Преступники. Факел сатаны

– С ним – проще пареной репы. Сидит за стенкой, рядышком. Давно уже бросил якорь. На пенсии. Но дома помирал со скуки, вот и попросился к нам в кадры. – Начальник отдела позвонил по внутреннему телефону. – Дмитрий Данилыч?… Нет, ты нужен не мне, а одному товарищу… Заглянет сейчас к тебе… Капитан Жур… Точно, такого капитана ты и не должен знать… Почему? Да он капитан милиции… – Закончив разговор, начкадров сказал Виктору Павловичу: – Выйдите и сразу дверь направо…

Дмитрий Данилович Костылев совсем не походил на морского волка. Худенький, согбенный, он чем–то напоминал «всесоюзного старосту» Калинина. Та же бородка, усы, развал волос на голове. Только без очков. Костылев усадил оперуполномоченного на стул и спросил:

– Опять кто–нибудь нашкодил из наших ребят?

– Это мне неизвестно… Интересует меня, Дмитрий Данилович, прошлое. Когда вы ходили на «Красном пролетарии».

– Эк, чего вспомнили! – Бывший капитан с грустью посмотрел на фотографию родного судна, прикрепленную к шкафу со множеством папок. – И сейчас бы ходил, если бы не один проходимец.

– Хорошо помните лето восемьдесят четвертого года? – продолжал Жур. При этих словах лицо Костылева перекосила гримаса.

– Да–да, помню. Помню… – вздохнул капитан на пенсии.

– И членов экипажа?

– А как же! Жили, как одна семья. Иначе в море нельзя.

– Тогда был уволен Станислав Зерцалов…

– Господи! – подскочил на стуле бывший капитан. – Из–за него–то меня и списали!…

– А почему вы назвали его проходимцем?

– Проходимец и есть! – гневно сверкнул глазами Костылев. – И стукач при этом!

Он не на шутку разволновался, вскочил и быстро зашагал по кабинету, переваливаясь из стороны в сторону, что, наконец, выдало в нем настоящего моряка.

– Когда Зерцалова направили ко мне на судно, я сразу почувствовал, что добром это не кончится, – рассказывал он на ходу.

– Почему?

– Если у тебя в подчинении родственник начальства – хорошего не жди! – сердито проговорил он.

– А что, все многочисленные благодарности вы давали ему по блату?

– Я? По блату?! – округлил глаза Костылев. – Да как после этого бы на меня смотрел экипаж?!. Нет, работник он был отличный. И по общественной линии… Его даже отметили денежной премией вместе с нашей поварихой Любашей Горчаковой. Такой коллектив художественной самодеятельности создали – гремели на всю флотилию…

– Так в чем же дело? Не сошлись характерами?

– Характеры тут ни при чем. Признаться, мы ни разу даже не поссорились… Понимаете, вроде бы нормальный мужик, компанейский, затейник. И на участке у него всегда был полный ажур. Но уж больно выпендривался. Будто умнее всех и лучше.

– А может, имел на то основания?

– Да я не против, если он прочитал в сто раз больше книг, чем я. Ну, здорово играет на гитаре… Зачем выпячиваться? Настоящий человек держит это в душе. Ведет себя скромно. А у него и душа–то была с гнильцой…

– Из чего вы это заключили?

– Вы знаете, что в те, как сейчас говорят, застойные времена, Зерцалов занимался антисоветской деятельностью?

– Знаю, – кивнул Жур. – Но теперь это считается незазорным, даже наоборот.

– Но почему тогда троих парней, с которыми он распространял какие–то клеветнические бумажки, заслали в Сибирь, а Зерцалов вышел сухим из воды? Знаете?

– Откуда мне это знать…

– То–то и оно, – злорадно проговорил Костылсв, тряся бородкой. – Продал он своих дружков с потрохами.

– Вы это точно знаете?

– Факт! – Бывший капитан зачем–то огляделся и негромко сказал: – Понимаете, с человеком, кто вел их дело, я не то чтобы в приятелях, но, в общем, знаком… Ребят тех давно уже реабилитировали, сам он ушел из органов. Недавно мы сидели, немного приняли. Я и спросил насчет Зерцалова. Тот прямо сказал: когда их зацапали, посадили в кутузку, то на первом же допросе этот Стасик и поплыл. Наложил полные штаны и всех выдал с головой. А сам стал только свидетелем. Они – обвиняемыми. Поняли? И дал подписочку помогать нашим органам, информировать их, кто с кем и о чем… Понятно? Стукач, одним словом.

