Презумпция невиновности

Козловский протянул справку эксперта Глушакову, мрачно сказал:

— Прочтите этот любопытный документ. Интересно, что вы сейчас запоете?

Глушаков читал долго, о чем-то напряженно думая. Наконец, вернув справку Козловскому, развел руками, сказал:

— Может, и мои отпечатки на той бутылке остались...

— Ваши? — сразу насторожился Козловский и даже привстал за столом. — Тогда объясните, каким образом они там оказались?

— Очень просто. Вчера, когда ходил в магазин за сигаретами, взял там бутылку вина. Потом раздумал, вино вернул, выпросил у продавщицы бутылку водки.

— И это в восемь вечера? — удивленно посмотрел на Глушакова Козловский. — Ведь спиртное продается до 19 часов! Липа все это!..

Гурин поднялся со своего места и официальным тоном сказал:

— Вот что, товарищ Козловский. Показания гражданина Глушакова оформите протоколом допроса. Пишите все, что он говорит. Потом решим, что делать с ним. Через час я к вам зайду. А сейчас мы с подполковником вас оставим.

— Черт ногу сломает в этом деле! — сказал Гурин, когда мы вернулись в кабинет заместителя начальника отдела, где из-за отсутствия хозяина временно обосновался я. — Голова прямо-таки трещит от всего этого!

— У тебя есть сомнения в виновности Глушакова? — осторожно спросил я.

Борис невесело усмехнулся:

— Я уже сегодня объяснял одному своему ретивому подчиненному, что нам дано право сомневаться во избежание ошибки.

— Тогда давай думать, — предложил я, усаживаясь за стол. — Возьмем на вооружение ту же презумпцию невиновности, то есть будем исходить из предположения: Глушаков не совершал разбойного нападения и не имеет к нему никакого отношения.

— Ничего себе «не имеет отношения»! — возразил Борис. — А как же с отпечатками его пальцев, с ножом? Их ведь не сбросишь со счетов!

— С отпечатками пальцев проще, если поверить Глушакову. С продавцами буду говорить сам. Кроме того нужно назначить криминалистическую экспертизу и поручить ее опытному эксперту оперативно-технического отдела УВД. Из ОТО мне сегодня звонили: отпечатки пальцев на бутылках с вином оставлены несколькими людьми...

Гурин покосился на меня, видно, ожидая, что я опять напомню ему о проверке пальцевых отпечатков продавщиц, уборщицы, грузчиков и прочих людей. Но я ничего не добавил, и Борис глубокомысленно кивнул головой:

— Ясно, сегодня же назначу экспертизу. А как же с ножом?

— Тут дело сложнее.

— А если допустить, что и нож кто-то подбросил к магазину, чтобы нацелить нас на след Глушакова? — Борис ухмыльнулся: — Кто-то запачкал его в крови Дорониной и подбросил к магазину, а? Если мы это докажем, тогда Глушаков будет чист, как стеклышко. И презумпция невиновности восторжествует.

— Перестань, не до шуток сейчас! — поморщился я. — Ножом Глушакова мог воспользоваться преступник.

— То есть Глушаков отдал нож преступнику, хочешь сказать?

— Нож могли украсть.

— Кто же, например?

— Ну, хотя бы Натаров.

— Натаров? — уставился на меня Гурин. — Откуда ты взял?

— Я не утверждаю. Это только предположение. Мы же просто рассуждаем. Натаров зол на Глушакова за Нюрку. Тут вот какая петрушка. Год назад Натаров из-за Нюрки развелся с женой. А Нюрка вдруг в феврале сошлась с вернувшимся из заключения Глушаковым, с которым знакома была еще до его осуждения. Вот Натаров и обозлился на Глушакова. Об этом рассказал мне участковый Шамрай.

— В таком случае, — сказал Гурин, — Натаровым надо заняться вплотную.

— Уже делается. Работает Шамрай со своими внештатными помощниками. Я их проинструктировал.

По внутреннему телефону позвонил дежурный по отделу:

— Товарищ подполковник, Гурин у вас?

— У меня.

— Тут ему срочную телеграмму принесли.

— Откуда телеграмма?

— Из исправительно-трудовой колонии.

— Давайте живо ее сюда!

