В тени Алтополиса

- Сука, - прошипели снизу.

Бежать не было ни сил, ни желания. Вместо этого я засунул руку в карман и нащупал перочинный ножик. Вот и пригодилась дешевая поделка азиатских мастеров, выданная Лукичем. Я с щелчком извлек лезвие и, не раздумывая, засадил его прямиком в чужую конечность. Нож насквозь пробил ладонь и лист рубероида, упершись острием в бетон.

Михась отреагировал с большим запозданием. Видать, сказалась лихорадка погони. Заорал он, только когда кровь обильными ручейками потекла из раны. Выдернул руку вместе с ножом и, не удержавшись, полетел вниз. Плюхнулся мешком, подняв брызги густой грязи. Другой бы на его месте принялся стонать от боли, а этот…

- Убью, щенок!

Тело в жиже зашевелилось, пытаясь подняться. И это после падения с трехметровой высоты? Бессмертный он что ли? Я не стал дожидаться, пока Михась оклемается. С казака станется и без одной руки забраться – вона сколько злости внутри сидит. А может он и не человек вовсе? Дед Пахом рассказывал про берсерков на поле боя, готовых на амбразуры ДЗОТа лезть без оружия. Одержимые они… допускают в душу бесов, а те ими командуют. Захватывают погрузившиеся в тьму отчаянья души.

- С-сука! – пролетел истошный вопль над крышами. Но я уже настолько далеко отошел от места происшествия, что могло и померещится. Ноги заплетались, будучи не в силах бежать. Внутри все кололо и болело, а еще хотелось выхаркать горящие огнем легкие. Насколько же было паршиво…

До автомастерской добрался затемно. Зашел внутрь и удивился царящей кругом тишине: ни стариков, ни женщин, ни детей. Убрали лежащие вдоль стены матрасы, смотали натянутые веревки с сохнущим бельем. Остался разве что запах сырости, перемешанный с едкими ароматами чистящего порошка.

- Чижик, какими судьбами? – заметил меня один из мастеровых.

- Так это… дежурить.

Мастеровой обернулся к остальным и едва сдерживая смех, сообщил:

- Слышь, мужики, а малой-то на пост собрался… Всё, паря, закончилось твое дежурство - отсмотрел своё. Теперича острый взгляд нам ни к чему. Ну ежели ключом поработать надумал, тогда милости просим. Крепкие руки завсегда нужны.

Я молча кивнул и побрел дальше.

Толком и не помню, как добрался до дома Лукича. Осушил забытый на столе стакан чаю – невыносимо горького. Взялся за чайник – приложился пересохшими губами к горлышку и пил до тех пор, пока пузо не раздуло от жидкости. После добрался до дивана и завалился спать.

Проснулся от звука тяжелых шагов. Лукич вернулся с обхода, и теперь громыхал посудой на кухне, как имел обыкновение делать по утрам. Ружья на стене не висело, а значит в гостиную он еще не заходил.

Мысли с трудом ворочались в голове. Может вчерашний забег по улицам всего лишь сон? Дурацкий кошмар, приснившимся под самое утро? Как и перекошенная от злобы физиономия Михася и полные злобы крики.

Было бы хорошо… Но отчего тогда ломит каждый сустав? Я перевернулся на бок и уперся взглядом в выцветшее покрывало. Это чего, это я где? Помнится вчера вечером не хватило сил достать раскладушку. Решил прикорнуть пять минут, да видать отрубился на ЕГО ДИВАНЕ!!! Вот же ж нечистая… Лукич был крайне щепетилен в вопросах использования личных вещей. Кружку его трогать не моги, тарелку с ложкой тоже. Имелись у бобыля в этом плане заскоки. Он даже сидеть на диване запрещал. Грозился шкуру спустить если грязь или крошки обнаружит на покрывале. И тут такое.

Я незаметно прошмыгнул в ванную. Растер щеки ледяной водой, сгоняя остатки сна, и только после этого осмелился зайти на кухню.

Лукич сидел в привычной позе, закинув ногу на ногу. В одной руке держал дымящуюся кружку чаю, в другой - газету. Любил бобыль после обхода почитать свежую прессу. В особенности пухлые Ведомости со сканвордом на последних страницах.

- Рано ты сегодня, - отметил он мое появление. Сделал это за между прочим, не отрываясь от своего основного занятия.

- Не спится чего-то.

- Плохо, если не спится… Я в твоем возрасте голову до подушки не успевал донести.