– Так это или нет, оставим на совести вашего знакомого, – Жур не хотел окунаться в эту тему. – Припомните, пожалуйста, историю с его увольнением.

– А что вспоминать – словно как вчера было. – Костылев открыл шкаф и зачем–то стал рыться среди каких–то бумаг. – Понимаете, мы готовились идти в круиз вокруг Европы. Проводили профилактический ремонт, чистили, драили, наводили лоск. Главный механик обычно в это время находится на судне. Двадцать шестого июля Зерцалов попросился на берег. К приятелю, говорит, надо съездить на дачу, пустить водяной насос для всяких там бытовых нужд. А завтра, мол, буду как штык… Отказывать не было причин. До отплытия десять дней. У него все шло путем… Двадцать седьмого нет, на следующий день тоже. Позвонил домой его жене, Регине Власовне. Она удивилась, думала что муж на «Красном пролетарии». Ни о какой даче и слыхом не слыхивала… Ну, помчалась туда. Звонит мне в ужасном состоянии. Оказывается, двадцать седьмого утром Зерцалов пошел на электричку и после этого – как сквозь землю провалился. Мы, конечно, всполошились. Милиция – на ушах. Регина Власовна вне себя от горя. За несколько дней в щепку превратилась… И вот седьмого августа, в день нашего отплытия, Зерцалов заявляется как ни в чем не бывало. Я, конечно, набросился на него: где пропадал? У того глаза на лоб: вы же, мол, сами отпустили. Обещал быть на следующий день – вот и явился… Я говорю: ты что, с ума спятил? Десять дней тебя не было!… Он дуриком прикидывается: какие–такие десять дней? Я сую ему под нос газету. Он как–то странно посмотрел на меня и говорит: у них, выходит, совсем по–другому течет время. Я думал, мы летали всего десять минут… Куда летали, кто они? Он отвечает: в космос, с инопланетянами…

Костылев замолчал и, переложив кипу газет и бумаг на стол, продолжил свои поиски.

– И что дальше? – нетерпеливо спросил Жур.

– Ладно, думаю, хрен с ним, с космосом, дурочку валяешь, а тут вот–вот выходить, и дел еще по горло. С ним решил потом разобраться. Спросил только, где его вещи. Через четыре часа ведь отчаливать… Среди пассажиров было много начальства, и местного, и из Москвы. Организовали оркестр… Зерцалов смеется: как отчалим, так и причалим… Плюнул я на него и больше не стал разговаривать… Вышли мы в море, а на следующее утро напоролись на банку, винты погнули. Пришлось возвращаться. Позор… Что меня взбесило – Зерцалов еще и подначивает: мол, говорил, что вернемся? Пошел я к начальству и поставил ультиматум: или он или я на судне. Попросили составить докладную. Ну, я и накатал рапорт на него и отдельно на штурмана.

– А штурман тут при чем?

– Голову даю наотрез, что они сговорились. Я знал, они до этого на пару крутили амуры с девчонками. Думаю, подцепили очередных краль, вот и сорвали своевременное отплытие. Две недели заменяли нам винт и гребной вал. Ушли потом уже без Зерцалова…

– И без штурмана?

– Он отделался выговором и денежным начетом. Это был мой последний рейс. Вернулись – тут же меня отправили на пенсию. Зерцалов отомстил. С помощью своего тестя. И чтобы вовсе выставить меня на посмешище и оправдаться, он стал писать жалобы в министерство, в обком, в ЦК партии, депутатам, Генеральному прокурору и даже в ООН, доказывая, что он уволен незаконно, так как в космос летал не по своей инициативе. Скажите, нормальный человек станет подобный бред по всему свету рассылать и у людей время отнимать. Слава Богу, в нашем обкоме один умный секретарь нашелся – взял да и поручил врачам–психиатрам заинтересоваться Зерцаловым. Те начали с ним беседовать, а он и их за дураков считает, твердит одно и то же – летал, мол, в космос. Ну те сразу сообразили, с кем дело имеют. Доложили куда надо и кому надо. Только после этого Зерцалова и забрали в дурдом…

– Куда? – решил уточнить Жур.

– В психиатрическую больницу.

– Что, Зерцалов лечился в этой больнице?

– А вы не знали? Года полтора, не меньше. Но, видать, не долечили. Когда выписали его оттуда, он, чудак, опять за свое. И что удивительно, нашлись люди, которые поверили в его бредовые фантазии. – Дмитрий Данилович отыскал в столе пожелтевший от времени номер газеты «Новобалтийская правда». – Вот, читайте…