Страница 13 из 64
— Я спрашиваю, где Марина?! Чего молчишь, дура?
— А ты не ори и не обзывайся! Сам дурак! В саду она.
Марина, в разорванном и испачканном землей платье, ничком лежала на скамейке, и плечи ее судорожно тряслись от рыданий. Я сел рядом, рывком поднял ее, с яростью спросил:
— Что случилось?! Говори! Я убью этого гада!
— Это... не он... — давилась она слезами.
— А кто?!
— Я их не знаю... Трое... на берегу озера... Я еле вырвалась, они гнались за мной... Как я теперь... домой в таком виде... появлюсь...
— Вы что, на Светлое с Иваном ходили? — меня прямо трясло от бессильной ярости. — Говори!
— На лодке хотели... покататься...
— Иван где?
— Не знаю...
— Ладно, сейчас отведу тебя домой. Только Вальку предупрежу, чтоб не ждал...
Вальку в ту ночь я нашел на огороде. Растерзанный, он лежал на груде ботвы молодой картошки и скрипел зубами — то ли от злости, то ли от боли. Набросился на меня:
— Ты почему не сказал, что этот подонок оставил Марину трем негодяям, а сам трусливо бежал?
— А ты откуда об этом знаешь?
— Он сам, когда шли домой, проговорился. Но я ему ввалил!
— Да и тебе тоже досталось.
— A-а, ерунда! До отъезда заживет...
Мой экскурс в прошлое прервал голос Марины:
— Кушать подано, товарищ полковник!
Она, уже переодетая в легкое штапельное платье, стояла в проеме двери и с улыбкой смотрела на меня. Я поднялся с кресла. Потревоженная Тяпа недовольно зарычала.
В комнате, служившей, очевидно, и столовой, и гостиной, был накрыт стол. Посредине, между тарелками с закуской, стояла бутылка шампанского. Уловив мой взгляд, Марина пояснила:
— От новогодних праздников осталась. Открывай, Игорь. Отметим встречу. Ведь не виделись почти четыре десятка лет. Целая эпоха!
— Раньше на родине бывал часто, но не знал, что ты тут живешь.
— Я тут сравнительно недавно, всего шесть лет. Это дом родителей мужа. До этого мы в Мурманске жили...
Я наполнил бокалы.
— За тебя, Марина!
— За всех нас, за нашу юность. За светлую память о Валентине. Не смогла, не решилась я поехать на его похороны, это было выше моих сил. Пусть лучше останется в моей памяти живым. А тут еще простуда привязалась...
Она пригубила рюмку, начала тихо рассказывать:
— Неудачно сложилась жизнь Валентина. Частенько он ко мне заглядывал, чтобы отвести душу. Только не подумай чего-либо лишнего. Как-то слишком уж по-матерински я к нему относилась, хотя и знала, чувствовала, что он продолжает меня любить еще со школьных времен. Мне почему-то он все время казался мальчиком, большим, неуклюжим, поседевшим мальчиком, который со своей щепетильной честностью и порядочностью так и не выбрался из комсомольской юности. Иной раз становилось страшно за его неприспособленность к жизни, за его доверчивость к людям. Очень уж тяжело переживал он, когда вскрылись язвы брежневской эпохи: «Марина, почему такое было возможно? Почему молчали члены ЦК, Политбюро, пресса? Почему обманывали народ?..» Святая наивность! Она и привела его к роковому концу...
Резкий телефонный звонок за спиной заставил меня вздрогнуть. Оглянулся. Телефонный аппарат стоял на книжной полке. Марина сняла трубку:
— Слушаю!.. Добрый вечер, Сергей Архипович!.. Да, уже поправилась... А что, до утра подождать никак нельзя?.. Хорошо, сейчас приду. — Положила трубку, посмотрела на меня, сообщила: — Председатель райисполкома звонил. Приехал какой-то крупный чиновник, требует бумаги, а они у меня в сейфе. — Невесело улыбнулась: — Может, опять по случаю его приезда что-нибудь из продуктов выбросят? Недавно к нам заглянул один ответственный товарищ из Москвы, и в магазинах сразу появилось мясо, рыба, даже колбаса, правда, коопторговская. Уехал — опять прилавки стали пустыми. Так что, Игорь, поскучай еще малость. Включи телевизор. Я через полчаса буду...
