Страница 47 из 57
Симона тихо рассмеялась и тряхнула головой, прогоняя нелепую картину. Идеала не существует, как и вечного и неизменного счастья, разве не ясно?
«Боже! – подумала она, отставляя чашку. – Похоже, я устала сильнее, чем думала, если все вокруг кажется мне приятным! Интересно, заметит ли Эмми, если я немного подремлю и соберусь с мыслями?»
Тристан пожал руку торговцу, еще раз поблагодарил его за крупную покупку, а потом проводил до двери. Когда дверь за покупателем закрылась, он повернулся к своему помощнику:
– Не забудь выписать себе немного денег, чтобы починить очки.
Уэйд спрятал чек в переносную конторку:
– Хорошо, сэр.
– Как это они могли настолько сильно погнуться? Ты что, ввязался в драку?
Уэйд отодвинул конторку и снял очки с носа. Пытаясь выпрямить дужки, он смущенно ответил:
– Вчера я забыл, что очки лежат у меня в кармане сюртука и…
– Ты не обязан мне отчитываться. Вот только почему ты краснеешь?
– Я не краснею, сэр.
– Поверь, Грегори, ты красный как свекла. Так что на самом деле случилось, отчего твои очки согнулись пополам и к тому же перекосились?
Уэйд оттянул воротничок рубашки и смущенно закашлялся, затем устремил взгляд в окно.
– Очки лежали у меня в кармане, когда меня застигла врасплох некая юная леди.
– А я, случайно, не знаком с этой леди?
– О Боже, сэр!
– Неужели на тебя набросилась моя сестра?
– Это не ее вина, – проговорил Грегори дрожащим голосом. – Наверное, я сделал что-то такое, что заставило ее…
– Стоп, – негромко сказал Тристан. – Я знаком с тобой дольше, чем с моей сестрой. Ты не смог бы инициировать бурное проявление страсти, даже если бы следовал письменной инструкции.
– При иных обстоятельствах я оскорбился бы!
– Да полно! Друг мой, ты благообразен, воспитан, респектабелен, и в тебе нет ни капли от хищника.
– Я не согласен, сэр. Будучи вдохновлен должным образом…
Тристану понадобилось все его самообладание, чтобы не расхохотаться.
– Ну и что дальше?
– Дальше я женюсь на ней, сэр! – выпалил Грегори. – Это единственное, что может сделать в данных обстоятельствах порядочный человек.
Когда Тристану удалось справиться со смехом, он, откашлявшись, спросил:
– Ты, наверное, в детстве был алтарником?
– Я методист. У нас мальчики у алтаря не прислуживают, а только зажигают свечи.
– И ты тоже зажигал свечи, так?
Грегори выпрямил спину и расправил плечи.
– Сэр, вы очень затрудняете ситуацию. Я изо всех сил стараюсь поступать благородно…
– И я очень ценю твои старания. Но если ты не влюбился в Эммалину без памяти, то я не думаю, что женитьба на ней принесет счастье вам обоим.
– Но почему же? Вашу сестру целовали!
– Целовали? И это все?
– Целовали довольно крепко!
Если бы Тристану пришлось жениться из-за поцелуя, то он оказался бы у алтаря уже в двенадцать лет.
– Бога ради, Грегори, успокойся и забудь все, что было. Я поговорю с Эм и внушу ей, чтобы в будущем она вела себя как подобает.
– Я чувствую себя просто ужасно, сэр!
– Это заметно.
Колокольчик над дверью звякнул, и Тристан, повернувшись, заметил на пороге Ноуланда. Все мысли о сестре тут же испарились у него из головы при виде друга с повязкой на голове, подбитым глазом и расквашенным носом.
– Ну и ну! – Тристан покачал головой. – С тобой явно случилось что-то из ряда вон выходящее.
– Нам устроили засаду на почтовой дороге к югу от Лондона.
– Сядь, ты едва на ногах держишься! – приказал Тристан, ставя перед Ноуландом стул. – Когда? И что с Сарой?
– Сегодня рано утром. – Ноуланд осторожно опустился на стул. – Мы остановились на ночь в одной из придорожных гостиниц, а утром успели проехать всего пять миль, когда на карету напали. Мой кучер пустил лошадей вскачь, но избежать катастрофы не удалось. Карета перевернулась и…
– Господи!
– Какое-то время спустя меня привели в чувство добрые самаритяне, вытащив из канавы. Кучера нашли на дороге, у него перелом руки и ноги, но, к счастью, он жив. А вот мисс Шератон я нигде найти не смог.
