Последняя улика

— Не нужно, Константин Ильич, ничего этого не нужно. Убийцу мы найдем, а Софья, если невиновна, тоже все поймет, вот увидите. Скоро она будет дома. Постарайтесь спокойно встретить ее. Сами вы давно могли помочь нам…

— Не мог, — опять перебил Николаева Бревич. — Не мог я вам помочь.

Успокаивая хозяина, в разговор вмешался Ерохин, и тут стукнула, открываясь, дверь.

Мелькнули шуба, платок, сапоги. Все это Николаев охватил одним взглядом, и в голове мелькнуло: «Похоже!»

— Здравствуйте, — с порога произнесла Костерина.

«Коронка белого металла на переднем зубе, — отметил Николаев. — Нельзя ли ее принять за щербинку?»

Бревич шагнул к Софье. Ерохин и Николаев молчали, наблюдая, как он прижал жену к груди, подбородком потерся о ее волосы, затем хрипло сказал:

— Здравствуй, Соня. Приехала…

Она вопросительно смотрела из-за плеча мужа на гостей, и Николаев объяснил ей:

— Софья Борисовна, мы из милиции.

Та кивнула.

— Есть к вам вопросы, и дело отлагательства не терпит. Просим сейчас же поехать в отдел. Очень просим, — Николаев с трудом подавлял в себе жалость к этим людям, понимая, что не имеет права поддаваться чувствам.

Необходимо исследовать шубу, — на доске забора и в кабине машины, где ехала подозреваемая, обнаружена кровь человека, идентичная крови убитой Сенковой. Потом — сличить отпечатки следов обуви. Пуговица. Опознание…

Бревич легонько оттолкнул от себя Софью и тихо проговорил:

— Иди, Соня, не бойся. Да послушай мой совет — расскажи им все. Поймут они, вот увидишь, поймут.

И уже из дверей, когда Костерина, Николаев и Ерохин шли гуськом по узкому дощатому тротуару к калитке, он вдруг закричал с надрывом:

— Убийство тебе шьют, Сонька, убийство продавщицы! Держись!

Майор видел, как вздрогнули и опустились плечи шедшей впереди него женщины. Не оглянувшись, только ниже опустив голову, она продолжала идти вперед.

В отделе их уже ждали Климов, Сидоренко, эксперт, возле загородки дежурного помощника стояла Татьяна Румянцева. Она принесла обувь и одежду. Костерина безропотно переоделась, а Сидоренко, пригласив понятых, составил протокол изъятия и осмотра. Итак, на шубе Костер иной металлические пуговицы с цифрой «63». Все они пришиты толстыми черными нитками. Но запасной пуговицы нет. Подкладка левого рукава у самого основания перепачкана чем-то, черная ткань в этом месте загрубела, покорежилась.

Резиновые литые сапожки ношены мало. На подошве четкий рисунок.

Ниткин опечатал вещи, унес в лабораторию. Кое-что будет известно уже завтра.

Пушковой дома не оказалось, она уехала в соседнее село навестить заболевшую сестру и собиралась вернуться дня через два-три.

Зато оказался на месте Шибков, и его пригласили в райотдел.

Удалось застать в магазине Богомолову и Высоцкую. К приезду шофера они уже сидели рядышком на стульях, нахохлившись, как испуганные воробьи.

Приступили к опознанию. Внимательно осмотрев трех женщин, сидевших перед ним в одинаковых коричневых шубах, Шибков попросил их встать, затем указал на Костерину:

— Кажись, она была. — Он вопросительно посмотрел на Климова, затем добавил увереннее:

— Ее возил, из всех трех она больше смахивает на ту женщину.

Пришлось вмешаться Николаеву:

— Так похожа или та? Посмотрите внимательно и, пожалуйста, без всякой натяжки.

— Не, — Шибков повернулся к Николаеву и повторил: — Не, просто похожая. Я ведь говорил вам, что хорошо ее не разглядел. Похожая — это да, а вот точно сказать не могу.

Так и записали в протокол.

Оля Богомолова и Света Высоцкая сказали то же самое. Да, сходство есть — рост, телосложение. Нет, утверждать не могут, поскольку видели ту женщину мельком и она прикрывала лицо.

А Костерина сидела, как окаменевшая.

Отпустив приглашенных и понятых, приступили к допросу.

— Да, я Костерина Софья Борисовна. Муж — Костерин Александр Владимирович, отбывает наказание — не знаю где, никаких отношений с ним не поддерживаю. После освобождения живу здесь, в Ийске, с Бревичем. Брак не зарегистрирован, у меня развода нет.

Она отвечала на вопросы безразлично, тихим голосом, не поднимая головы.

Николаев старался говорить доброжелательно, убедительно, но ничего не помогало.