На стандартном бланке было всего лишь две фразы:

«Курчевский освобожден шестого тчк Выехал Озерное тчк Самсонов тчк».

— Как видишь, подает мне о себе весточку гражданин Курчевский, — улыбнулся Борис. — Только где он сейчас обитает? По времени, пожалуй, уже вчера должен прибыть к месту своего постоянного жительства, в Озерное. Никак у нас загостился, а? Искать его надо, искать. Может, с Глушаковым вдвоем и ходили на «дело», как думаешь?

— Конечно, если Курчевский появился в Соколове, то он не мог не навестить своего приятеля, — согласился я. — Но еще бабушка надвое гадала: был или не был здесь Курчевский?

— А это уж нам с тобой предстоит проверить. Я буду у Козловского. Буду сам допрашивать Глушакова.

4. Свидетели

Участковый инспектор Шамрай положил мне на стол рапорт и смущенно кашлянул в кулак.

«Докладываю, что после вызова в РОВД Домшель С. Ф. навестила свою приятельницу Садовскую Люсьену Леонидовну, проживающую по пер. Пороховому, 12. Там она находилась 20 минут, после чего проследовала к себе домой.

Савчук Янина в беседе со мной рассказала, что тоже хорошо знает Садовскую. Сегодня около трех часов дня видела ее в универмаге, где Садовская покупала мужской костюм...»

— Непонятно мне, товарищ подполковник, — опять кашлянул Шамрай, — зачем Садовской понадобился мужской костюм? Живет она с трехлетним сынишкой. Может, опять мужика заимела. Она все больше, доложу вам, с приезжими мужчинами водится. Разрешите, я проверю ее дом?

— Ни в коем случае! Следите за домом Садовской и не оставляйте без наблюдения Домшель. Но делайте это очень осторожно.

— Да мы уж и так аккуратно поступаем, товарищ подполковник. Со мной четверо дружинников. Ребята толковые, смышленые. Не подкачаем, товарищ подполковник!

— А как с Натаровым? — спросил я.

— Ваше задание выполнили. Правда, не совсем полностью, но кое-что установили, — Шамрай достал из папки листок со штампом, пояснил: — На всякий случай взял в автобазе справку. А о Натарове вот что вам доложу, товарищ подполковник...

Я спустился в дежурную часть, сказал помощнику дежурного:

— Возьмите машину и привезите ко мне Натарова. Если его не будет на работе, вот его домашний адрес. Я скоро вернусь.

В магазине шла ревизия. Торговый зал был завален коробками с обувью, рулонами тканей, на стульях и на прилавке лежала одежда, возле стен громоздились ящики с крупой и макаронами.

Я отозвал в сторонку продавщицу Марию Тарасюк, спросил:

— Кто из вас — вы или Сикорская — работали позавчера в продуктовом отделе?

— Я. А в чем дело? — насторожилась Тарасюк.

— Где мы сможем поговорить?

— Идемте в конторку, — Тарасюк пропустила меня за прилавок, толкнула ведущую в складское помещение дверь: — Сюда, пожалуйста. Осторожнее, не зацепитесь за ящики.

В маленькой, тесной комнатушке я достал из портфеля бланк протокола допроса свидетеля, сказал:

— У меня мало времени, поэтому перейдем сразу к делу. Но я обязан вас предупредить, что от правдивости вашего ответа зависит судьба человека. Я уже не говорю об уголовной ответственности за ложные показания...

— Вы так строго говорите, что я начинаю бояться, — заявила Тарасюк. Я видел: она и в самом деле волнуется.

— Вопрос у меня к вам один: отпускали ли вы вчера после 19 часов покупателям водку и кому именно?

— Нет, не отпускала, — с готовностью ответила продавщица. — Что я — враг себе, не знаю последнего законодательства об усилении борьбы с пьянством?

— Не спешите, подумайте. Разница между наказанием за нарушение правил торговли спиртными напитками и тем, которое грозит человеку, купившему вчера у вас бутылку водки, очень и очень большая. Подумайте над этим, Мария...

— А чего мне думать? — прервала она меня. — Водки после семи мы не продаем. Зачем нам из-за кого-то неприятности?

— Хорошо. Вот вам протокол допроса. Ответ на мой вопрос напишите своей рукой.