Страница 54 из 64
— Ну, что скажете, Глушаков? — разыскивая что-то в своей папке, спросил Гурин.
Глушаков покосился на него и хриплым голосом ответил:
— А что мне говорить? Вы уже решили мою судьбу.
Борис перестал шелестеть бумагами в папке, внимательно посмотрел на Глушакова, потом перевел взгляд на меня, сказал:
— Вот даже как! А откуда вам известно, как именно мы решили вашу судьбу?
Глушаков промолчал. Гурин спросил:
— Значит, вы утверждаете, что с Курчевским не встречались?
— А с какой стати мне встречаться с ним?
— Чего это вдруг? Старые дружки, подельники...
— Были дружками и подельниками, но разошлись у нас дорожки. Завязал я. Новую жизнь начал. Да вот не получается пока.
— Почему не получается?
— Потому... — Глушаков, сдерживая раздражение, принялся разглаживать ладонями брюки на коленях. — Если где что-то совершилось, подавай сюда Глушакова! Без него тут не обошлось...
— На себя обижайтесь, — примирительно отозвался Гурин. — Биографию сами себе подмочили.
— Понимаю, — кивнул Глушаков. — Только на этот раз не виновен я. Зря «дело» лепите.
— Тогда чем же объяснить тот факт, что на бутылках вина оказались отпечатки ваших пальцев?
— Я же говорил: вернул бутылку вина...
— Но продавщица категорически отрицает это.
— Боится, как бы не наказали. Спиртное она ведь продала мне после семи вечера...
— И с переплатой, конечно? — ввернул я.
Глушаков посмотрел на меня, кивнул:
— Да, с десятки Мария рубль сдачи мне не дала. Но это мелочи. Эта бутылка, как видите, обходится мне значительно дороже. Из-за вранья Марии...
— А в честь чего это вы пьянку в одиночку закатили вечером 7 октября? — спросил я.
— Так праздник же был. День Конституции. Должен был прийти Никита, брат Нюрки, но так и не пришел. Ну, я, значит, рюмку за рюмкой и осушил почти всю бутылку. А назавтра встретил Никиту в городе, говорит, жена не пустила. Зашли к нему, похмелились, я и заночевал там. В доме Никиты и нашел меня майор Козловский...
Гурин, неторопливо заполняя протокол допроса, спросил Глушакова:
— У Курчевского, кроме вас, есть еще в Соколове приятели, знакомые?
— Есть какая-то женщина. Люськой зовут, но как ее фамилия и где живет, не знаю. Я ее никогда не видел.
«Имя Садовской — Люсьена», — мысленно отметил я.
Подписывая протокол, Глушаков осторожно поинтересовался:
— А как со мной решать будете?
— А сами вы как думаете? — прищурился на допрашиваемого Гурин.
— Чего уж тут думать! — невесело усмехнулся Глушаков. — Как говорится, не первый год замужем, знаю, что такое улики. Мой нож, отпечатки пальцев, водка из ограбленного магазина...
— Это хорошо, что вы трезво оцениваете обстановку, — Борис забрал у Глушакова подписанный протокол, положил его в уголовное дело, сказал: — Вы свободны, Яков Ильич.
— Не понял.
— Я говорю, ступайте домой. Возможно, потом еще понадобитесь. Всего вам хорошего! — И Борис протянул Глушакову руку. Тот несколько мгновений удивленно-растерянно смотрел в глаза Гурину, потом схватил его руку, рывком стиснул ее, хрипло сказал «спасибо» и, пряча в отвороте головы выступившие на глазах слезы, торопливо вышел из кабинета...
Итак, Садовская... Спираль поиска, кажется, начала понемногу сужаться. Интуитивно я чувствовал, что Лыч «лег в дрейф», из города он не мог уйти. Не должен.
5. Последние витки спирали
Мы с Гуриным тихо сидели за столом, углубившись в материалы уголовного дела, и не слышали, как открылась дверь. Я только каким-то шестым чувством уловил в кабинете присутствие третьего человека и поднял голову. У двери стояла Станислава Домшель.
— Вот пришла, — сказала она и неуверенно шагнула к столу. — Извините, что так вела себя в прошлый раз...
— Садитесь, — сухо сказал я.
Она устало опустилась на стул и уронила на ладони голову. Плечи ее мелко затряслись.
— Что случилось? — удивленно спросил я и встал из-за стола, поморщился: не переношу женских слез.
