Остаюсь твоей

— Тогда зачем?

— Хочу увидеть ее…в последний раз.

— Я дам адрес, только если пообещаешь ничего не делать. Ей нельзя сейчас волноваться.

— Почему? — не понял он.

— Она…беременна. Уже лежала в больнице с угрозой. Если она тебя увидит…

Но Артём уже не слушал ее. Все, что Карина сказала ранее, были точечными ножевыми ударами в сердце, но новость о беременности Ясмины — это контрольный выстрел в голову. Он предполагал, что это может случиться, но не думал, что так скоро.

— Я просто посмотрю. Обещаю.

— Хорошо, — кивнула Карина, — я пришлю тебе адрес в сообщении.

— Давай. Береги себя, — Артём поднялся со скамейки и пошел в сторону дороги.

— Тёма! — окликнула его одноклассница, и он повернулся.

— Просто…чтобы ты знал. Она попросила распечатать вашу фотку.

Тёма вопросительно посмотрел на нее.

— С телефона она все удалила, чтобы никто не увидел. Яся пригласила меня в гости, и я передала ей.

— Какую фотку?

— Помнишь, мы с классом ездили на Медеу кататься на коньках? И я вас тогда сняла.

Конечно, Артём помнил тот день. Он будто из другой жизни. Они катались, держась за руки. Разгонялись, а потом мчались навстречу ветру. Когда остановились, Каринка крикнула:

— Голубки, посмотрите на меня!

Артём и Ясмина посмотрели прямо в объектив ее телефона. Спиной она прижалась к его груди, а он обхватил ее руками. Так и застыли: улыбающиеся и счастливые.

На автомате доехал до ее нового дома. Не знал, как долго придется стоять и ждать, пока она выйдет. Не знал, подойти ли к ней, или же просто посмотреть издалека, чтобы не делать лишний раз больно ни ей, ни самому себе. Чтобы не компрометировать. Артем стоял на противоположной стороне, чуть поодаль. Так лучше всего было видно ее дом и не видно его самого. Большое дерево вначале улицы стало спасением и укрытием. Прошло 30 минут, потом час, полтора. Он переминался с ноги на ногу, все решал, что делать, но так и не решил. Вскоре понял, что так можно стоять бесконечно, а Яся так и не выйдет. Значит, надо уходить, сохранив те крупицы благоразумия, которые у него остались. И когда он уже принял решение уйти, калитка открылась и один за другим на улицу вышли незнакомые люди. А потом появилась она. Девушка, которую он все еще продолжал безумно любить, несмотря на то, что она теперь чужая жена и носит под сердцем ребенка от чужого мужчины. Все так же красива, как в их последнюю встречу. Только теперь на голове платок, из которого выбились непослушные темные пряди. Она положила руку на еще маленький живот и погладила его. Этот невинный жест острым лезвием полоснул сердце. От мысли, что малыш, которого она ждет, мог быть их первенцем, стало горько. Артём еле сдерживался, чтобы не подойти. Внутри все клокотало, липкая ревность и злость не давала мыслить здраво. Сейчас он подойдёт, схватит ее и увезет. Но вот на улицу вышел мужчина. Он довольно улыбался, а затем обнял Ясю за плечи. Она нахмурилась и сжалась от этого жеста. И тогда Артём со странным облегчением вздохнул, удостоверившись, что она не любит мужа.

Однако это ничего не меняет. Яся по-прежнему чужая жена и останется ею. Но была еще одна нить, которая удерживала его от падения с обрыва. Артёма тянуло туда, где он был по-настоящему счастлив. И где была счастлива она, когда обнимала и целовала его.

В роще было тихо. Артём дошел до их поляны, немного потоптался на месте, поднял голову вверх. Тогда, в их последнюю встречу здесь, небо было таким же. И почему он это помнил? Потом он подошёл к дереву, на котором больше года назад вырезал сердце. Яся тогда еще ругалась из-за этого.

— Ты мучаешь бедное дерево. Отдай, — она попыталась выхватить перочинный ножик, но он вовремя увернулся, она обняла его за талию.

— Яська, оно же маленькое. Дерево ничего не почувствует. А представь себе, мы станем старыми, а оно будет стоять.

— Зря ты так. Деревья все чувствуют. Так мама говорила. А это что еще такое?

— А это, — Тёма провел ладонью по вырезанным буквам, — наши инициалы.

