Страница 65 из 68
Никто из нас не двигается. Ветивер наполняет воздух ароматом. Я наблюдаю, как его серебристые глаза скользят по моему лицу, между бровями появляется слабая складка.
— Почему нет?
— Ты такой, какой есть. Волк не верит, что он чудовище. Он принимает себя, — говорю я, слегка пожимая плечами под его подбородком. — Ты цепляешься за какую-то идею о том, каким ты должен был быть, потому что тебе так сказали. Из-за своего окружения. Это слой мира, в котором нам приходится жить, поэтому нужно маскироваться, чтобы выжить. Но это не единственный слой мира. Я знаю, какой слой наш. На самом деле я знаю его довольно хорошо несмотря на то, что может подумать какой-то там важный серийный убийца, — Джек одаривает меня слабой улыбкой, которая длится недолго. Его пристальный взгляд охотника впивается в меня. — Я не вижу монстра, Джек. Я вижу волка.
Взгляд Джека отрывается от моих глаз, задерживаясь на губах, пока он обдумывает мои слова.
— Если я волк, то кто ты?
— Рысь, — Джек смеется, и я легонько толкаю его локтем в ребра, неразрезанный шов в его хватке натягивает мне кожу. — Эти ублюдки, может, и милые, но они пушистые маленькие задиры. Не стоит недооценивать рысей.
— Лилль Мейер, — мурлычет он. Еще один поцелуй прижимается к моей шее, чуть ниже уха. — Я больше никогда не совершу этой ошибки.
Я провожу ладонью вниз по напряженным мышцам предплечья Джека, останавливаясь, когда моя рука обхватывает его, он пинцетом туго тянет шов. Он вытаскивает их и откладывает в сторону вместе с остальными, а затем целует, прижимаясь к месту между моей шеей и плечом. Грудь Джека прижимается к моей спине с глубоким, медленным вдохом.
— Ты не ответил на мой вопрос, — говорю я хриплым голосом, когда он снова кладет подбородок мне на плечо, чтобы сосредоточиться на следующем стежке.
— Нет.
— Нет, ты не ответил на мой вопрос, или нет, ты не хочешь причинять мне боль?
Джек молчит, берясь пинцетом за следующий узел и проводя им по моей коже. Этот находится близко к глубокому, неровному участку раны, и мне больно, но я не реагирую. Мгновение спустя он убирает нити, и губы Джека прижимаются к мочке моего уха, его дыхание щекочет кожу.
— Я хочу причинить тебе боль только так, как тебе понравится, — наконец говорит он и захватывает зубами мочку моего уха, прикусывая достаточно сильно, чтобы намек на боль смешался с дрожью желания. Дыхание его улыбки согревает мою кожу, а затем он разжимает зубы, успокаивая поцелуем.
Еще несколько швов зажимаются в тисках пинцета, прежде чем он их подрезает и снимает, за каждым из них следует прикосновение губ Джека. Моя челюсть. Моя щека. В уголке моего рта. Каждый разжигает тепло в моей груди, мое желание к нему из угольков, всегда отложенных и тлеющих, всегда готовых вспыхнуть.
— А как насчет тебя? — спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, хотя он все равно выходит немного запыхавшимся. Джек перекладывает меня к себе на колени, осматривая шов, который, кажется, не поддается заживлению. Моя челюсть сжимается от дискомфорта. Хотя я не двигаюсь, Джек распознает боль и прекращает свои попытки запечатлеть еще один поцелуй на моей коже. Он, должно быть, почувствовал это по биению моей яремной вены о его щеку. Он всегда следит за моим сердцебиением, следит за моим пульсом. — Ты думаешь, я хочу причинить тебе боль?
Джек смеется. Редкий и драгоценный звук, он отражается в каждой впадинке моих костей, согревает.
— Лилль Мейер, я знаю, что хочешь.
Шов, наконец, снимается, и я задерживаю дыхание, когда он скользит по моей коже. Джек кладет нить на стол и берет кусочек марли, чтобы стереть капельку крови со струпа, который никак не хотел рассасываться.
Голос Джека низкий и тихий:
— Тебе не нужно делать этого со мной, — на этот раз он подносит мою ладонь к своим губам, запечатлевая долгий поцелуй в центре, осторожно, чтобы не потревожить рану и оставшиеся швы.
— Что делать?
— Притворяться, что тебе не больно.
