Фактор беспокойства

Но этих карт у меня нет и вряд ли где их добуду, так что пояснения своего «штурмана» слушаю внимательно. Первоначально у меня была идея «перепрыгнуть» Анды, продать самолёт, сесть на корабль до Панамы и уже оттуда пароходом добираться до Нью-Йорка. Однако теперь у меня есть самодельная, но очень подробная карта до самой столицы Канады.

Но мне хватит проработанного маршрута и до Индианаполиса. А уж оттуда до Нью-Йорка как-нибудь и без карты долечу. С подвесными баками как раз один перелёт на максимальную дальность. В крайнем случае сяду по пути и дозаправлюсь. И по просьбе Порфёненко задержусь на сутки в Остине. Попытаюсь что-нибудь разузнать о судьбе его товарища. И в случае успешных поисков передам последнему привет и небольшое «вспомоществование» от старого товарища.

— Понимаешь, Михаил Григорьевич, беспокоюсь я за него. Из Мехико в Остин ему звонил, но со мной в Парагвай Саша лететь отказался, мол какой из него вояка с калечной рукой? У него левая кисть в сшибке с красными была срублена, протез носит. Если не приглядываться к перчатке, то и не заметно. Прыгать с парашютом это ему не мешало, на афишах о нём так и писали: «Однорукий Казак» и публика специально приходила посмотреть на его прыжки. Охоча она до таких опасных представлений.

— Но вот какой из него инженер я не знаю и смог ли он устроиться на работу в какую-нибудь нефтяную компанию тоже не имею сведений. Только слышал от него самого, что ещё из Монреаля он писал в Россию какому-то из своих знакомых в больших чинах и вхожего в правительство Советов, что готов вернуться, но требует гарантий безопасного проживания в обмен на важные сведения.

— Да только кто ж ему такие гарантии предоставит, если прапорщик после себя в Сибири кровавую метку оставил. Если встретишь его, убеди в Борисов приехать? Там его обязательно встретят и без присмотра не оставят, я своим на всякий случай такой наказ дал. Обещаешь? — ну как тут отказать?

* * *

Ранним утром вылетаем на «авиабазу» и через два с половиной часа неспешного полёта уже заходим на посадку, тут по прямой чуть меньше пяти сотен километров. А вот с установкой пулемётов и их пристрелкой пришлось повозиться. Целая эпопея вышла, так и мы не мастера-оружейники. Думал будем пристреливать пулемёты в полёте и по конусу, но оказалось, что всё происходит на земле.

Откатили вручную самолёты на край поля к стрельбищу. Выставили истребитель поручика на специальную дощатую площадку, выровняли в горизонтали и вертикали, замерили расстояние от «пола» до ствола пулемёта и два помощника из аэродромной обслуги убежали с этой меркой на другой конец стрельбища, специально обвалованного высоким насыпным холмом. Выставили окрашенные в чёрный цвет щиты-пулеулавливатели на нужную высоту и спрятались в блиндаж с полевым телефоном, чтоб корректировать стрельбу.

А затем забиваешь в пулемётную ленту пять патронов и даёшь короткую очередь. Получаешь от «корректировщиков» указания по телефону, регулируешь крепление турели в зависимости от того куда пули попали и снова стреляешь. А добившись попадания в цель, контришь регулировочные болты крепления намертво.

Так же пристреляли второй пулемёт, а затем и мой «Фиат». Напоследок «синхронная» стрельба, но без работающего двигателя. Заряжаешь по десять патронов в обе ленты и лупишь с двух стволов. Промахнуться трудно, щиты размером три на три метра и расстояние до них всего двести метров. Но разброс такой, что мама не горюй!

Однако Порфёненко доволен, из двадцати патронов с двух пулемётов все пули в щите, а то что между пулевыми отверстиями расстояние в три-четыре метра, так и самолёт — мишень большая, авось куда-нибудь и попадёшь! То, что при стрельбе самолёт трясётся как лихорадочный, а в полёте ещё вибрация от двигателя добавится и раскачивание от потока воздуха начнётся, его совершенно не волнует. Это обычные «издержки» и обращать на это внимание не стоит.