Внутри сердца красовались буквы А и Я. Это было так по-ребячески, что Яся рассмеялась.

— Ну что? — улыбнулся Тёма.

— Ничего. Просто А — это первая буква алфавита, а Я — последняя.

— Точно. Надо поставить знак бесконечности. Вместе навсегда.

Артём снова положил ладонь на сердце, а Яся накрыла ее своей ладонью.

— Вместе навсегда, — повторила она и в глазах ее горела любовь.

Артём решил, что приезжать сюда больше не нужно. Ни к чему ковырять рану, надо дать ей время затянутся, покрыться корочкой. И всё — жить дальше.

В кармане джинсов зазвонил мобильный. Это был Кайрат — его армейский друг, который перебрался в Алматы к родственникам.

— Тёмыч, мы с братом можем тебя подобрать. У нас же все в силе?

— В силе, да.

— Ну всё, сейчас подъедем.

***

Артём молча сидел на заднем сидении "Камри" и молча смотрел в окно. Вечерело. На город опустились сумерки, мимо пролетали желтые фонари, дома, люди, лица. Кайрат с братом Диасом о чем-то говорили. Он не вслушивался. По радио заиграла старая песня группы "Уматурман"*. Когда он был мелким, не понимал ее смысла. А теперь каждое слово резало по-живому:

Проститься

Нету сил закрываю

Я глаза закрываю

Сквозь туман уплывая

По аллеям столицы.

Диас переключил радиостанцию, но Тёма попросил вернуть. Водитель снова поставил предыдущую волну и внимательно посмотрел на него в зеркало заднего вида.

— Контуженый что ли? — спросил он брата.

— Хуже, — вздохнул Кайрат. — Его девушку украли.

Диас выругался и надавил на газ. А Тёма, закрыв глаза, слушал песню и навсегда прощался с прошлым.

Время смотрит спокойно,

С презрением.

Вы меня уже верно не вспомните.

Запоздавшее ходит прозрение

По моей гладковыбритой комнате.

Недосказано и недослушанно.

Сердце бьется другими вершинами.

Значит все безнадежно разрушено.

Ну зачем же, зачем поспешили мы

Проститься.

В тот вечер он безбожно напился. До чёртиков перед глазами. Хотел забыться. Получилось, но кратковременно. Ночевать остался у Диаса и Кайрата. Утром раскалывалась голова, мучило похмелье. И где-то из глубины сознания снова и снова выплывали слова, которые преследовали:

Проститься

За потерей потеря

И года полетели

За дождями метели

Перелетные птицы

Майор был прав. Время лечит. И боль рано или поздно притупляется.

*песня "Проститься" группы Uma2rman

Глава 20

Спустя 3 года

Ясмина

Ясмина раскатывала тесто на бешбармак. На ней был фартук и платок, чтобы волосы не мешали готовке. Напротив нее за столом сидела девочка. Волосы у нее были русые, глаза карие, а кожа — белая и нежная. Это была дочь Яси — Малика. У казахов таких детей называли «сары бала» и «сары кыз», то есть «светлый мальчик», «светлая девочка». В три года малышка уже во всю болтала, рассказывала стихи и пела песенки. При этом малышка росла билингвом: говорила и на родном, и на русском языке. Вот только часто болела, постоянно подхватывала вирусы и даже лежала в инфекционной больнице с пневмонией. И вот сейчас она только оправилась после очередного вируса, и Яся, наконец, могла вздохнуть спокойно. Непоседа играла с кусочком теста и подбрасывала муку, радостно вопя: «Снег!»

— Давай еще раз. Муха-муха…

— Цокотуха! — отчеканила Малика

— Позолоченное…

— Блюхо!

— Муха по полю…

— Посла.

— Муха денежку…

— Насёл.

Ясмина рассмеялась. Ее всегда умиляло, что дочь прибавляет к этому слову мужское окончание.

— Молодец! Умница! — Яся похлопала в ладоши и Малика радостно повторила за ней.

— Что, мешает тебе? — на кухню зашел свекор. — Пойдем, дочка, посмотрим с тобой мультики, не будем мешать маме.

Он протянул руки и девочка перебралась к деду.

— Иди с аташкой (каз. Дедуля — прим. автора) — Ясмина закрыла дверь кухни, подошла к плите и поставила на нее кастрюлю. По телевизору на стене шли новости. Яся взяла пульт и прибавила звук.