— Нет, детей не имею. С родными никакой связи не поддерживаю… Да, утром первого апреля была в магазине «Ткани», купила два полотенца, увезла с собой. Знакомых там не видела… Нет, отказываюсь отвечать, куда и зачем ездила.

Железнодорожный билет, купленный ею в городке Кадинске, лежал уже в столе майора, его доставили из транспортной милиции. Выходя в Ийске, Софья не взяла проездной билет, он остался у проводника. Но почему Костерина упорно скрывает, куда она ездила, какова была цель поездки? Что за причина? Что кроется за нежеланием сказать правду?

Начальник райотдела сделал последнюю попытку склонить ее к откровенности.

Бело-голубая бумажка легла на стол. Николаев разгладил ее ладонями:

— Софья Борисовна, вот ваш билет. Он куплен в Кадинске вчера. Вагон 3, место 16…

Она вначале испуганно взглянула на билет, затем подняла лицо, прямо и зло посмотрела на Николаева.

— Хорошо, скажу. Правда вам нужна? Получайте свою правду. Я ездила не в Кадинск. Купила там эту «липу», чтобы сбить с толку таких, как вы. В Кадинске мне нечего было делать, я была в другом месте, а где — вам не узнать.

В ее голосе прорывались надрывные, истерические нотки, в глазах стояли слезы.

— Правда вам нужна? Я, я убила продавщицу! Мне нужны были деньги, и я убила. Вот вам моя правда. Все. Больше ничего не скажу. Ведите в камеру.

Майор молча, не прерывая, выслушал Костерину. Нет, это не признание. Конечно, проще всего сейчас поверить этим показаниям. Но какова цена такой «исповеди»?

Николаев, глядя на Софью, ясно понимал, что за этим признанием кроется что-то необычное. Именно после этого признания он почувствовал: нет, не Костерина совершила преступление, и она не имеет к нему отношения, что-то другое есть у нее на душе. Но, несомненно, это другое настолько для нее важно, что она согласна на все. Нужно дать ей время подумать, прийти в себя, вот тогда и будет серьезный разговор.

Майор встал, подошел ближе к женщине:

— Примите мой совет, — голос его был успокаивающим, даже чуточку просящим, — я добра вам хочу и только добра. Мы узнаем, конечно, ваши секреты, но для этого нужно время, которого у нас мало. Убийца не найден, хотя целую неделю наши люди работают день и ночь. Не вам объяснять, что это значит. Помогите нам. В ваше признание я не очень верю. Сейчас вас отвезут домой, — начальник райотдела предостерегающе поднял руку в ответ на удивленный взгляд Климова, — посоветуйтесь с мужем. Завтра жду вас.

Костерина как бы нехотя встала, медленно, едва волоча ноги, направилась к двери. Даже не попрощавшись, вышла.

— Иван Александрович, — возмущенно начал Климов, — я не понимаю вас! Она же призналась, а вы ее домой отпустили. А если скроется?

— Нет, Климов, — задумчиво ответил Николаев, — не скроется она. Я сейчас почти уверен, что Костерина невиновна. Имей мужество признать: нам очень хотелось, чтобы именно она оказалась убийцей. Правда ведь? Но не забывай, что она человек с нелегкой судьбой, ищет выход из какого-то тупика и нам не доверяет. Вот над этим нам и надо подумать.

— Но зачем вы ее отпустили? Ведь опознали Софью-то. Худо ли, бедно, но опознали. Значит, надо было задержать.

— Нет, — твердо сказал Николаев. — Нет, не надо было. Сам говоришь — опознали худо-бедно. «Похоже, она!» К этому не одна твердая улика нужна. Вот и давай, собирай их. Найдешь последнюю, самую главную — задержим. А сейчас считаю, нет серьезных оснований для задержания. Тайну Костериной мы узнаем. Недостаточно отработаны ее связи, — подытожил майор.

Они выехали из отдела затемно, чтобы добраться хотя бы до первой деревни «по ледку», как пояснил шофер. Весна вступала в свои права, сельские дороги превратились в сплошное месиво, по которому машины ползли медленно, то и дело двигаясь юзом. Ночью подморозило, жидкую грязь схватило льдом, ехать было легче и водителю, и пассажирам, которые тряслись на боковых сиденьях милицейского газика. Но на колдобинах машину нещадно подбрасывало. Петухов и лейтенант Сенькин, тоже оперуполномоченный уголовного розыска, держались за проволочную сетку, отделявшую водительское место от салона. А невыспавшийся Алик Богданов никак не мог приспособиться: то хватался за заднюю дверцу, то пытался упереться руками в потолок, но при каждом новом толчке неизменно соскальзывал с узкого сиденья.