Пристреляв пулемёты оставляем их оружейникам для чистки и перезарядки, а сами направляемся в казармы отдыхать. Так-то и пристрелку должны проводить оружейники, но Владимир Николаевич «личное оружие» предпочитает пристреливать сам. В общем-то логично, если есть время и желание. Я иду в небольшую комнату отдыха в казарме изучать «кроки», а поручик отправляется «радировать» и докладывать вышестоящему начальству о прибывших «на авиабазу» самолётах и готовности приступить к своим обязанностям, как только сопроводит меня в Асунсьон.

Ночь проходит тихо и безмятежно, но вот спокойно позавтракать нам не дают. Только мы принялись за кофе, как прибежал посыльный и сообщил, что «господина primero Teniente» срочно требуют «к радио» из штаба полка. Провожаю уходящего «поручика» удивлённым взглядом. Что ж он поскромничал и не сказал, что теперь ходит в офицерском чине «старшего лейтенанта»?

Но тут же переключаюсь на более насущную проблему. Этот срочный вызов может означать только одно, Порфёненко отзывают в часть и наш полёт в Асунсьон отменяется. В одиночку мне никто не позволит лететь на боевом самолёте, тем более в направлении столицы государства. Чёрт! Надо бы не забыть забрать из самолёта свои вещи, а то поручик, вернее «старлей», улетит и меня тут же пинком под зад выпнут с территории военной базы. И вот как мне теперь в Асунсьон возвращаться?

Это по воздуху меньше трёх часов неспешного полёта. По земле, да ещё не зная дорог, хрен знает сколько времени придётся добираться. Ещё вопрос, смогу ли тут нанять машину. Форт совсем маленький, а поселение русских меннонитов, основанное рядом с фортом совсем недавно беженцами раскольниками-протестантами из СССР, с воздуха совсем крошечным выглядит. И кроме флегматичных лошадок, пасущихся на выгоне, другого «автотранспорта» что-то не видно. Вот за что мне это всё, «как бедному Иванушке, кому всюду одни камушки»? Блин! Порфёненко возвращается через двадцать минут и уже по его виду понимаю, что оказался прав в своих предположениях.

— Михаил Григорьевич, тут такое дело. Расскажу вкратце, большого секрета в этом уже нет. В конце мая наши войска потерпели значительный урон от боливийцев под Балливианом и в последнее время готовили ответную контратаку. Для этого началась скрытная переброска войск и артиллерии на наш плацдарм в Каньяда Бланка. Но сегодня утром в районе плацдарма были обнаружены два вражеских самолёта-разведчика.

— Наши самолёты их отогнали, но есть вероятность, что переброску войск заметили. На нашем аэродроме всего три самолёта-истребителя и два лёгких бомбардировщика. По распоряжению его превосходительства генерал-лейтенанта Николая Францевича Эрна мне приказано немедленно вылетать в расположение дивизии на полевой аэродром.

— Что касается Вас, то приказано извиниться за неудобство и предложить добираться в Асунсьон своими силами, так как в Форте никаких машин в наличии нет. По прибытии в Столицу Вам необходимо обратиться в военную администрацию для получения полагающейся компенсации за наём транспортного средства и денежной выплаты за перегон истребителя на военно-воздушную базу в форт Филадельфия. Необходимые распоряжения уже отданы.

— Но Николай Францевич предлагает Вам завершить перегон самолёта на полевой аэродром в район Каньяда Бланка, тут всего двести километров по прямой. И в свою очередь гарантирует не только щедрое вознаграждение за перегон самолёта, но и автомобиль для возвращения в Асунсьон. — Порфёненко виновато разводит руками, понимая в какое трудное положение он меня поставил, хоть и не по своей воле. Но мой ответ приводит его в изумление и восторг:

— Господин старший лейтенант, принимайте на себя командование и обязанности ведущего. Лётчик Лапин к вылету готов! Только на всякий случай сообщите опознавательные знаки Вашего полка, чтоб пилоты не попали под мой «дружественный огонь».

— Михаил Григорьевич! Я в Вас не сомневался! — в порыве чувств Владимир Николаевич с жаром пожимает мне руку и сообщает: — Тогда не станем терять времени, самолёты к вылету готовы! А эмблема полка — Индеец с луком на фюзеляже. Не ошибётесь!