Марина вернулась только к одиннадцати часам. Сняла в прихожей плащ, швырнула его на вешалку, прошла в комнату, устало опустилась в кресло, сказала:
— Извини, Игорь, без меня не могли разобраться в сводках! Если бы ты знал, как надоела мне эта нервотрепка! Но надо тянуть: уже немного осталось до пенсии. — Взглянула на стол и решительно потребовала: — А ну-ка выключи телевизор и садись на свое место, ты же ничего не ел.
Пришлось подчиниться. Устроившись за столом спросил:
— Скажи, Марина, Валька никаких бумаг тебе не оставлял?
— Нет. А какие ты бумаги имеешь в виду?
— Те, которые проливают свет на причину самоубийства Вальки.
Марина долила мой бокал, чуть плеснула себе, кивнула:
— Выпей и поешь. А причина здесь одна: мешал Валентин местной «элите», боялись они его...
— «Элите»? — удивился я. — Что, она существует?
— Да, существует! Первый секретарь райкома, прокурор, председатель народного суда. Другие чиновники у них на побегушках, так сказать, для разовых поручений. Неугодных и строптивых убирают под различными предлогами. Все в их руках, что хотят, то и творят. Сама не раз видела, как между «своими» распределяются дефицитные товары, как решаются в тиши кабинетов болевые вопросы, в том числе и квартирные. А Валентин при расследовании дела об убийстве шофера автобуса многое узнал об этой группе негодяев с партийными билетами в кармане. Валентин установил, что шофера убил сын первого секретаря. Тогда «элита» и организовала заявление Кривошеевой о том, что она якобы дала взятку Валентину. Надо полагать, ей пообещали смягчить участь брата... Говорю это со слов Валентина.
— А когда он последний раз был у тебя?
— Примерно за неделю до того страшного дня.
— Что он говорил?
Марина отодвинула от себя тарелку, отщипнула от куска хлеба мякиш, начала мять его в пальцах. Подумав, тяжело вздохнула, сказала:
— Было уже где-то под вечер, когда он пришел. Посмотрела на него и обомлела, сердце так и зашлось: на нем лица не было, и руки ходуном ходили. Он прошел вот сюда, к дивану, упал на него. Минут десять сидел без движения, уставившись в одну точку, на вопросы мои не отвечал. Потом попросил водки. Я удивилась: он ведь почти не пил. Но ничего не сказала, достала из шкафа початую бутылку. Он даже не стал ждать, пока стакан принесу, выпил прямо из горлышка, отмахнулся от закуски. Долго сидел, тяжело дыша. Видела, что он начал пьянеть. Сказал: «Вот теперь начинаю убеждаться, что в тюрьму можно запросто загнать невиновного человека. Иван мне шьет дело по взятке...» Откинулся на спинку дивана и сразу же захрапел...
Марина замолчала. На ее ресницах блеснули слезы. Она смахнула их уголком скатерти, тоскливо прошептала:
— Не могу... Он у меня все эти дни стоит перед глазами... — Спрятала лицо в ладонях и беззвучно, по-детски беззащитно, давясь слезами, заплакала. Мне с трудом удалось ее успокоить.
Посидев несколько минут молча, встала, ушла на кухню. Вернулась с кофейником и двумя чашками. Устало опустилась на свой стул и тихим голосом заявила:
— Наверное, Валентина я все-таки любила. Еще со школьной скамьи. Но значительно позже, уже в эти годы, не могла преодолеть возникшего между нами барьера — видела в Валентине большого, неприспособленного к жизни ребенка, а не мужчину, на которого можно во всем положиться... — И неожиданно спросила: — Помнишь наш выпускной вечер?
— Сегодня, когда увидел тебя, он почему-то мне вспомнился, — признался я.
— Вот как? — скупо улыбнулась она. — А ты знаешь, почему я тогда все время танцевала с Иваном, а затем отправилась с ним на озеро Светлое? Я просто мстила вам с Валентином — страшно обиделась на вашу невнимательность, пренебрежение ко мне! Глупо, но это было так.
— Да ведь мы просто робели перед тобой! И чувствовали себя крайне неудобно, стесненно в своих потертых костюмчиках, а ты была великолепна в своем белом платье!
— Была, — горько усмехнулась она, и у губы ее пролегли морщинки.
— Марина, — решился я спросить. — Что все же произошло в тот вечер на озере? До сих пор ничего не знаю. Не знал и Валька. Позже он не раз спрашивал об этом у меня: почему-то был уверен, что я скрываю что-то от него.