Гурин протянул Станиславе стакан воды. Стуча о его край зубами, она сделала несколько глотков, сказала:
— Простите, что правду не сказала на первом допросе... Боялась я его. Он на все пойдет...
— Кто — он?
— Васька. Фамилии его не знаю. Люськин ухажор.
«...В первом часу ночи 8 октября я возвращалась от подруги Садовской Люсьены Леонидовны. Когда подходила к калитке своего дома, то во дворе магазина услышала выстрелы и тут же увидела, как через забор, который отделяет мой огород от магазина, перевалился какой-то человек и бросился ко мне во двор. Я узнала этого человека. Это был Василий, знакомый Садовской, фамилии его не знаю, живет в Озерном.
Подбежав ко мне, он сказал: «Быстро открой дом!» Он, видно, заметил на двери замок. Но я растерялась и ничего ему не ответила. Василий погрозил мне кулаком и побежал к калитке. В это время из дома вышла соседка...
А утром ко мне зашла Садовская и сказала, что Василий находится у нее и если я буду молчать, он щедро расплатится со мной. Василий еще просил передать мне: если я проболтаюсь кому-либо о ночной встрече с ним, он или его приятели прикончат меня...
Вопрос: А вы сами потом с Василием встречались?
Ответ: Да. Днем, после вызова меня в РОВД, я пошла к Садовской и рассказала Василию о разговоре в отделе милиции. Василий начал кричать на меня, что я, дескать, могла привести за собой «хвост», ударил меня несколько раз по лицу...»
Я спросил:
— Почему же вы скрывали этого преступника? Ведь он же убил женщину, мать троих детей!
— Боялась я. Он и меня прихлопнет, — Станислава опять опустила голову, начала всхлипывать. — Потом я подумала... если вы его возьмете, для меня же лучше... А так между двух огней оказалась... И вас боюсь, что посадите за ложные показания на допросе, и Васьки боюсь... Ему убить — раз плюнуть! Знаю его не первый год... Вот потому и пришла. Делайте все, чтоб только задержать его. Если нужна моя помощь, я согласна...
Через полчаса к дому № 12 по переулку Пороховому уехала оперативная группа. Гурин, Станислава Домшель и я сели в другую машину. Водитель нажал на стартер. Мотор загудел тихо, еле слышно, только слегка вздрагивал корпус машины.
Я приказал остановить машину метрах в трехстах от дома Садовской. Было без четверти 22 часа. Из темноты вынырнул участковый инспектор Шамрай в штатском.
— Там он, — шепнул мне Шамрай. — Полчаса назад к Садовской под благовидным предлогом заходила Янина Савчук. Сапоги кирзовые у порога стоят.
— Не спугнула? — насторожился я.
— Да что вы, товарищ подполковник! — даже обиделся Шамрай. — Это же такая женщина! Если бы не она...
— Ладно, пошли.
Ночь была тихой, лунной. Но в переулке Пороховом было темно — лампочки на столбах не горели, а кроны высоких, раскидистых тополей не пропускали лунного света. Я с трудом различал спину шагавшего в трех метрах впереди меня участкового. Скользя по грязи, мы медленно продвигались по переулку. Станислава Домшель шла рядом со мной.
— Страшно? — спросил я ее.
— Немного.
— Держитесь как можно естественнее. Сейчас многое зависит от вас.
Через огороды Гурин, Шамрай и я пробрались к дому Садовской. Света в окнах не было. Станислава Домшель вошла в калитку, зацокала каблуками сапожек по уложенным во дворе плитам. Занавеска на одном из окон дрогнула, и чье-то белое лицо прилипло к стеклу.
Станислава поднялась на крыльцо, постучала в кухонное окно и негромко сказала:
— Люська, открой! Это я.
Было слышно, как кто-то вышел в сени, притаился, видно, прислушиваясь. Потом женский голос спросил:
— Чего тебе?
— Открой, боишься, что ли? С каких это пор ты стала трусихой? Надо посоветоваться. В милицию меня опять вызывали.
— Счас, счас... — Лязгнул засов, и в образовавшуюся щель выглянуло женское лицо. Я сунул в щель ногу, рывком распахнул дверь и, оттолкнув оторопевшую хозяйку, устремился в сени. Следом за мной туда вбежали Гурин и Шамрай. Луч фонарика метнулся по стенам — в сенях никого не было. Шамрай рванул на себя ведущую в комнату дверь и, уверенно нащупав на стене выключатель, щелкнул его кнопкой. Вспыхнул свет.