Фактор беспокойства

— Этот молодой герой заслужил право быть похороненным в родной земле. Представляете? Альфред установил «Льюис» на штабель из зарядных ящиков и вёл прицельную стрельбу по атакующим самолётам! Безрассудная храбрость. Один шальной осколок в висок и герой сражения при Бокероне погибает в самом расцвете своих сил, мальчику не исполнилось и двадцати двух лет. Какое горе для его семьи!

Намочив салфетку самогоном начинаю прижигать ранки на лице Альберта, тот шипит, но терпит, понимая необходимость подобной экзекуции.

— Михаил Григорьевич, капитан Порфёненко дал Вам самую высокую оценку как боевому лётчику. Скажите, а Вы не хотели бы сменить профессию музыканта на профессию военного пилота? — здрасьте! Опять за рыбу деньги?

— Нет господин майор, простите, не знаю вашего имени и отчества. Меня вполне устраивает моя мирная профессия.

— Извините, не представился. Одинцов Сергей Юрьевич, начальник штаба второго артиллерийского полка. Ну, я так и предполагал, что Вы откажетесь, но попытаться-то предложить стоило? Кстати, мне Ваш мюзикл понравился, я был на его премьере и сидел во втором ряду партера неподалёку от Вашего дирижёрского пульта. — майор вновь ничуть не стесняясь всматривается в моё лицо и в задумчивости качает головой.

— Просто поразительно! Вы удивительно похожи и напоминаете мне одного человека. Моего хорошего знакомого и друга, но возможно, что это просто совпадение. Владимир Николаевич утверждает, что Вы его земляк и родом из Одессы. Куда и стремитесь вскоре вернуться. Это так? И не переживайте. Мы знаем, что Одесса находится в советской России, но ещё Александр Васильевич Колчак метко заметил: — «Не трогайте артистов, кучеров и проституток, они служат при любой власти». Тем более, что Вы нас очень выручили. Так что к Вам у нас никаких претензий нет! — ну спасибо тебе, успокоил! Иронизирую про себя, хотя — да. Действительно как-то легче стало дышать.

— Не совсем так, Сергей Юрьевич. Я не знаю где я родился. Своего отца не помню, а скорее всего и не видел никогда. Моя родная матушка умерла много лет назад. Бродяжничал, беспризорничал, умирал с голода. Как попал в Одессу уже не помню, видимо моя память повредилась от перенесённых страданий. Меня подобрала и буквально вырвала из рук смерти одна сердобольная женщина, заменив мне родную мать. Выходила, дала образование и помогла стать тем, кем я сейчас стал. Я обязан ей всем, что у меня есть, вот к ней и хочу вернуться.

— Похвально, что Вы так тепло и по-доброму отзываетесь о своей приёмной матери и стремитесь вернуться к ней домой, но скажите, а свою родную матушку Вы помните?

— Смутно.

— А как её звали не припоминаете? Случайно не Вера Андреевна? — непроизвольно вздрагиваю, замираю и видимо слишком сильно нажимаю на ссадину, от чего Альберт не просто шипит, а чуть ли не повизгивает. Откуда этот майор может знать о моей матери? Она умерла в другом времени и даже в другой реальности!

— Я так и предполагал. Ваша матушка — Вера Андреевна Воронцова!

— Меншикова! — поправляю машинально, ещё не придя в себя от первого потрясения.

— Да-да. Девичья фамилия Вашей матушки — Меншикова, это я знаю. Воронцова она по покойному мужу. — сижу в полном обалдении и ничего не понимаю. Заметив моё состояние Одинцов поясняет:

— Кажется я был знаком и с Вашей матушкой, и с Вашим отцом. Его звали Григорий Михайлович Лапин, не так ли? — вновь вздрагиваю. Но чёрт побери, откуда он может это знать?

— Я впервые заметил Вас ещё в кабаре «Жернис» куда приходил послушать Люсеньку Лопато. Это ведь Вы писали для неё романсы?

— Не все. Она исполняла не только мои песни, но и других русских композиторов тоже.

— Но «открыли» для публики её Вы! Это было известно всему Парижу, не скромничайте. Уже в те редкие свои посещения я обратил на Вас своё внимание, но Вы были слишком юны, и я решил, что мне просто показалось. Но на премьере Вы были сосредоточены и уже напомнили мне своего отца в юности. Я хотел с Вами переговорить, но не сложилось. И вот я увидел Вас сегодня и все мои сомнения рассеялись.

