Страница 22 из 151
— Вот он.
— Как у них с возвращениями в гараж в эти дни? Особенно среди связей Неудобнова. Узнай, как у них ставят отметки. В путевых листах время должно проставляться на штамм–часах…
— Так…
— Проверь еще раз: лежала ли жена Неудобнова на сохранении в роддоме, когда исчезла Старкова. В конце мая.
— Лежала. Это точно. — По его голосу Игумнов понял, что он наконец переключился на эти убийства.
— Нам нужны коллеги Неудобнова — все, кто работал в те дни и вчера. Кто–то может жить в районе места происшествия. Может, родственники здесь живут — не зря же он привез сюда труп!
— Понял!
— Кто–нибудь звонил мне?
— Никола. Он в аэропорту.
— Если будет звонить Ксения, скажи, чтобы она тоже ехала в Домодедово. Надо найти Неудобнова…
В конце он уже снова говорил как с единомышленником, который понимает его с полуслова:
— …Жены как–то сдерживают их, но стоит жене лечь в больницу, особенно в роддом, — их как с цепи срывает! Ну, все!
По Криворожской показались несколько машин с круговертью огня на кабинах. Руководство московской транспортной милиции.
— Внимание! Омельчук… — передал Картузов по рации. Игумнова не позвал.
Скубилин появился из машины вместе с обоими заместителями — по оперативной работе и патрульно–постовой службе, подошел к краю оврага. Картузов и Омельчук — оба круглые, упругие, как машинные баллоны, — попёрли к ним вверх по косогору.
Игумнов видел, как Картузов, давая пояснения, широко показал на железнодорожное полотно, на оба путепровода со стороны Коломенской и на третий — от Нижних Котлов.
— Игумнов! — Двое из приехавших с большим начальством направились к нему от дороги.
— Дело это отойдет городу, — сказал старший. Оба были из резерва на выдвижение, никогда не работавшие на земле, из тех, кто ни к чему не прикипает. Игумнов легко их распознавал.
«Просто их не бывает рядом, когда трудно. И они сразу появляются, когда идет к раскрытию преступления или начальство решает, что с тебя пора снять стружку…»
— К себе скоро поедешь?
— А что?
— Шеф ворчит. С профилактикой у вас узко. В коллективах не выступаете…
Игумнов невежливо плюнул себе под ноги.
— Слушай, давай завтра! Прямо с утра.
Отделавшись от приданных ему сил, Игумнов подошел к эксперту–медику:
— Когда, считаете, наступила смерть?
— Думаю, этой ночью. — Он быстро курил, делая затяжку за затяжкой, почти не отрываясь. — Самопроизвольное разрешение трупного окоченения… Окрашивание подвздошных областей…
Из машины его окликнули.
— Извините.
— Всего доброго. — Больше на месте происшествия Игумнов не мог узнать ничего нового.
— Поехали! — махнул он Цуканову.
Учреждение смежников не имело вывески. Значилось под табличкой «Помещение № 1». Игумнов позвонил. Невыразительного вида отставник открыл дверь:
— Вы к кому?
Он назвал фамилию человека, который согласился его принять, поскольку майор Козлов отсутствовал и неизвестно было, когда он появится. Через месяц, через час?
Приход и уход сотрудников держался в тайне: теоретически, путем сложных подсчетов можно было вычислить их маршруты, передвижение, интерес.
Игумнова это не колыхало.
Отставник запер входную дверь, пустынным коридором через безлюдный вестибюль повел Игумнова к лестнице. Помещение казалось необитаемым. Над пустующим гардеробом висел выгоревший, газетного формата плакат: «Будь бдителен!»
«Такого теперь уже вроде нигде не встретишь… — подумал Игумнов. — Антиквариат!» Он поднимал себе настроение.
— Это к вам, — сказал отставник кому–то, кто стоял на верху узкой лестницы, и повернул назад.
— Проходите, — стоявший наверху показал на открытую дверь. — Садитесь.
Игумнов отметил в нем молодость, хорошо скрываемое любопытство и худощавость.
«Занимаются спортом… — Игумнову, в общем–то, было наплевать на выправку смежников. — Не как мы. Молодой. У нас ни одного такого начальника отдела, ни заместителя».
