Стойкий

— Что ты думаешь об усыновлении подростка?

Он не показывает никаких изменений черт своего лица.

— Мы можем это сделать.

— Ты уверен?

— Я люблю тебя, Полли. И я счастлив, пока у меня есть ты. Дети, каким бы путем они ни пришли, были бы благословением, которого я не уверен, что заслуживаю. И если ребёнок постарше — это то, чего ты хочешь, я поддержу и приму его с распростёртыми объятиями.

— Почему ты такой чертовски идеальный? — спрашиваю я. Мои руки обвиваются вокруг его плеч, которые обнимают меня за талию.

— Я далек от совершенства, детка.

— Для меня ты такой и есть.

Он запрокидывает голову и смеётся.

— Всё ещё обожаю, что ты включила это в свои свадебные клятвы, детка.

— Я обещаю, что, когда буду говорить о том, как мы подходим друг другу, я воздержусь от использования слова «ужасно» в любой форме, потому что в том, что я чувствую к тебе, нет ничего ужасного.

— Ты права, Полли. Это совсем не ужасно. Это чертовски идеально.

Эпилог

Эрик

Через два с половиной года после этого

— Милая, я не лезу в ваши девчачьи штучки, но тебе надо разобраться с этим, иначе я просто взорвусь. — Я нервно расхаживаю туда-сюда около лестницы, потирая шею и пытаясь успокоиться, но затем снова возвращаюсь. Когда я добираюсь до ванной, где Пейсли стоит с Полли, я продолжаю свою тираду: — У тебя не хватает половины платья! И на этой чёртовой юбке дыра до самого бедра! Если ты хоть на секунду подумаешь, что выйдешь из этого дома в таком виде, ты явно понятия не имеешь, кто я такой.

— Дело не в тебе, Пэрик, — огрызается Пейсли. Она называет меня так, потому что в первый раз, когда она хотела назвать меня папой, у нее не получилось, и в итоге она объединила моё имя и папу. Хотя я совершенно не против этого. Это что-то особенное, что разделяем только мы с ней.

Нам потребовалось десять месяцев, прежде чем мы смогли завершить оформление документов об удочерении, но я никогда не был так счастлив. Всего через две недели наша маленькая семья объединилась, и я не смог бы больше любить Пейсли, даже если бы она была моей собственной плотью и кровью.

Не было даже странным, что ей было уже четырнадцать, когда мы её удочерили. И самое ироничное в том, что она очень похожа на Полли. Те же светлые волосы, та же красивая улыбка. Но у неё также есть мои глаза. Странно, что она похожа на нас обоих.

Мне очень понравилось это семейное «путешествие», в котором мы с Полли побывали. А появление Пейсли было настоящим чудом. Кроме как прямо сейчас. Потому что моё кровяное давление вот-вот взлетит до чёртовой крыши.

— Дело не во мне. Ты права. Это из-за всех этих похотливых при…

— О, Боже мой, — визжит Пейсли.

— Эрик, — ругает меня Полли. Как будто я не прав.

— Что? Ты же не думаешь, что глупые парни, смотря на неё, не захотят залезть ей под юбку? Нет, знаешь, что? Не бери в голову. — У меня есть идея получше. — Вы, девочки, правы. Я слишком остро реагирую. Иди, повеселись на школьном балу. Ты прекрасно выглядишь.

Они обе молчат, вероятно, боясь сглазить мою щедрость.

Я спускаюсь вниз и хватаю свой телефон, затем просматриваю свои контакты. Он единственный, кто мог бы сойти за школьника, и я точно знаю, что он сегодня не работает. Я нажимаю «Вызов» на телефоне и жду, когда он возьмёт трубку.

— Что случилось, Эрик?

— Привет, Ройс. У меня есть для тебя работа сегодня вечером.

***

Пейсли

Не знаю, почему он думает, что я его не вижу. Может быть, потому, что он не пытается прятаться. Думаю, ему нравится знать, что он заставляет меня нервничать. Я бы пошла туда и высказала ему всё, но я не хочу привлекать к нему внимание. Он уже вскружил всем девушкам голову.

Фу. Я поворачиваюсь к нему спиной и выхожу на улицу подышать свежим воздухом. Я всегда чувствую себя такой… такой тяжело дышащей, когда он рядом. Дойдя до тротуара, я останавливаюсь и оборачиваюсь, зная, что он прямо за мной.

— Какого чёрта ты здесь делаешь?

