Страница 155 из 190
– Между прочим, один артист очень даже успешно управлял самой могущественной мировой державой, – заметил Измайлов.
– Имеете в виду Рейгана?
– Да, любимейшего президента американцев.
– Убедил, – засмеялась следователь и уже серьезно добавила: – Однако таким шляпам, как Гаврысь, я бы не то что страну, но и города не доверила бы…
«24 августа 1973 г.
– Ура! Я– самый счастливый человек на свете! Моя мечта сбылась: сегодня я зачислена студенткой 1–го курса актерского факультета Государственного института театрального искусства! В прошлом году меня срезали на экзамене, а в этом получила пятерку. Экзаменатор даже не поверил, что сдаю второй раз. Он прямо так и сказал: Кирсанова рождена для сцены. Теперь я не буду комплексовать и думать о своей неполноценности (а ведь такие мысли приходили, а порой даже жить не хотелось). Ведь половина нашего класса поступила в институты с первого захода, правда, большинство в педагогический. Вадим Морозов и Олег Краснов ушли в армию. Почти весь год я избегала встреч с Ритой, которая учится на биологическом в МГУ, а Витя Корецкий – служит в ракетных войсках. Он мечтает стать историком. Пишет и мне, и Рите. Из его последнего письма узнала, что Ритка предлагает ему помощь через отца, который как–никак теперь генерал, служит в Генштабе, и ему ничего не стоит не только перевести Виктора в Москву или Подмосковье, но даже вовсе освободить от армии. Но гордый Корецкий отказался. Ну и чудак: кому и что этим докажет?
Давно думаю и не могу найти ответа: почему старая дружба крепче новой? Не успела я вспомнить о Викторе, как раздался телефонный звонок: Рита обещала через час заехать на своей «Волге», и мы с ней отправимся в ресторан Дома актеров. Там нас ждет веселая компания. Надену свое самое модное платье с глубоким декольте. Мужики будут сходить с ума от моей груди, а Ритка от зависти.
Сегодня прочитала, что, по мнению польских мужчин, идеальная жена должна обладать такими чертами: хозяйственностью, верностью, сексуальной привлекательностью, добротой, снисходительностью и опрятностью. Интересно, что думают по этому поводу наши мужики? Если не забуду – обязательно спрошу».
«…/ июля 1977 г.
Вечность не открывала дневник. Не до того. Порой хотелось идти самой повеситься, или всадить пулю в лоб бездарному и мерзкому доценту Воронкову. Скорее всего, я решилась бы на первое, если бы не мама–бабушка. Как мне ее жалко! И потому она ничего не знает ни о моей первой двойке, ни о второй на экзамене по трижды проклятой политэкономии социализма.
В субботу меня вызвал декан и заявил, что если я не сдам политэкономию в понедельник, то меня отчислят из института за неуспеваемость. И тогда прощай моя мечта о театральной славе и карьере в кино…
Два дня я сидела, не поднимаясь со стула. Казалось, теперь знаю и про закон социализма, и про постепенный переход к коммунизму, даже пыталась штудировать «Капитал» Маркса, но, увы…
…Взяла билет. От волнения не могла даже прочитать его номер. Села и вместо того, чтобы готовиться, стала слушать ответ парня из другой группы. Наконец переворачиваю билет, смотрю. И – о Боже! Первый вопрос «Критерии начала и завершения переходного периода от капитализма к социализму». Не знаю. По второму «Планомерность и товарно–денежные отношения при социализме», кажется, что–то могу сказать. А с третьим повезло: «Критика современных буржуазных ревизионистских концепций «рыночной» эволюции социализма» – об этом читала буквально утром перед экзаменом.
А когда я села и попросила разрешения отвечать на билет, начиная с третьего вопроса, Воронков взял зачетку и, увидев в ней два «окна», означавших «двойки», спросил: «Вы третий раз?» Я кивнула. Тогда он поднялся видимо, в соседний кабинет. Вернулся вместе с преподавателем соседней кафедры – старушкой в очках с толстенными линзами. Это означало, что они будут принимать экзамены вдвоем – комиссией.
Но пучеглазая старуха явно не испытывала восторга от предлагаемой ей чести. Глядя на часы, она убеждала Воронкова, что опаздывает на электричку и тогда ей придется ожидать следующую не менее двух часов. Воронков пообещал, что скоро отпустит. Старуха села рядом с ним.
