Полное собрание рассказов

Я глянул на него. Лицо Джорджа расплылось в улыбке, но я все равно видел — он здорово испуган.

— Чего ты боишься, Джордж?

— Чтобы старина Джордж чего-то боялся? Не дождетесь!

Мы смешались с шумной толпой и пошли вверх по пологому склону — к Петерсвальду.

Иногда, думая о происшедшем в Петерсвальде, я пытаюсь найти себе оправдание: мол, был навеселе, слегка одурел, потому что слишком долго сидел взаперти, слишком долго жил впроголодь. Но в том-то и штука: делать то, что я сделал, меня никто не заставлял. Не могу сказать, что был загнан в угол. Я поступил так, а не иначе, потому что хотел этого.

Петерсвальд оказался совсем не тем, что я ожидал увидеть. Я надеялся найти там хотя бы пару магазинов, где можно выпросить или на худой конец стибрить пару сигарет и чего-нибудь пожевать. Но весь город состоял из двух десятков ферм, каждая со стеной и высоченными воротами. Они сбились в кучу на зеленой вершине холма и нависали над полями, так что все вместе напоминали надежную крепость. Конечно, эта «крепость» не имела ни малейшего шанса устоять перед танками и артиллерией, и было совершенно ясно, что давать русским бой здесь никто не собирается.

Кое-где из окон второго этажа торчали белые флаги — простыни, прицепленные к швабрам. Все ворота стояли нараспашку — безоговорочная капитуляция.

— Этот ничуть не хуже других. — Джордж схватил меня за руку, выдернул из толпы и через ворота завел во двор первой же фермы на нашем пути.

Земля во дворе была плотно утрамбована. Сам двор напоминал букву «П» — в крышке дом, по бокам фермерские сооружения, а в основании — стена и ворота. Двери пустых амбаров открыты, за окнами — притихший дом, и я впервые почувствовал себя тем, кем был на самом деле — охваченным тревогой чужаком. До той минуты я ходил, говорил и действовал, будто отличался от остальных, я — американец, и вся эта европейская заварушка меня вроде и не касалась, и уж тем более мне нечего бояться. Но вот я вошел в этот город-призрак, и в меня вселился страх…

Впрочем, возможно, я начал бояться Джорджа. Трудно сказать, может, это я сейчас так считаю, глядя в прошлое. Все же где-то в глубине души я беспокоился. Глаза Джорджа всякий раз округлялись и выражали неподдельный интерес при каждой моей реплике, а руки его были со мной в постоянном контакте: то он похлопывал меня, то поглаживал, то постукивал. И всякий раз, говоря о предполагаемом следующем шаге, Джордж добавлял: «Ты и я, Сэмми…»

— Эй, кто-нибудь! — закричал он. Эхо, отразившись от стен, не замедлило с ответом — и снова воцарилась тишина. — Красота, Сэмми, а? Похоже, весь дом — в нашем распоряжении. — Толчком он закрыл большую створку ворот, запер их на мощный деревянный засов. Я бы тогда эту створку с места не сдвинул, а Джордж запросто, глазом не моргнув. Он подошел ко мне, отряхнул ладони от пыли и ухмыльнулся.

— Ты что задумал, Джордж?

— Победителю — трофеи, разве не так? — Он пнул входную дверь, и она уступила. — Заходи, парень. Будь как дома. У Джорджи все схвачено — никто нам тут не помешает, выбирай, что душе мило. Подбери что-нибудь посимпатичнее для мамы, для подружки.

— Я хочу только покурить, — сказал я. — Так что смело открывай ворота — лично мне бояться нечего.

Из кармана полевой куртки Джордж достал пачку сигарет:

— Видишь, какой у тебя заботливый приятель. Держи.

— Зачем ты потащил меня в Петерсвальд за сигаретой, когда их у тебя целая пачка?

Он вошел в дом.

— А я люблю компанию, Сэмми. Тебе должно быть приятно. И вообще — рыжим положено держаться вместе.

— Идем отсюда, Джордж.

— Ворота заперты. Бояться нечего, Сэмми, ты же сам сказал. Больше жизни! Иди на кухню и сооруди там что-нибудь поесть. Ты голодный — вот в чем вся штука. Потом всю жизнь убиваться будешь, если сейчас такую возможность упустишь.

Он повернулся ко мне спиной и начал вытаскивать ящики, выкладывать на стол их содержимое и рыться в нем. При этом Джордж насвистывал мелодию какого-то старого танца, которую я не слышал с конца тридцатых годов.

