Страница 138 из 190
До недавнего времени все это проходило по разряду порнографии. Нынче же считалось чуть ли не учебными пособиями для сексуального просвещения масс…
– Перейдем в другую комнату, – предложила следователь.
Она вошла первой, щелкнула выключателем и невольно отшатнулась: в углу стоял человек без головы.
«Что за наваждение?» – испугалась Гранская.
Но через мгновение поняла, что это всего–навсего манекен на подставке с надетым на него фраком. На стене висела фотография Зерцалова, где он был в своем шикарном наряде с галстуком–бабочкой.
Следователь осмотрела комнату. Все здесь располагало к интиму и любви. Широченная кровать из карельской березы, пушистый ковер на полу и множество зеркал, одно из которых было зачем–то сбоку от кровати.
«Определенно хозяйка помешана на сексе», – отметила про себя Инга Казимировна.
Осмотр начали с огромного шифоньера, тоже из карельской березы. Гранская открыла его и замерла: внизу, под одеждой, стоял точно такой же чемодан, в каком был обнаружен обезглавленный труп. Желтой кожи, на колесиках…
Инга Казимировна и Виктор Павлович переглянулись.
В чемодане лежали женские шерстяные вещи, от которых остро пахло нафталином.
Нужно сказать, что гардероб у Кирсановой был богатый. Наряды на любой сезон и случай. Около десятка пар обуви. Только импорт. Дюжина нижнего белья была тоже заграничной.
Но на что обратила внимание следователь – здесь же на вешалках висели два мужских костюма, несколько сорочек. Размер соответствовал комплекции убитого. В коробе лежали щегольские мужские лаковые полуботинки. Вероятно, для выступлений.
«Похоже, что Зерцалов чувствовал себя здесь как дома», – подумала Гранская.
Об этом же говорило и то обстоятельство, что в ванной комнате на полке для туалетных принадлежностей, помимо всяких женских щеток, лосьонов и мазей, находился прибор для бритья и кремы, предназначенные для мужчин. А на вешалке висели женский и мужской красивые махровые халаты.
Предназначение третьей комнаты определить было трудно. В красном углу – икона в тяжелом металлическом окладе с потухшей лампадкой под ней. Кожаный диванчик, стеллаж с книгами, торшер. Создавалось впечатление, что это уголок для размышлений и молитв.
Помимо книг беллетристических, на полках стояли и сугубо научные. «Пространство и время в макро-, мега–и микромире», «Психологические возможности человека», «Неклассическое врачевание: прошлое и настоящее», «Внушение на расстоянии», «Парапсихология и современное естествознание», «Молот ведьм»…
«Ну и вкусы у Кирсановой, – удивилась Ища Казимировна. – Эротика, религия, парапсихология… Как это может совмещаться в одном человеке?»
На нижней полке журнального столика вперемежку с восточными календарями и картами астрологов лежало несколько толстых общих тетрадей. Инга Казимировна открыла одну из них. На пожелтевшей от времени странице неустоявшимся почерком было выведено: «Все, я решила записывать каждый день, что случилось со мной…»
Это явно были дневники. Вела их хозяйка, видимо, давно. Инга Казимировна пересчитала тетради – восемь штук. Вся, можно сказать, жизнь.
Перешли на кухню. В ней ничего примечательного не было. Пока Гранская не заглянула в холодильник.
– Прошу обратить внимание, – сказала она понятым. – Открытая банка с черной икрой, открытая банка с красной икрой… Балык… Сервелат… Открытая банка с крабами… Половина бутылки коньяка. Коньяк армянский «Юбилейный»…
Жур сразу догадался, в чем дело: это были продукты, которые судмедэксперт обнаружил в желудке убитого при вскрытии трупа.
– Вот еще доказательство, – не удержавшись, негромко заметил капитан.
Гранская не успела отреагировать – зазвонил телефон. Трубка–аппарат висела на стене.
– Слушаю, – ответила следователь.
Звонкий девичий голос спросил:
– Это квартира Кирсановой?
– Да.
– О, слава Богу! – радостно проговорили на том конце провода. – Третий день звоню и никак не могу застать… А ведь вы должны были быть вчера у нас на приеме…
– А кто это?
