Страница 66 из 114
— К сожалению, — я действительно услышала неподдельное огорчение, — я не мог тебя разбудить. Для этого пришлось бы вмешаться в магию, наложенную моим сыном. А он бы сразу это ощутил. И примчался тебя защищать. А я желал встретиться наедине. Для начала.
— Сыном? — я смогла осознать лишь малую долю сказанного.
Мужчина плавно поднял руку и провел пальцами рядом с тем местом, где должно было находиться лицо. Морок рассеялся, как будто его сдули, и я увидела… Сатуса!
Только лет на двадцать-тридцать старше. Те же линии скул и волевого подбородка, те же полные чувственные губы, тот же будто созданный античным скульптором лоб, и запоминающиеся один раз и навек антрацитовые глаза, готовые в любой момент раскалиться до красна.
Вот только… взгляд Сатуса выжигал, пробивая насквозь и оставляя дыру размером с весь этот чертов мир. Взгляд же его старшего родственника, а они определенно состояли в близком родстве, был как горячее горное масло. Прикоснешься — и останется шрам на всю жизнь.
Помимо очевидного внешнего сходства их роднило еще кое-что, а именно — надменность и апломб, которые считывались в каждом жесте, в каждом движении головы, в каждом мимоходом брошенном замечании. На нем не было короны, но она была и не нужна. Все и так было понятно.
— Вы его папа, — с трудом ворочая языком проговорила я. — Вы — император.
— Верно, — кивнул головой мужчина с сардонической усмешкой, от которой я поежилась. — И я дозволяю тебе обращаться ко мне «кахир» или «отец».
— У меня уже есть отец, — пролепетала я, продолжая глядеть на того, кто правил целой империей, а сейчас сидел напротив меня и одним своим видом нагонял жуть.
— Твоя семья очень скоро станет для тебя чужой, — спокойно заметил император с истинно царской непринужденностью. Научиться так говорить невозможно. Нет, нужно родиться тем, кому с пеленок дозволено вершить судьбы, казнить и милом одним росчерком изысканного пера.
— Почему это? — забеспокоилась я, с тревогой и недоумением оглянувшись по сторонам, ища поддержки у пустых безответных стен.
— Потому что, как и любая девушка, став женой, ты оторвешься от своего рода и вступишь в род своего мужа, станешь частью новой семьи.
— Чего? — подскочила я вместе с одеялом, упершись коленями в мягкую постель, слегка прогнувшуюся подо мной. — Какой еще женой?
Император глубоко вздохнул, медленно взмахнув ресницами, такими же чернеными и густыми, как у сына.
— Ты — чужая для нас, создание, порожденное далекими дикими землями. И сложись ситуация иначе, я бы никогда не позволил единственному сыну привести в мой дом ваине. Но теперь уже поздно о чем-то говорить, — он сожалел, почти что по-человечески. И по-человечески я понимала это сожаление, кто захочет себе в семью кого-то, вроде меня?
— Почему? — мой пустой, и это было хорошо, желудок мелко-мелко затрясся, а ноги ослабли под очень нехорошим, презирающим взглядом демона, который родился за сотни лет до меня и проживет еще столько же после моей смерти. Он был почти вечным, был почти небожителем.
— Потому что ты лежишь в постели моего сына, — указал мужчина на то, о чем мне и так не нужно было рассказывать. Более того, слышать это от кого-то постороннего было как ткнуть пальцем в налитый чернотой синяк — больно до судорог. — Ты спишь в спальне моего сына, во дворце, который является олицетворением власти над всеми, кто живет в Аттере. Ни одна женщина до тебя не входила в эти двери, потому что это возможно только для той, которая станет избранницей следующего императора.
— Я не хочу замуж, — попыталась твердо заявить я, но все испортил всхлип. — Ни за вашего сына, ни в принципе.
— Посмотри на свою шею, — возможно, мне показалось, но на лице императора мелькнула тень печали. Не знаю, кого он жалел. Себя, отца, которого разочаровал единственный сын, выбрав не ту. Или меня, которой не повезло быть «не той».
Мои пальцы метнулись вверх и нащупали на груди затейливый кругляш, который болтался цепочке, защелкнутой на шее. Кругляш, будучи металлическим, нагрелся от контакта с телом и под холодными пальцами казался приятно теплым. Задняя его часть была идеально гладкой, а на передней был отлит рисунок. Развернув его к себе, я всмотрелась в вытесненные на металле линии. Распознать получилось не сразу. Глаза после магического сна чувствовались опухшими и сухими, будто присыпанными песком, к тому же, рассматривать пришлось вверх ногами.