Я долгое время стою неподвижно. Слова, которые я хочу сказать, вертятся у меня на языке, как будто я чувствую их вкус.
Но я ничего не говорю.
Небольшая слабость в мышцах с трудом позволяет удерживать мой позвоночник неподвижным. Немного расслабляю плечи. Глубокий, медленный вдох. А потом моя голова прижимается к голове Джека, и я больше не наблюдаю за работой его рук. Я просто закрываю глаза и чувствую, как натягивается каждая нить.
Когда последний шов развязан, Джек протирает мою руку спиртом, а затем откладывает марлю в сторону, чтобы обхватить меня одной рукой за талию, а другую положить мне на бедро. Я не открываю глаза. Интересно, закрывает ли Джек свои тоже, когда его вес неподвижно ложится мне на плечо.
Мои пальцы медленно выводят узоры на его предплечье от запястья до складок ткани закатанного у локтя рукава.
Испытывал ли кто-нибудь к Джеку те же чувства, что и я? За годы, проведенные в наблюдении за ним, я знаю, что у него были женщины, но все это были случайные, мимолетные романы, если их вообще можно так назвать. Жгучая ревность может быть восхитительной пыткой, и это не первый раз, когда я позволяю себе соскользнуть в ее жаркие объятия. Но когда я провожу пальцами по его коже и прижимаюсь спиной к теплой вздымающейся и опускающейся груди, в моих мыслях расцветает не просто ревность, но и печаль. Потому что, может быть, это правда — может быть, никто не любил его так, как я.
А я даже не могу ему сказать. Что, если он уйдет и никогда ничего не узнает?
Все становится сложнее.
Я сглатываю. Делаю глубокий вдох. Открываю глаза. Открываю рот, зажимая слова в горле. Они прямо здесь.
— Я…
Так быстро, как слова слетают с моего языка, время бежит еще быстрее, рисуя в моей памяти все, что я потеряла, в образах, которые, благодаря этому, я никогда не забуду.
Все, кого ты любила, ушли.
Я замираю, у меня перехватывает дыхание.
— Хмм…? — произносит он, и гул этого звука отдается у меня под лопаткой.
Я сглатываю и усмиряю дыхание.
— Я… м-м-м… — я слегка качаю головой, издавая хриплый смешок. — Я думала, ты сказал, что сделаешь так, чтобы это стоило моего времени, — говорю я, придавая своим словам яркие оттенки и соблазнительные нотки.
Повисает пауза, от которой воздух вокруг нас сгущается, и на мгновение я думаю, что Джек бросит мне вызов в очевидном отвлекающем маневре, но он этого не делает.
Вместо этого Джек убирает руку с моего бедра и тянется к своей тарелке, зажимая клубнику между пальцами.
— Это правда… — ягода приближается ко мне и в последний момент отклоняется, не касаясь моих губ, ее путь заканчивается у рта Джека. Я почти чувствую, как его хитрая улыбка витает в воздухе, пока он жует. Вероятно, мое недовольное молчание доставляет ему больше удовольствия, чем вкус клубники. — И теперь у тебя рука свободна от швов. Не за что.
Недоверчивый смешок срывается с моих губ, когда Джек тянется за еще одной клубникой. Когда она оказывается на пути к нему, я выхватываю ее у него из пальцев и запихиваю себе в рот.
— Лилль Мейер, — шепчет он мне на ухо, пока я жую сквозь торжествующую ухмылку. Он тянется за другой ягодой, и я двигаюсь, чтобы украсть и ее тоже, но случайно выбиваю ее у него из рук, спелая ягода отскакивает от стола и приземляется на темно-серый ковер, Корнетто хватает ее и убегает на кухню.
На мгновение воцаряется гробовая тишина, пока мы наблюдаем, как собака поглощает последнюю клубнику с тарелки Джека.
Мгновение спустя меня приподнимает за талию стальной хваткой, и звук моего крика пронизывает воздух.
— Моя маленькая жрица, всегда ищущая повод, — рычит Джек, затаскивая меня в гостиную и швыряя на диван, пока я хихикаю.
— Но я думала, ты будешь добр ко мне, Джек. Мне больно, — говорю я, притворно надувая губы, поднимая руку, когда он грубо хватает меня сзади за шею, чтобы перевести в сидячее положение, прежде чем оседлать мои бедра.
Джек расстегивает пряжку своего ремня.