий день был четверг. Взглянув с утра в окно, я вздрогнул всем телом: Фийо мрачно стоял на своем посту!
Внутри меня властный, мужественный голос неустанно повторял: «Иди туда! Иди туда! Необходимо, чтобы ты пошел туда сейчас же!» Но другой голос, голос маленького мальчика, возражал: «Не сейчас, а после обеда! Он будет торчать тут целый день, ведь сегодня четверг!»[32]
С бьющимся сердцем я дважды обошел вокруг стола, не осмеливаясь подойти к окну. Потом, как автомат, направился в комнату матери.
— Мама, у тебя нет никаких поручений? — спросил я. — Я могу в лавку сходить.
— Нет, мой милый. А в чем дело?
— Мне нужно купить резинку. У нас завтра урок рисования, а у меня нет резинки.
— Ну и купи. Только осторожно переходи улицу.
Я медленно спустился по лестнице, подняв голову и сжимая кулаки. Путь к отступлению был отрезан. Я твердо произнес два раза: «Пусть он будет там! Пусть он не отходит от дверей!» Я не колеблясь вышел на улицу. Фийо не видел меня: он повернулся спиной к улице и смотрел в коридор своего дома. В это мгновение проезжала повозка, на каких в Париже развозят лед. Она медленно двигалась в сторону Фийо. Я пошел рядом с ней и таким образом миновал дом № 17 незамеченным. Потом я вошел в лавку, где продавались газеты и писчебумажные принадлежности, и лавочник вручил мне резинку за два су. После этого, не спуская глаз с Фийо, я снова стал переходить на свою сторону. Я приближался к нему не торопясь, но чего стоил для меня каждый шаг!
Он заметил меня только тогда, когда я оказался перед самой дверью его дома. Я смотрел на него в упор, и он кинулся на мостовую мне навстречу. Мне невольно захотелось убежать, но в ту же минуту я подавил это желание.
Прежде чем Фийо приблизился ко мне, я бросился навстречу, выставив вперед оба кулака, думая только о том, как бы защитить себя от его удара. Я крепко ухватил его за плечи, и между нами образовалось расстояние на вытянутую руку. Фийо не мог ни ударить меня, ни освободиться; он тоже вцепился мне в плечи, и так мы топтались на одном месте, сгорбившись и пытаясь оттолкнуть друг друга. На одно мгновение Фийо отпустил мое плечо, чтобы нанести удар. Удар без всякой силы пришелся мне около шеи. Но Фийо ослабил свои усилия, и я заставил его отступить на один шаг. Тогда он стал толкать меня обеими руками. Ни он, ни я не произнесли ни слова. Теперь я видел совсем близко его коротко остриженную белокурую голову, его прямой и тонкий нос, его искаженный рот. Мои пальцы вцепились в его сильно потертый бархатный отложной воротник, выпущенный на черный передник, который лоснился от грязи.
32
В четверг у французских школьников нет занятий.