Но я поняла.
Это были два аиста, чьи длинные изящные шеи переплелись друг с другом.
— Это…, - и мой голос заглох, не в силах произнести вслух.
— Да, — вбил последний гвоздь в крышку гроба император. — Это растерия, брачный кулон нашего рода. Когда-то я повесил его на шею матери Тая, сегодня он надел его на тебя. Обычно это происходит после совершения брачного обряда, но сын решил изменить устоявшуюся традицию и пропустить некоторые, как ему кажется, несущественные её этапы. Наверное, верит, что ты стоишь этого. Растерия не только символ того, что девушка уже не свободна, но также знак принадлежности к семье и амулет, заговоренный на защиту, на появление наследников и благополучные роды.
— Ох, — я выронила кусок металла, рука упала на одеяло, а сама я осела без сил. Изо всех углов на меня начал выползать ужас, подобный голодному чудовищу, крадущемуся к жертве.
— Сплетение птиц — это сплетение душ, которые соединили свои сердца и жизненные пути, — закончил объяснение демон.
— Я ничего не сплетала…, - и дернула из всех сил, желая сорвать эту штуку с себя.
— Прекратите! — приказал император и моя рука помимо воли замерла. Что-что, а повелевать отец Сатуса умел. Его воля словно копьем проткнула мое сознание, вынуждая подчиниться. — Нет смысла пытаться свернуть себе шею. Брачный кулон может снять лишь тот, кто его надел. То есть, мой сын.
— Не надо, пожалуйста, я не хочу…, - захныкала я маленькой девочкой, которой себя в этот момент ощутила в полной мере.
Но меня не слышали и не слушали.
Встав, мужчина, так похожий на своего сына, легко взмахнул хлыстом со свистом рассекая воздух. После подошел к постели, захватил двумя пальцами мое лицо, до боли сжав щеки и взглядом заставляя замереть на месте, не дыша и не шевелясь.
— Ты — ваине, чужестранка, поэтому скажу прямо, — жестко начал он, с некоторой гордостью изогнув такие знакомые губы. Сколько раз я видела, как губы Сатуса кривились в почти такой же долгой, сокрушающей улыбке. — Тебя не примут. Ни я, ни другие демоны. Но если я вам мешать не стану, сын мне все-таки дорог, то для других его сердечные привязанности ничего не значат. Поэтому проживешь ты недолго. Но, надеюсь, хотя бы успеешь подарить моему сыну наследника. Ведь кроме тебя этого теперь уже никто не сможет сделать. Скоро сын вернется, поэтому постарайся набраться сил.
Последние его слова могли бы быть почти доброжелательными, если бы не все то, что прозвучало до них. Не соизволив попрощаться, император развернулся, направился к двери и исчез за ней, не дожидаясь моего ответа и в целом продемонстрировав, что собственного мнения у меня по определению быть не может.
Стоило ему уйти, как мне стало немного легче. Но не настолько, чтобы успокоиться. Нет, мне было плохо. Сердце ныло, пульс болезненно бился под кожей, будто пойманный в ловушку, но надеющийся на освобождение птенец, а виски сдавливало щипцами.
— Так, Мира, надо успокоиться, — заговорила я сама с собой и затрясла вспотевшими ладонями.
Решение пришло быстро.
— Бежать, — кивнула я, дополнительно подтверждая сказанное громче и увереннее. — Надо бежать.
Вскочила с кровати, ступив на холодный пол голыми ступнями. Прижимая к телу еще теплое после сна одеяло, начала панически озираться в поисках одежды. Хоть какой-нибудь! Моей формы, той, в которой Сатус забрал меня из Академии нигде не было видно. Никого хотя бы подобия шкафа или гардеробной здесь не имелось. А потому у меня не осталось никаких других вариантов, кроме как бежать прямо в постельном белье. Но одеяло было плотным и тяжелым, удерживать его руками было трудно, и оно постоянно так и норовило соскользнуть вниз. Решив заменить одеяло простыней, я сдернула с кровати тонкое полотно, отшвырнула одеяло в сторону и начала оборачивать вокруг себя темную ткань. С обувью было еще сложнее, но здесь придется потерпеть.