Ройс скрещивает руки и опускает нижнюю челюсть.

— Что? Я не могу прийти на вечеринку? Ты же знаешь, я люблю хорошие вечеринки.

— Мне не нужна сторожевая собака, Ройс. Кроме того, ты слишком занят, флиртуя со всеми девушками, чтобы даже заметить, что я делаю.

Он делает то, от чего у меня в животе всё покалывает. Он улыбается ровно настолько, чтобы появились ямочки на щеках. Если он улыбается слишком широко, они исчезают, поэтому мне нравится думать, что ямочки на щеках зарезервированы для меня.

— Мне двадцать три года, прелесть, и я не собираюсь садиться в тюрьму из-за маленьких девочек.

Я не могу справиться с болью, которая сжимает моё горло, и я скрещиваю руки на груди, как будто это каким-то образом защитит моё сердце. Когда его взгляд устремляется на мою грудь, теперь ухмыляюсь я. Но также быстро, как он были там, он снова уставился на меня, и я опять чувствую себя ребёнком под его пристальным взглядом.

Поэтому я делаю то, что у меня получается лучше всего, когда я чувствую себя загнанной в угол: я действую и превращаюсь в капризную малолетку.

— Ты можешь сходить и доложить Дерику, что со мной всё в порядке. Тогда ты сможешь оставить меня в покое. Навсегда. — Отмахиваясь от него, я поворачиваюсь, чтобы направиться обратно в дом.

— Извини, я не могу.

Внезапно я замираю, резко остановившись, и он врезается в меня сзади. Его руки, его сильные руки, сжимают мои руки выше локтей. На мне четырехдюймовые каблуки, так что его губы находятся прямо на моей макушке, и тепло его тела насыщает моё. Одна рука отпускает, и кончик его пальца скользит вниз по моей руке. Он, наверное, привык к женщинам, которые не дрожат от одного его прикосновения, но я не из их числа.

Я шестнадцатилетняя девочка, которую даже ни разу не целовали.

— Я не спускал с тебя глаз всю ночь, и ничто этого не изменит, драгоценная. Это платье… — кончик его пальца скользит по моему голому животу, и я покачиваюсь. — Оно показывает так много кожи, и все эти похотливые маленькие ублюдки только и ждут, чтобы затащить тебя и облапать. Но никто не прикоснётся к этому телу, пока я рядом.

Я не могу пошевелиться. Едва могу дышать. О, Боже мой, Ройс прикасается ко мне. Смехотворно горячий телохранитель, в которого я влюбилась с того момента, как увидела его. Парень, о котором я мечтаю… он прикасается ко мне.

Я подпрыгиваю, когда его рука касается моего бедра.

— Так много кожи. Они умирают от желания забраться тебе между ног и посмотреть, такая же ли мягкая и остальная часть…

— Ройс… — Мне… что? Умолять, плакать, скулить. Я даже не знаю, что мне делать.

— Да? — его щетинистое лицо трется о мою шею, а губы ласкают раковину моего уха. — Скажи моё имя ещё раз, детка.

— Ройс.

Его горло урчит, а затем он уходит, оставляя меня в дрожащем беспорядке. Моё горло сжимается, и я прикладываю к нему руку, чувствуя, как пульс бьётся под моей ладонью. Когда я оборачиваюсь, он ближе, чем я ожидала. Я не знаю, что сказать или даже что я чувствую. Он наклоняет голову и встречает наши взгляды, но ничего не говорит.

Я не могу выдержать такого напряжения, поэтому шепчу:

— Ройс.

Его зрачки вспыхивают, а губы приоткрываются.

— Вот почему я здесь.

— Что?

Он выпрямляется и показывает на моё тело.

— Потому что, когда кто-то уделит тебе немного внимания, и не успеешь оглянуться, как окажешься лицом вниз, задницей вверх.

Я поднимаю руку, чтобы дать ему пощечину, но он хватает меня за запястье. Я пробую другой рукой и получаю тот же результат.

— Ты не хочешь ударить меня, Пейсли.

Я борюсь с ним, но он такой сильный.

— Да, хочу!

— Если ты ударишь меня, я перегну тебя через колено.

Я задыхаюсь от его признания и теряю всякую борьбу. Я опускаю голову, чтобы он не увидел навернувшихся на них слёз. Мужчина отпускает мои руки, и я толкаю его, прежде чем развернуться и направиться обратно в школу, где проходит бал. Как только я касаюсь дверной ручки, Ройс подходит ко мне.