— Вы определённо сын моего товарища! Мы с Григорием Михайловичем были дружны, учились в Михайловском училище почти одновременно, но я был на курс старше. Вместе заканчивали академию генерального штаба и даже распределились в один артиллерийский полк. И в молодости ухаживали за одной и той же барышней, но Ваш отец оказался удачливее меня в амурных делах и под венец она пошла с ним.

— Ваша матушка не говорила Вам, что у Вашего отца были законная супруга и сын от этого брака? Я не знаю их судьбы, но если они живы, то где-то в России у вас есть единокровный старший брат. Как и Вас его зовут Михаилом. Это вообще ваша фамильная традиция называть старшего сына в честь деда. Михаил родился в десятом году и сейчас ему двадцать четыре года. Надеюсь он жив и здоров.

— В четырнадцатом году в самом начале боевых действий был тяжело ранен князь Воронцов, муж Вашей матушки. Вера Андреевна всегда отличалась решительным характером и получив известие о ранении супруга выехала в действующую армию, чтоб ухаживать за раненым, но к её приезду князь скончался и был похоронен на русском кладбище в Бухаресте. А Вера Андреевна осталась при полковом госпитале сестрой милосердия.

— Она приходилась двоюродной сестрой законной жене Вашего батюшки и была очень на неё похожа лицом. К тому же умна, красива и младше на восемь лет. Неудивительно, что между Вашим отцом и Вашей матушкой возникли чувства. Офицеры полка не одобряли эту связь, но считали себя не в праве вмешиваться в их отношения. Знаете, на войне не зря год засчитывается за три. От понимания фатальности бытия чувства обостряются, от жизни стараются взять всё что можно, а почти два года вместе, это уже не просто интрижка.

— Но, когда связь скрывать стало невозможно, Вера Андреевна уехала в своё имение под Николаевым. Где и должна была в начале зимы шестнадцатого года разрешиться от бремени. А через два месяца после её отъезда, Ваш батюшка, капитан Григорий Михайлович Лапин погиб. И тоже был похоронен на русском воинском кладбище в Бухаресте, недалеко от могилы князя Воронцова. Такая вот гримаса истории. — майор достаёт стакан и налив до половины молча опрокидывает в себя.

— Кстати, Михаил Григорьевич, а Вы не замечали, что очень схожи лицом и телосложением со своим пленником? Ваш батюшка, барон фон Лапин тоже был из обрусевших немцев. Его предок прибыл на службу в Россию ещё при императрице Анне Иоанновне. Так что вполне возможно, что вы дальние родственники. — майор усмехается.

— Ладно, не стану мешать. Сейчас Вам принесут обед, а через час будьте готовы выдвигаться. Погоды нынче стоят жаркие, так что поедем без долгих остановок. Бог даст, к завтрашнему утру будем уже в Асунсьоне. И бога ради, сразу же улетайте, это в Ваших интересах. — майор Одинцов направляется к выходу, но я его останавливаю.

— Сергей Юрьевич! Генерал Эрн распорядился пропечатать в газетах сообщение о сегодняшнем бое, но Вы же знаете кто я и куда собираюсь вернуться? Для меня даже наш с Вами разговор может закончится очень большими неприятностями. А уж сообщение о том, с кем бок о бок я сражался, поставит жирный крест на моём возвращении на Родину.

— Прошу Вас, не упоминайте обо мне в этом сообщении? Я без сожаления отдаю все свои победы господину Порфёненко или любому другому лётчику по Вашему усмотрению. — а что мне ещё остаётся делать? Такая «слава», как сражение «плечом к плечу с белогвардейцами» для меня самый настоящий приговор. Надеюсь, что господин Одинцов это понимает и желание подвести меня «под монастырь» в его планы не входит.

— Так стоит ли возвращаться, Михаил Григорьевич? Не обязательно становится военным пилотом, можете и дальше заниматься музыкой, благо это у Вас получается хорошо. Но в свободной Европе или Америке. Зачем Вам эта большевистская Россия?

— Это моя Родина и там моя приёмная Мама! — замираю в ожидании ответа, а майор задумывается.

— Хорошо, я что-нибудь постараюсь придумать. Но вряд ли кто из наших пилотов согласится приписать себе чужие победы. Завидую Вашей приёмной матушке, что Вы так к ней стремитесь, несмотря на все опасности. Я тоже хотел бы встретится со своей семьёй, но даже не знаю живы ли они.