Страница 8 из 150
– Так, – нехотя ответил Симаков.
– Значит, приехали на машине, сторожа опоили «лапинкой», взяли картинки и ушли. А потом смотри. В соседней комнате лежала керамическая плитка. Где она лежала, гражданин Славский?
Художник прошел в соседнюю комнату, хлопнул ладонью по печке-голландке:
– Здесь. Прямо здесь.
– Так, Симаков. – Фомин подошел к Славскому. – Вот здесь эксперт, согласно протоколу осмотра места происшествия, зафиксировал следы ботинок с характерной деформацией каблука на правой ноге. Так?
– Так, – мрачно ответил Симаков.
– Те же следы обнаружены на лестнице и потом на влажной земле. Так?
– Ну и что?
– А вот что: следы, обмотанные полиэтиленом, практически смыты дождем. Так?
– Да что вы заладили: «так» да «так».
– А то, Симаков, что керамическую плитку выносили позже. Кто-то другой. Этот другой увидел взломанную дверь, поднялся, сложил плитку в мешок и уволок, потом сделал несколько ходок, вывозил на тележке решетки и ковку. Вот отсюда и следы велосипедных колес в протоколе осмотра. Тележка была на этих колесах. Такие мои соображения. Тут уж не сердись, Симаков.
Симаков отошел к окну, достал сигарету, закурил.
Все молчали.
Вадим посмотрел на Фомина. Старший инспектор по особо важным делам смотрел в спину Симакова сочувственно, без тени превосходства. Он сделал свое дело – выдвинул версию. Фомин был опытный сыщик. Точно так же лет десять назад он напрочь перечеркнул стройную и весьма убедительную версию самого Вадима, когда раскрывали ограбление склада ювелирной фабрики.
– Товарищ Славский, вы, пожалуйста, оставьте нас, – сказал Орлов.
Художник понимающе кивнул и пошел к лестнице.
– Ну что же, Симаков, пока у нас есть две версии – ваша и Фомина. Откровенно, я больше склонен доверять второй. Теперь так: кто такой Хоттабыч?
– Силин Петр Семенович, проживает: 3-й Зачатьевский переулок, дом 3, квартира 26. Ранее судим дважды. Первый раз по 122-й и по 206-й, части первой. Три дня не был дома. На квартире засада, – повернулся к Вадиму Симаков.
– Так, любопытно. Отпечатки пальцев, размер обуви?
– Соответствуют обнаруженным на месте преступления.
– Да, конечно, Симаков, у вас все прекрасно складывается. Версия отличная: взял Хоттабыч, то бишь Силин. Кстати, где он может быть?
– Жена говорит, что два дня не ночует дома, товарищ подполковник, – сказал Саша Крылов.
– Раньше с ним такое бывало?
– Да. Он запойный, даже на принудительном лечении был.
– Так что же, Крылов, важнейший фигурант по делу где– то пьет, а мы ждем.
Инспектор покраснел.
– Он делает все, что может, товарищ подполковник, – вмешался Симаков, – активный розыск начат вчера.
– Так, – Вадим усмехнулся, – приступим к нашим играм. Тем более что в отделении нас ждет следователь горпрокуратуры товарищ Малюков. Ты, Симаков, отправь к нему на допрос реставраторов, а мы пока сыск учиним. Потому как техника техникой, а нашего брата ноги кормят. Симаков, в протоколе осмотра места происшествия сказано о какой-то рубашке?
– Рваная рубашка с номером прачечной.
– Что сказали эксперты?
Симаков достал блокнот.
– Рубашка французская, предположительно фирмы «Диор».
– Киреев и Хоттабыч вряд ли могли позволить себе одеваться из этого дорогого дома. Реставраторы?
– Славский сказал, что купил бы с удовольствием, но достать не может. У других нет.
– Номер?
– 52427.
– Что предприняли?
– Проверяем прачечные нашего района.
– Жаль мне вас, но придется проверять все прачечные города. Этим займутся Фомин, Стрельцов и Крылов. Калугин, ваше дело – коллекционеры и комиссионки.
– Одному трудно, Вадим Николаевич.
– Я договорился с РУВД, вам дадут инспектора. Мы с Симаковым Силина поищем. Симаков займется машиной. Следы протектора есть. С Богом.
В кабинете Симакова было прохладно и темновато.
Огромная липа росла почти вплотную к стене, и ветви ее по-хозяйски расположились на подоконнике открытого окна.