А я стоял посреди комнаты и ловил кайф от первых глубоких затяжек. Глаза я прикрыл, а когда открыл снова, Джордж меня уже не интересовал. Бояться было нечего — чувство надвигающегося кошмара исчезло. Мне стало легче.

— Да, жильцы этого дома явно снялись в спешке, — сказал Джордж, все еще стоя ко мне спиной. Он поднял какую-то бутылочку. — Даже капли от сердца забыли. У моей старушки такие всегда были под рукой, если сердце прихватит. — Он убрал бутылочку в ящик. — Что по-немецки, что по-английски — звучит одинаково. Интересная штука стрихнин, Сэмми, маленькая доза может спасти тебе жизнь. — В свой распухший карман он опустил пару сережек. — Вот какая-нибудь девочка порадуется, — сказал он.

— Если привыкла ходить в дешевые магазины — порадуется.

— Выше нос, Сэмми! Ты что, хочешь своему другану настроение испортить? Иди в кухню и нарой там себе чего-нибудь поесть. Сейчас подойду.

Для победителя, которому положены трофеи, я выступил неплохо: на кухонном столе в тыльной части дома меня ждали три куска черного хлеба и большой ломоть сыра. В поисках ножа — нарезать сыр — я заглянул в шкафчик, где меня ждал сюрприз. Нож-то там был, но рядом я обнаружил пистолет, чуть больше моего кулака, а рядом лежала полная обойма. Я поиграл с ним, прикинул, как он работает, загнал обойму на место — посмотреть, входит ли она в пистолет. Хорошая штучка, очень милый сувенир. Я пожал плечами, собираясь все положить на место. Ведь если русские найдут у тебя пистолет, можно смело считать себя покойником.

— Сэмми! Куда запропастился? — окликнул меня Джордж.

Я сунул пистолет в карман брюк.

— Я в кухне, Джордж. Ну, что нашел — подвески королевы?

— Кое-что получше, Сэмми. — Он вошел в комнату, заметно запыхавшись, на лице появились розовые пятна. Джордж явно раздулся — напихал под куртку всякой всячины из других комнат. На стол он со стуком поставил бутылку бренди. — Как тебе, Сэмми? Можем себе устроить вечеринку в честь победы, верно, Сэмми? А то приедешь в свое Джерси и скажешь родне, мол, от старины Джорджа мне никогда и ничего не перепало. — Он хлопнул меня по спине. — Я нашел ее полненькую, Сэмми, а сейчас от нее осталась только половина, так что тебе предстоит догонять.

— Лучше я воздержусь, Джордж. Спасибо, но не хочу, чтобы эта штука меня угробила — я не в той форме.

Он сел на стул напротив меня и расплылся в широкой ухмылке.

— Доешь сандвич — сразу форму наберешь. Ты хоть понимаешь, что война кончилась! Разве за это не стоит выпить?

— Может, попозже.

Он не стал пить дальше. Умолк, явно задумавшись о чем-то серьезном, а я тоже молча жевал свой сандвич.

— А твой аппетит куда девался? — спросил я наконец.

— Никуда. В полном порядке. Просто я утром ел.

— Спасибо, что и мне предложил. Это был прощальный подарок от охранников?

Джордж улыбнулся, будто я воздал ему должное за все его делишки.

— Что с тобой, Сэмми, я стою тебе поперек горла?

— Разве я что-то сказал?

— Говорить и не требуется, парень. У тебя на уме то же, что у остальных. — Он откинулся на спинку стула, вытянул руки в стороны. — Я слышал, кое-кто из ребят задумал сдать меня как предателя, когда вернемся в Штаты. Ты с ними заодно, Сэмми? — Джордж был абсолютно спокоен, даже позевывал. Он тут же продолжил, не дав мне возможности ответить: — У несчастного старины Джорджа в целом мире никого нет, верно? Теперь он в полном одиночестве, верно? Вы-то, ребятки, полетите домой, а армия захочет побеседовать с Джорджи Фишером, верно?

— Зря ты волну гонишь, Джордж. Выкинь из головы. Никто не собирается…

Он поднялся, оперся рукой на стол, чтобы сохранить равновесие.

— Нетушки, Сэмми, я до всего дотумкался. Предатель — это ведь государственная измена, так? За это вполне можно на виселицу попасть, верно?

— Да успокойся ты, Джордж. Никто не собирается тебя вешать.