Страница 16 из 132
«Действительно, дура баба! – подумал он. – Цвях ей холку намылит, если узнает об этих откровениях». На Ярыгина спиртное не действовало, да и закусывал он, в отличие от Белянки, основательно. Всю закуску умял без остатка.
«Не пропадать же добру! – подумал он. – Пусть плохое брюхо лопнет, чем хорошему кушанью пропасть».
Отсутствие друга стало его уже беспокоить.
«Интересно! – размышлял он. – Неужели старик демонстрирует ему свои кулинарные способности? Хотя если выставил бочонок вина, то можно много съесть!»
Но беспокойство его не оставляло. Недолго думая, он собрался и пошел к Скорине.
Дом Скорины Ярыгин нашел очень быстро, но на настойчивые звонки никто не выходил. Он перемахнул через забор и прокрался в дом, на всякий случай держа под рукой пистолет.
Увидев лежащего на диване старика, Ярыгин бросился к нему, решив, что старик мертв. Однако, приблизившись, понял, что тот мертвецки пьян. Ярыгин попытался растолкать старика. И это ему, как ни странно, удалось. Павел Тарасович очумело уставился на него и спросил:
– Ты кто?
– Друг Оболенцева Кирилла Владимировича! Он был у вас?
– Ушел твой друг! – прошептал обессиленно Скорина. – Увели!
– Кто увел?
– Женщина. Лучшая женщина! Лесная, одиннадцать! – Скорина вновь рухнул на диван и захрапел.
Ярыгин понял, что от старика добиться других пояснений вряд ли удастся, и, оставив его в покое, покинул дом.
Несколько секунд он сомневался – идти на Лесную или не идти. Ярыгин не знал, что это за женщина похитила друга, но чувствовал: произошло что-то серьезное.
Через полчаса он стоял у дома Ольги.
В ресторане
Оболенцев был счастлив.
Он никак не мог оторваться от Ольги, ласкал ее и целовал. Это уже не было просто физическим влечением. Это было полным слиянием двух бродивших по белу свету половинок, наконец-то нашедших друг друга и соединившихся.
– Ты можешь остаться у меня? – спросила тихо Ольга.
Оболенцев поцеловал ее долгим поцелуем и честно ответил:
– Нет, не могу! Я приехал с другом. Он сейчас, наверное, с ума сходит, не зная, где я. А если не вернусь в гостиницу, он, боюсь, весь город на ноги поднимет. А то и на уши.
– Хороший у тебя друг! – ревниво проговорила Ольга. – Но мне хочется для тебя стать не только другом.
– Женой? – вдруг выпалил, сам того не ожидая, Оболенцев, радуясь ее откровенности.
– И женой, и любовницей, и другом, и товарищем! – засмеялась Ольга. – Всем, всем, всем на свете!
Оболенцеву пришлось собрать все свои силы, чтобы отказаться от ее предложения.
А она не могла оторвать от него взгляда, не могла даже помыслить о том, что он может не вернуться, исчезнуть навсегда. Она чувствовала, что потерять его – это значит потерять себя.
– Отлично! – сказал, одеваясь, Оболенцев. – Будь для меня всем!
И он нежно поцеловал ее в губы. Ольга отпустила его с таким чувством, будто сердце разорвала на две части…
Не успел Оболенцев выйти из подъезда ее дома, как услышал голос Ярыгина:
– Бум, бум, бум! Герой убит! Герой, штаны с дырой!
Оболенцев очень удивился появлению Ярыгина возле дома Ольги. Настолько удивился, что у него вырвалось:
– Профессионал!.. Ну, ты даешь! Если даже я затрепетал, то представляю, как трепещут уголовники.
Они направились в гостиницу.
Район, в котором жила Ольга, был так же мало похож на центр всесоюзной здравницы, как спальный район Тушино на Красную площадь. Здесь даже было еще непригляднее: редкие фонари создавали идеальную атмосферу для влюбленных и грабителей, а об асфальте здешние улицы не имели и представления.
Сельская тишина была, может, и целительна для аборигенов, но попавший сюда из шумного и сверкающего центра сразу же начинал чувствовать себя изгоем, которого специально потеряли и забыли найти.
Однако достаточно было проехать минут пятнадцать на автобусе, который в это время шел полупустой, и вновь тебя встречали огни большого города, шум и гам людских масс.
– Кто-то в Москве клялся мне, что мы едем исключительно по делу! – заметил Ярыгин, глядя в окно автобуса. – А сам небось влюбился!