Обычно из Лукича слова клещами не вытянешь, а тут болтает и болтает. Хорошо, что про диван не спросил. Может не заметил?

Я подошел к стоящему на плите чайнику. На всякий случай проверил пальцем, не остыл ли. Наполнил граненый стакан кипятком и принялся сыпать заварку - половину чайной ложки. Подкрасить водицу сойдет, а вкус мне был глубоко безразличен. Не понимал я прелести подобных напитков, в особенности, когда пьют на пустую: без сахара или конфет. Что может понравиться в горечи? Вот ежели бы со сгущенкой вприкуску.

- Как вчерашняя прогулка прошла? – раздался за спиной голос Лукича.

Держащая стакан рука дрогнула, но я быстро справился с волнением и произнес:

- Нормально всё.

- Это хорошо, что нормально… Ну-ка, подай ложку.

Странный Лукич сегодня. Говорит без меры, еще и чистую ложку к пустому чаю попросил. Что он с ней делать собрался – облизать? Ну ежели очень хочется.

Достав требуемое с полки, я шагнул к столу и… резкий удар отбросил в сторону. Не знаю, сколько пролетел – может один шаг, а может все пять.

Огненная боль разрывала грудь. Я словно окунь, выброшенный на берег, принялся пучить глаза. Очень хотелось вдохнуть, но вместо этого получалось лишь хлопать губами. Мамочки мои, до чего же больно… Я ни о чем другом подумать не мог, только как наполнить легкие кислородом. Хотя бы чуть-чуть, хотя бы капелюшечку - не получалось. Паника начала захватывать разум. Я засипел, перевернувшись на бок. Принялся хвататься руками за доски грязного пола, словно это могло чем-то помочь. Куда-то пополз…

Неведомая сила схватила меня за шиворот и приподняла. Кажется, стало чутка легче. Первая порция драгоценного воздуха поступила в легкие и я с шумом выдохнул. А потом еще раз и еще, преодолевая огненную преграду в груди.

- Понял, за что? – поинтересовался Лукич. Он приобнял меня за плечи, словно заботливый папаша непутевого сынка. Вот только в глазах его не было ничего, окромя холодного равнодушия.

- Диван… я больше не буду.

- Какой диван? - искренне удивился бобыль. – Речь о твоих вчерашних похождениях. Ты почему про Михася ничего не сказал? Про беготню, что устроил на улицах поселка?

- Жаловаться не привык.

- Вона оно как, - хмыкнул Лукич, – значит, чижик у нас птица важная, раз самостоятельно решает, о чем нужно докладывать, а о чем стоит умолчать. Гонором обзавелся, так получается?

- Нет.

- Как же нет, когда да. Не привык он… засунь свои привычки знаешь куда, а лучше сразу забудь, потому как в следующий раз получится разговор коротким. Ты теперь не уличная шавка, гуляющая сама по себе, ты - глаза и уши атамана Малажского и докладывать должен по факту: обо всем, что видишь и слышишь. Уразумел?

Я согласно просипел.

- Это хорошо, что такой понятливый. Понятливые люди дольше живут, - Лукич на секунду задумался, - теперь вот что… без нужды в поселок не выходи. Пока вопрос с Михасем не решится, на улице тебе делать нечего. Можешь дома сидеть, можешь во дворе гулять, но чтобы дальше мастерской не совался. Это понятно?

Бобыль не стал дожидаться ответа, поднял упавшую газету и вернулся за стол. Я же остался сидеть на полу, потирая ноющую от удара грудь. На коже фиолетовым пятном расплывался синяк. Это еще хорошо, что про диван не узнал, иначе бы точно зашиб.

Два дня прошло без происшествий. Я, как и велено было, никуда не ходил. Разве что в мастерскую заглядывал по соседству. В четырех стенах от безделья с ума сойти можно, а тут какая-никакая работа. Вернувшийся из околотка дядька Степан взял надо мною шефство. Сначала пристроил помощником к мужикам в шиномонтажку, а после к черным трансплантологам - так в шутку назывались мастеровые, разбирающие на запчасти ворованные авто.

Работать у последних было интересно. Каждый день случалось что-то новенькое: то немецкий седан с натуральным кожаным салоном, то иранский пикап с персидской вязью на стойках. А однажды довелось увидеть внутренности старенькой Alfa Romeo. Итальянская красавица без одежки смотрелась грудой железа, покрытая нагаром, жиром и копотью. И чем здесь восхищаться?