Страница 42 из 132
– В курсе дела, – живо отозвался Цвях, разделываясь с большим куском мяса. – Пока вы тут клопа давили, он домик щелкал. Мои хлопцы доложили – потолковали с ним, машинку слегка попортили. Вон там, за кустами.
– Ты что, другого места выбрать не мог? – возмутился Валера. – Петру Григорьевичу это не понравится.
– А чего бояться? – хвастливо возразил Цвях. – Когда бьют, паспорт не спрашивают. Хлопцы заезжие, сегодня – здесь, завтра – там!
Рассказывать Оболенцеву о драке Ярыгин пока не стал. Заменив в горотделе КГБ фотоаппарат и списав все на несчастный случай, он оставшуюся часть дня посвятил розыску пострадавшей в дорожно-транспортном происшествии старушки. Отказной материал по ДТП он, как и полагал раньше, не нашел, его успели уничтожить, а вот ясноглазую и чистенькую бабульку он все же доставил Оболенцеву.
– …Очнулась я в больнице. Соседки по палате, все десять, в один голос твердили – жди, Тихоновна, придет шофер, что тебя сбил, или его хозяин и завалят тебя гостинцами, чтоб зла на него не держала, – опираясь подбородком на палочку, охотно рассказывала старушка, будто все это происходило не с нею. – День проходит, два – никого. Вскорости, правда, навестил милиционер, обходительный такой. Я ему: «А виноватый-то где, отчего глаз не кажет?» От него и узнала, что сбил меня секретарь горкома Борзый. А когда срослась кость и выписали меня, на работе люди сказали про бумагу из милиции. В той бумаге велено было наказать меня мерами общественного воздействия. – Последние три слова она произнесла так, точно они были иностранного происхождения. – Так вот и вышло, что не машина сбила меня, а вроде бы я – ее. С год погоревала, что сделалась хромой, а дальше привыкла…
Закончив допрос, Оболенцев оперативно оформил протокол и, пригласив к себе Нора, попросил отвезти старушку домой. Оставшись вдвоем с Ярыгиным, он достал из сейфа уголовное дело. Полистав его, нашел нужную страницу и стал читать:
– «При вскрытии банок установлено, что содержащаяся в них икра паюсная не подлежит реализации ввиду того, что от неправильного хранения она испортилась. Вышепоименованная икра в количестве 114 кг 200 г уничтожена путем сбрасывания в канализацию». А ниже – подписи… Ну как?
– М-да, лихие у них тут мужики. Что это ты мне читал?
– Розанов Саша, изучая законность принятых решений по прекращенным горотделом милиции уголовным делам, раскопал это дело. Есть и другие. Многие дают выход на Штукатурова.
– Значит, таможня! – без энтузиазма констатировал Ярыгин.
– Может быть… Если мы выйдем на крупную контрабанду, операция «Империал» получит новое звучание!
– Получить-то она получит, но как без Штукатурова раскручивать ее будем? Выходов-то больше никаких!
– Пока есть одна зацепка… вернее, надежда – Юрпалов, он с этой базы тоже кормился. Но его здорово пугнули. Надо думать о том, как бы его и некоторых других в Москву этапировать.
Багиров, прослушав записанный последний допрос Юрпалова, понял, что рано или поздно тот сломается. И потянет всех, в том числе и его. Надо было срочно принимать меры. А принять их теперь мог только он сам. Выхода не было, и Багиров пошел ва-банк.
Взяв пару бутылок водки и деликатесную закуску, он поехал в городской следственный изолятор, где в это время дежурил замначальника сизо Кладухин Тимофей Анисимович. Старый его собутыльник и большой приятель. Встретил Кладухин Багирова как родного.
– Заходи, гостем будешь, бутылку поставишь, хозяином станешь! – с нарочитым акцентом приветствовал он полковника. – Что-то по телефону я тебя недопонял.
– Неси стаканы, тюрьмовед, – приказал Багиров. – Как старший по званию я тебе приказываю: давай нажремся!
После первых ста граммов Багиров умело направил разговор в нужное ему русло.
– Где у тебя сидит Горилла? – спросил он как бы невзначай.
– В сорок восьмой! – ответил Кладухин с набитым закуской ртом.
– А Юрпалов? – равнодушно спросил Багиров.
– В тридцать первой, привилегированной! – жадно посмотрел на бутылку Кладухин.