Воронков почему–то предложил мне начать ответ со второго вопроса. Заикаясь, я прочитала то, что написала на листке.
– А теперь что вы скажете нам по первому вопросу? – спросил Воронков.
– Ничего, – ответила я.
– Все ясно, – сказала старуха, – Я готова расписаться. – И расписалась в зачетке и в экзаменационной ведомости.
– А вы можете продолжать, – сказала старуха Воронкову и ушла.
Теперь Воронков мог спокойно ставить «неуд», но не спешил. Задав еще два вопроса по трудам классиков марксизма–ленинизма и услышав «красноречивые» ответы, он вдруг многозначительно улыбнулся и предложил закончить экзамен в другом месте. В «жигулях», – промелькнуло в моей голове. – Значит, и мне придется…» В это время Воронков, как бы завершая свою мысль, сказал: «Если, конечно, вы не возражаете?»
«Возражаете». Он еще издевается. Как будто у меня есть выбор. Если честно, то это предложение меня не застало врасплох, в глубине души я уже не раз прокручивала такой поворот событий. Конечно, я могла возмутиться, послать его на три буквы. А результат? Короче, я согласилась, не зная точно, на что. Мы вышли. Во дворе стояла его новая «Лада».
Куда мы ехали и зачем – я тоже не знала. Когда же мы свернули в темный переулок, я поняла, что сейчас мне предстоит делать самое страшное. Мы подъехали к пятиэтажному крупнопанельному дому. Зашли в однокомнатную, давно не убиравшуюся квартиру. Ни одной книжной полки. Квартира явно не Воронкова. Но в ней он вел себя как хозяин. Из бара достал, коньяк и конфеты. Выпили по две стопки. Потом показал мне ванную, дал чистое полотенце и халат не первой свежести. Словно по чьему–то приказу сверху я покорно вошла в ванную и стала раздеваться. Приняла душ. Накинула халат и так же покорно пошла в комнату. Воронков уже лежал на диване, укрытый одеялом. Увидев меня, он спешно снял с меня халат и стал обнимать, целовать губы, грудь, живот. Молча, без единого движения я терпела «ласки» Воронкова.
Боли почти не было. После пяти–шести толчков Воронков вдруг напрягся, застонал, сделал еще несколько судорожных движений, испытывая, видимо, при этом тот самый оргазм, ради которого люди идут на грех… Потом Воронков пошел в ванную, а я стала смотреть по старенькому телеку концерт лауреатов международного фестиваля эстрадной песни «Золотой Орфей» из Болгарии. И подумала: наверное, наши певицы попадают туда через отборочную комиссию так же, как я только что «сдавала» экзамен Воронкову…
Он вернулся, предложил искупаться и мне. Я встала, а он вдруг говорит:
– У тебя что, менструация? – и показывает на простыню, на которой были пятна крови.
– Я девушка, – ответила я и, тут же спохватившись, добавила: – Была…
…Вот уже три дня, как я женщина. И хотя о случившемся я не сказала никому ни слова, мне кажется, что об этом узнали или, по крайней мере, догадываются многие… Вчера позвонил Вадим Морозов и пригласил на вечер в первый мединститут (куда он поступил после армии), но я отказалась – стыдно. Сегодня перед лекцией встретилась с деканом, поздоровалась, а он в ответ как–то многозначительно улыбнулся и сказал не то вопросительно, не то утвердительно: «Все в порядке» – и пошел дальше. А я вспыхнула и покраснела.
Ночами не сплю – плачу. Вчера ходила в Елоховский собор. Какое великолепие! Какая благодать! Красотища! Но мне не до красоты. Молюсь и молюсь. Прошу Господа Бога простить мою душу грешную. Да видит Всевышний, что не хотела я грешить, нарушать закон Божий. Но так случилось, видимо, от того, что люди происходят от согрешивших Адама и Евы, и поэтому мы уже рождаемся в состоянии греха, а грех всегда удаляет человека от Бога и ведет к страданиям, болезням и вечной смерти. Люди часто говорят неправду и творят несправедливость. И только Господь Бог в высшей степени справедлив. Он не наказывает без причины праведника и не оставляет человека без наказания за всякое худое дело, если только человек сам не исправит свою жизнь покаяниями и добрыми делами. Я знаю: Бог любит свое творение, любит каждого из нас. Поэтому и в радости и в печали я должна обращаться к Богу с молитвами, с покаянием и величайшей просьбой – не судить меня строго».