– Таня Кормилицына. Ну, из поликлиники, – продолжала девушка. – Лайма Владимировна…
– Это не Лайма Владимировна, – сказала Гранская. – А что вы хотите ей передать?
– Ой, пожалуйста, скажите, чтобы она завтра до десяти утра обязательно зашла в четвертый кабинет.
– А зачем?
– Понимаете, двадцать второго она сдала кровь на анализ. Врачу он не понравился. Нужно повторить… Направление будет лежать в регистратуре. Передадите?
– Постараюсь, – ответила следователь.
– Ой, большое спасибо! До свидания!
– Всего доброго.
Инга Казимировна положила трубку. Жур, в самом начале телефонного разговора выскочивший в коридор, где находился параллельный аппарат, возвратился на кухню.
– Двадцать второго, двадцать второго, – озабоченно повторила следователь.
Виктор Павлович понял, что ее насторожило: в ночь с двадцать второго на двадцать третье октября был убит Зерцалов. И уже три дня хозяйка отсутствовала. О чем, впрочем, говорили и пожухлые шары герани в горшках на подоконнике. Земля совсем пересохла…
Гранская попросила понятых и участкового побыть на кухне и поманила капитана за собой. Они прошли в гостиную.
– Не нравится мне все это, – сказала следователь, закрывая плотно дверь.
– Подозрительно, – согласился оперуполномоченный. – У меня такое впечатление, что Кирсанова не собиралась надолго отлучаться из дома.
– И у меня, – задумчиво произнесла Гранская. Брошенная, голодная кошка, домашний халатик на вешалке, шлепанцы… Холодильник забит… Суп, казанок с жарким, сметана, кефир…
– Надо допросить соседей по площадке.
– Да, сделаю это сразу после обыска, – согласилась Гранская.
– А история с поликлиникой вас не настораживает?
– Нет. Кирсанова уехала из Москвы по состоянию здоровья и в поликлинику обращается довольно часто. А вот что касается анализа крови, то он на этой стадии может нам пригодиться.
Послышалось царапанье в дверь. Жур приоткрыл ее. В комнату грациозно прошествовала кошка и стала тереться о ноги капитана.
– Если Кирсанова пропала, может, возьму киску домой? Жизнь ей спасу, а сыну живность в доме будет в радость, – сказал Виктор Павлович, но, встретив строгий взгляд следователя, тут же осекся, а потом добавил: – Вернется хозяйка – отдам.
– Господь с вами, – замахала руками Гранская, – скажут воспользовались чужим добром.
– Каким добром? – удивился капитан. – Такого добра сколько угодно лазает по помойкам.
– Ой, не скажите. Эта особа редчайшей породы. Кирсанова говорила соседке, что купила ее котенком знаете за сколько?
– Представления не имею, – пожал плечами Жур.
– За три с половиной тысячи…
– Не может быть! – воскликнул капитан. – За котенка три с половиной тысячи? Да я за год столько зарплаты не получаю. А впрочем, – улыбнулся Жур, – быть может, это одна из тех кошек, что водятся в Замоскворечье.
– А чем они знамениты? – на этот раз поинтересовалась уже Гранская.
– А вы разве не читали?
– Нет.
– Особые кошки водятся в Замоскворечье. Они пересекают улицу от дома к дому, из стены выходят, в стену же и возвращаются. Смешно? Если верить автору, то не очень. Дело в том, что, если окажешься на пути такой мурки, лишишься рассудка.
– Чушь какая–то, – махнула рукой Гранская.
– Не знаю, не знаю, за что купил, за то и продаю, – улыбнулся Жур. – А вот платить за котенка три с половиной тысячи – разве это не чушь?
Не желая продолжать дискуссию о ценах на животных, Гранская предложила кирсановскую кошку передать на сохранность соседке, если та, конечно, согласится, и оформить все как положено.
Виктор Павлович кивнул, наклонился и стал изучать пол в комнате.
– Интересно, лежал ли здесь ковер, – пробормотал он.
– Вы что, думаете, убийство Зерцалова могли совершить именно в этой комнате? – спросила Гранская.
– И не только Зерцалова. – Виктор Павлович колупнул кончиком перочинного ножичка шов между паркетинами. – Надо взять соскобы… И на кухне, и в других комнатах.