– Хорошо у тебя, – сказал Вадим, – прохладно и свежо, как осенью.
– Мне начальник говорит: обруби ты эти ветви, Симаков, – капитан улыбнулся, – а я не хочу. Зимой, конечно, темновато, зато летом!.. Особенно после дождя. Запах как дома.
– А ты откуда?
– Я из Зарайска. Бывали?
– Не приходилось.
– Городок у нас маленький, зеленый. Старый городок. Я сейчас чай сделаю.
Симаков достал из стола кипятильник, налил из графина воды в чайник.
Вадим снял пиджак, расстегнул наплечный ремень оперативной кобуры, положил оружие на сейф.
В дверь постучали.
– Заходите! – крикнул Симаков.
В кабинет вошел молоденький лейтенант. Был он весь наутюженно-чистенький, розовощекий, на ладном кителе сиял новый значок об окончании средней специальной школы милиции.
– Лейтенант Гусельщиков, – бросил он руку к козырьку.
– Это участковый, Вадим Николаевич, он 3-й Зачатьевский обслуживает. Ты, Гусельщиков, доложи товарищу подполковнику о Силине.
Лейтенант повернулся по-строевому к Вадиму и еще раз козырнул.
– Вы садитесь, лейтенант, – Вадим хлопнул ладонью по стулу, – садитесь и рассказывайте все, что вы знаете об этом замечательном человеке.
Гусельщиков строго свел мохнатые брови, посмотрел на подполковника укоризненно.
– Ничего замечательного в гражданине Силине нет. Пьяница, тунеядец, бытовой хулиган. Я с него несколько подписок об устройстве на работу брал.
– Ну и как?
– Устраивался. Месяц поработает и уходит. От пьянства его лечили. Ничего не помогает, антиобщественный тип.
Гусельщиков расстроенно смотрел на подполковника из управления. И весь его облик говорил, что, дескать, он, участковый инспектор, вины с себя не снимает, а даже, наоборот, готов отвечать за всякого, кто не хочет жить по– людски на его территории.
– А где он может быть сейчас?
– Я, товарищ подполковник, регулярно все их точки обхожу.
– Это что же за точки?
– Места, где вся пьянь собирается. Дружинников сориентировал, общественность.
– Подожди, подожди, Гусельщиков, ты меня в отношении их алкогольной географии просвети.
– Во-первых, пивная-автомат, во-вторых, они у магазинов в Дмитровском переулке и на Кропоткинской кустятся, ну и, конечно, во дворе дома 7, там пустырь, лавочки, вот там и распивают.
– Значит, там и есть их «клуб пытливой мысли»?
Симаков засмеялся.
Лейтенант строго, с недоумением посмотрел на Вадима.
– Там клуба нет, товарищ подполковник, там безобразие одно.
– Это я шучу, шучу, Гусельщиков. А с кем он дружит?
– Кто?
– Силин. Хоттабыч этот.
– Да откуда у него друзья, так, собутыльники.
– А с кем пьет чаще всего?
– С кем придется.
– Ну ладно, Гусельщиков, чаю хотите?
Лейтенант опять с недоумением посмотрел на Вадима. Он никак не мог понять, шутит подполковник или нет.
– Я уже завтракал, товарищ подполковник. Я могу идти?
– Идите.
Лейтенант повернулся через левое плечо. Повернулся четко, видимо, в армии он был отличным строевиком, и вышел.
– Он парень хороший, старательный, службу несет отлично, – сказал Симаков, заваривая чай.
Над старым фаянсовым чайником с отбитой ручкой поднялся ароматный парок.
– Запах чувствуете? Это я для вкуса чебреца добавляю. Трава такая, мне ее один парнишка из Ростова присылает, вкус необыкновенный у чая.
– Строгий он очень, Гусельщиков ваш. Строгий и четкий, как устав.
– А разве плохо?
– Нет, почему же. Плохого ничего нет. Только у нашей службы одна особенность есть, Симаков, мы с людьми работаем, поэтому деятельность наша простирается в сфере душевной.
– У него на участке этих душ, Вадим Николаевич, тысяч пять. В каждую не влезешь.
– А я его не призываю лезть в каждую. Но вот каждого, кто на пустыре пьет, он должен изучить досконально.
– Молодой он…
– Ты, Симаков, видно, считаешь, что преступники на это скидку делают, на возраст. Наливай чай, да пойду я.