– Сердцу не прикажешь. Достань пистолет и застрели меня! – предложил неожиданно Оболенцев. – Я настолько счастлив сейчас, что, кажется, ничего лучше в жизни уже не будет.
– «Остановись, мгновенье, ты – прекрасно!» – процитировал Ярыгин, испытывая жгучее желание немедленно, срочно увидеть свою молодую и любимую жену, добрую и ненаглядную Машу. – У тебя сначала всегда бывает прекрасно.
– А что потом? – обиделся Оболенцев.
– «Ты спрашивала шепотом, а что потом, а что потом? Постель была расстелена, и ты была растерянна…» – нараспев процитировал Ярыгин строки Евтушенко.
– Ваня! – строго остановил друга Оболенцев. – Мы уже не в том возрасте, когда вершина отношений «дала – не дала». Нам не шестнадцать лет!
– Мне минуло шестнадцать лет… – не унимался Ярыгин.
– Не ерничай, Ваня! – оборвал друга Оболенцев. – Мне кажется, это серьезно!
– Серьезно, серьезно? – обрадовался Ярыгин. – Ну что ж, дай Бог!
– Ты бы еще перекрестился! – подначивал Оболенцев. – Верующим заделался?
– Может, и верующим, – отбивался Ярыгин. – А вообще поговорка есть такая. Не слышал, что ли?
– Слышал, слышал! Лучше скажи, чем закончился твой поход к Каменковой? Удачно?
– Удачно! Правда, ее дома не оказалось, пришлось на работу к ней идти. Она согласилась дать показания, но только нашей бригаде, местным ничего говорить не будет.
– Это хорошо… А еще что ты мне хочешь сказать?
– Ко мне сегодня в номер заявилась Белянка с шампанским и со жратвой, – похвастался Ярыгин.
– У Маши рога не выросли, надеюсь? – засмеялся Оболенцев.
– Вроде умный, а шутки дурацкие! – обиделся Ярыгин. – Я же ради дела!
И Ярыгин стал рассказывать про Белянку и Каменкову.
Когда они вошли в холл гостиницы, Ярыгин испытал чувство облегчения, если не радости, увидев протрезвевшую Белянку на рабочем месте. Оболенцев наклонился к Ярыгину и сказал:
– Девушка твоей мечты сохнет у стойки. – Но в эту минуту он почувствовал исходящий от Ярыгина запах рыбы и продолжил: – Кашалот ты вонючий, понял?
– Это почему еще? – весело спросил Ярыгин.
– Пахнешь!
– Чем?
– Рыбзаводом! Вот чем.
– А-а-а, сэр! Это вам не Нью-Йорк. А ты взял на себя повышенное обязательство, социалистическое по форме, коммунистическое по содержанию, что будешь меня сносно кормить.
– Но мыться, Ваня, все равно надо… – продолжал укорять друга Оболенцев.
Ярыгин замолчал. Не стал доказывать, что он принял душ, а запах шел от волос, которые не успел вымыть.
В номере он сразу же пошел отмываться. И через двадцать минут был готов идти хоть на прием к английской королеве.
– Ты куда это собираешься? – подозрительно спросил Оболенцев, глядя, как друг одевается.
– Туда же, куда и ты! – весело сообщил Ярыгин. – Собираюсь тебя выставить! В гостинице ресторан работает до пяти утра. Теперь твоя очередь меня выгуливать.
– Ты уже коньяк из энзэ раздавил, – намекнул Оболенцев, показывая глазами на недопитую бутылку «Белого аиста».
– Жмот! Я же для дела! – мгновенно откликнулся Ярыгин. – А от самого как от винной бочки несет. Видел я у деда, какую бутыль вы вдвоем выдули. Еще меня попрекаешь…
– Ладно! – причмокнул Оболенцев. – Будешь хорошо себя вести, свожу к деду, выпьешь настоящего вина, такое лишь на приемах в Кремле подают.
– Забыл с пьяных глаз, – засмеялся Ярыгин, – про певичку-то из ресторана?
– A-а! Тогда я тоже под душ!
– Под холодный! В форму немного придешь.
– Приду! – согласился Оболенцев. – Только ты меня не особенно там выставляй. А то придется мне срочно лететь в Москву. Мало денег захватил с собой, на певичек не хватит!
– У меня есть, не боись! – подмигнул Оболенцеву Ярыгин.
Оболенцев быстро принял холодный душ и смыл с себя почти весь хмель. Можно было идти в ресторан…