– Ты пей, Тимофей, а я пропущу! – сказал полковник, чем привел в полное недоумение собутыльника.
Но не в правилах Кладухина было упрашивать кого-либо пить вместе с ним. «Больше мне достанется!» – подумал он и, нацедив себе граммов сто пятьдесят, привычно высосал содержимое стакана.
Двести пятьдесят граммов были той нормой, когда он начинал что-то соображать.
– Тебе поменять Юрпалова с Гориллой или как? – спросил он, взяв быка за рога. – Дело говори!
– Гориллу надо вместе с Юрпаловым поместить, – приказным тоном, не терпящим возражения, сказал Багиров. – Но прежде приведи Гориллу ко мне, я с ним по душам поговорю.
– Не боишься? – спросил Кладухин, пьяно усмехаясь и наливая еще по одной.
– Горилл бояться – в тюрьму не ходить! – ответил Багиров. – У меня есть для него намордник!
Кладухин позвонил по внутреннему телефону.
– Это кто?.. Срочно доставь мне в кабинет Гогидзе! – приказал он. – Спит не спит, меня это не… колышет! – нашел он замену матерному слову.
Минут через десять заспанного Гогидзе доставили в кабинет.
– Зачем Конституцию нарушаешь, начальник? – стал тут же качать права заключенный. – Допросы для меня закончились, сам понимаешь, накрутили мне. – И он вдруг запел:
– И дали все, что мне положено, Плюс пять мне сделал прокурор…
– Сядь, Гогидзе! – мигом оборвал его Кладухин. – По твою душу сам товарищ полковник прибыл.
– А что, утром он не захочет меня видеть? – пошутил Гогидзе.
– Кладухин, погуляй немножко за дверью! – приказал вполне трезво Багиров. – Мне десяти минут хватит.
Кладухин не стал возражать. Он тихо вышел за дверь собственного кабинета и осторожно прикрыл ее. Подслушивать тоже не стал, хотя очень хотелось, просто знал – себе дороже, выгонят сразу и до конца дней проходишь безработным.
Оставшись наедине с Гориллой, Багиров сразу же приступил к сути дела:
– Ты, Гогидзе, не очень-то радуйся, что тебе вынесли приговор, – сказал он строго, не допуская никакого панибратства. – По вновь открывшимся обстоятельствам тебе светит вышка.
Гогидзе мгновенно проснулся.
– Шутишь, начальник? – спросил он, бледнея.
– Нисколько! Хочешь, я расскажу тебе старую, как мир, сказку?
– Начальник! Я вышел из возраста, когда мне рассказывают сказки, – обиделся Гогидзе.
– Из этого возраста ты, к сожалению, не вышел и еще долго не выйдешь, если тебя раньше времени не кастрируют.
– Не понимаю тебя, начальник, – равнодушно сказал Гогидзе, – но можешь рассказывать свою сказку.
– Это сказка твоя! – сурово заметил Багиров. – Слушай: жила-была девочка Алена, и было ей тринадцать лет, и пошла она в один далеко не прекрасный для нее день гулять, а по дороге встретился ей страшный зверь, то ли волк, то ли горилла, по фамилии Гогидзе… – Багиров замолчал, очень довольный тем эффектом, который оказало на Гогидзе начало сказки. – Нравится сказка? – спросил довольный Багиров. – Продолжать?
– Не надо! Петь вы умеете! Закон – тайга, прокурор – медведь!
– Страшная сказка? – неумолимо продолжал Багиров.
– Это еще доказать надо!
– Проще не бывает, – с издевкой проронил Багиров. – Так вот, слушай, Гогидзе! – неожиданно жестко и трезво продолжил он. – Если не хочешь плакать в камере смертников, ты должен сделать одну вещь…
– Слушаю, начальник! – обрадовался Гогидзе.
Волосатый Горилла в этот миг готов был руки целовать полковнику.
– Посмотри внимательно на эту фотографию, Гогидзе! – Багиров бросил на стол перед заключенным фотографию Юрпалова. – Этот скурвился, и ты должен заставить его проглотить язык. Очень на сердце жалуется. Болит оно у него в последнее время, – намекнул Багиров.
– Колется, падла? – сразу понял Гогидзе. – Больше болеть оно у него не будет. Я его жопой остановлю. Когда надо?
– Прямо сейчас! Отведут тебя к нему в камеру. Кроме этой суки, которой тебе надо заткнуть пасть, в камере двое. Надеюсь, втроем справитесь.