– Возможно, она ушла за помощью, – предположил Грегори.
Тристан молча ждал продолжения, зная, что ответ будет не столь простым и обнадеживающим.
– Ее багаж тоже исчез. – Ноуланд вздохнул. – Я навел справки на обратном пути в Лондон, но никто ее не видел.
– Могу биться об заклад, что Люсинда знает, где она! – Тристан снял с вешалки сюртук. – Оставайся здесь! – приказал он Ноуланду. – Я все сделаю один.
– А вот и нет! – заявил Ноуланд, поднимаясь и с трудом обретая равновесие. – Что бы ни случилось, тебе полезно будет иметь рядом свидетеля.
– Ты хочешь помешать мне ее убить?
– Если дело дойдет до этого, я поклянусь, что это была самозащита.
– Сэр, можно мне с вами? Я постараюсь подхватить лорда Ноуланда, когда он будет падать.
– Превосходная мысль, Грегори, – признал Тристан, беря Ноуланда под руку. – Запирай контору и следуй за нами.
Обезьяна в оранжерее, в сапогах и хромает. Бедная истерзанная обезьяна!
Симона засмеялась и с трудом разлепила глаза: Эмми, пристально смотрела на нее из-за края холста.
– Боюсь, что я заснула, – призналась она, потягиваясь и шевеля плечами. – Мне приснился очень странный сон: в нем была хромая обезьяна, обутая в сапоги.
– Где?
– Здесь, в оранжерее.
Эмми вышла из-за мольберта.
– У тебя ужасно странные сны.
«На самом деле нет», – мысленно возразила Симона. Чем более усталой она оказывалась, тем ярче становились ее сны. Иногда в них появлялась мать, но не слишком часто, поэтому с годами ее лицо становилось все менее четким и узнаваемым.
Однако, кто бы ни являлся ей во сне, Симона обычно знала, откуда взялась эта фигура и чем вызвано ее появление. Хромая обезьяна была вполне понятной, а вот наличие на ней сапог – странным и необъяснимым. Не исключено, что она просто слишком туго зашнуровала ботинки.
Симона пошевелила пальцами ног. Ага, вот и нашлось объяснение!
– Эмми, – сказала она, вставая. – Мне надо походить несколько минут, иначе у меня ноги отвалятся.
– Ну, если надо, – недовольно отозвалась Эмми. – Только, пожалуйста, не слишком долго: у меня решающий момент, и мне надо, чтобы ты сидела совершенно неподвижно, иначе ничего не получится.
Симона медленно двинулась к дальней стене. Она может лежать неподвижнее окоченевшего трупа, но это ничего не изменит: Эмми все равно остается самым безнадежным живописцем на свете. Будет чудом, если у нее на портрете не окажется две головы и три руки.
Что-то заскрипело.
Гравий? Может, это обезьяна сошла с портрета и…
Сердце у Симоны оборвалось, страх пронизал все тело. Время словно остановилось, а потом странно растянулось, превращаясь в тягучую вечность наблюдения и ужасающего понимания.
Это точно не обезьяны. Трое мужчин. Они вышли из самых темных углов того мира, в котором она когда-то жила, и теперь за фунт готовы сделать что угодно.
Симона повернулась, собираясь бежать, но тут же вспомнила про Эммалину: выглянув из-за края картины, Эмми застыла на месте, с ужасом глядя на происходящее.
Симона ни минуты не сомневалась, что это дело рук Люсинды – она наняла убийцу, и те нашли и ее, и Эмми. Теперь ей нужно бежать, вырваться на свободу и предупредить Тристана.
Мужчины приближались, времени оставалось совсем мало. Если ей с Эмми удастся добраться до двери и закричать…
– Беги! – изо всех сил крикнула Симона.
Эмми вздрогнула и стала озираться, словно не могла сообразить, в какую сторону ей следует бежать. До чего же не подходящий момент она выбрала для того, чтобы снова превратиться в глупую, робкую, светскую девицу!
– К двери в дом!
Эммалина повернулась, и тут мир превратился в пестрый вихрь, над которым Симона была не властна. Удар пришелся сзади – сильный и безжалостный, он моментально сбил ее с ног. В следующую секунду у нее перехватило дыхание, время замедлилось и остановилось. Цепенея, она еще успела заметить, как у двери мелькнул край подола Эмми.