Лицо хозяина кабинета показалось ему знакомым:
«Могли десятки раз встретиться на вокзале…»
— Слушаю, — сказал смежник.
— Вообще–то я хотел видеть майора Козлова.
— Он еще в отъезде. А в чем дело?
После объяснений с Исчурковым, а потом со Скубилиным Игумнов ничего не терял.
— У меня пропали документы. Я хотел кое–что выяснить.
— Что именно?
— Я связываю пропажу с тем, что мне сказал Козлов. Есть свидетель, который слышал.
— Что конкретно?
— Козлов сказал, что давно уже наблюдает за мной.
— Перестаньте! Вы его неправильно поняли.
— Я оперативник. Он намекнул на то, что я укрываю преступления. А сегодня у меня выкрали бумаги.
— Секретные? — уточнил смежник.
— Незарегистрированные — и в том числе об исчезновении двух женщин — Старковой и Зубрун.
— То есть бумаги об укрытых преступлениях?
— Да.
— Вы понимаете, как закон обязывает меня поступить после такого признания…
Игумнов решил идти до конца. Комитетчик не вызвал у него неприязни.
— Будто Комитет государственной безопасности не знает такой мелочи, что милицейская статистика фальсифицирована!
— К нам поступают другие сведения. Некоторые недобросовестные сотрудники милиции завышают процент раскрываемости…
— Не кажется вам, что этих некоторых слишком много?
— Кажется. Чем я конкретно могу помочь?
— Бог с ними — с другими бумагами. Там два заявления об исчезновении женщин, но теперь почти точно известно, что они убиты. Тот, в чьих руках заявления, сейчас скрывает убийства. По ним и предварительного дела нельзя заводить! Это, как по сообщениям об оружии или о готовящемся теракте, надо сразу в работу. Вы знаете!
— Знаю. И, по–вашему, Комитету государственной безопасности на транспорте больше нечем заниматься, как милицейскими бумагами?..
Все это была туфта: он не мог и не хотел говорить с Игумновым откровенно.
— Сейчас мы проводим кампанию за то, чтобы люди, обнаружившие в вагонах или на станциях бесхозные вещи, немедленно информировали…
«Что нам в действительности известно о них? — подумал Игумнов. — Даже я, начальник розыска, не знаю, чем они на самом деле занимаются. Точно, что они тотально за нами следят? Знают о всех наших разговорах, даже о том, о чем мы беседуем с глазу на глаз, у себя дома, при включенных радио и телевизорах? Ведут на каждого списки, досье?»
Ему представилась минута, чтобы глотнуть воздуха и осмотреться. Маленький кабинет, еще меньше игумновского. Без излишеств. Настольный календарь. Несколько портретов Железного Феликса, в том числе выжженный самоучкой на куске фанеры. На вешалке, сбоку, висела обычная куртка–ветровка. Под ней виднелась коробка вроде игумновской.
«Не прячет ли и он в ней бумаги от своего начальства, когда оно жмет не в ту сторону, требует несправедливого? И вообще. Кто они? С кем себя отождествляют? С комиссарами госбезопасности или с их жертвами?»
Комитетчик меж тем заканчивал короткий свой экскурс в сегодняшние дела транспортного КГБ.
— …Оставленная без присмотра вещь — любимый прием террористов. Весь народ на Западе, я не говорю уже о странах Ближнего Востока, об этом знает. А нам приходится говорить не впрямую, обиняками…
«Совсем заколебали вы нас своими хитроумными объявлениями…» — подумал Игумнов. Спросил о другом:
— Но ведь занимаетесь вы и нашими органами! Будто в милиции недостаточно глаз, чтобы наблюдать за нами… Это полегче, чем раскрыть убийство…
— В милиции? — Комитетчик взглянул на него саркастически. — Да она сама по уши в грязи! В коррупции! Особенно ОБХСС!
— А что ОБХСС? Наш, например, сейчас зацепил директора ресторана. Не слыхали?
— Именно зацепил… — Игумнов убедился в том, что смежники полностью в курсе их милицейских дел.
Это свидетельствовало о многом.
— …ОБХСС только и делает, что пасется в тресте ресторанов и Гастрономторге… — Он назвал те же две организации, на которые обратил внимание Игумнов.