Чудовищ не бывает

Алиса вспомнила, как недавно вышла из машины перед домом и ей показалось, будто тот только и ждет, чтобы заключить ее в свои объятия — и тогда она растворится и исчезнет.

Ей здесь не нравится. Зачем они сюда приехали? Они же бросили это место много лет назад.

И потеряли папу. Одни и те же слова повторялись снова и снова. Как считалочка. В конце концов в памяти нарисовалась картинка: лодка, медленно подплывающая к берегу, лопасть весла в воде, пустующая скамейка посередине, брызги воды на руках.

Он сидел там, а потом уже нет. Она думала, что именно так и должно быть.

Но той ночью, когда сдали нервы, когда она проснулась и кричала, Алиса видела его. Она вылезла из кровати в своей комнате — дома, в квартире, и стены потекли, обои и плакаты поползли вниз, как занавес в театре, а за ними проявилась другая комната, с каменными стенами и потолком, лестницей, которая, поворачивая, убегала вверх. Наверху было отверстие, расширявшаяся кверху дыра. А на полу под дырой лежало неподвижное тело. На голове зияла рана — сбоку, у виска, были какие-то пятна. И она знала, что это был он, хотя лица его и не видела. Точно так же, как знала, что увиденное не сон и никогда сном не было.

«Что же тогда случилось? Где он? Ответь мне, Алиса, отвечай же!» — Сонины руки у нее на плечах. Мама трясла ее. Все стерлось, все люди в комнате, их лица. А потом это закончилось. Соня стояла тихо, обняв дочь: «Прости, прости меня».

Алиса повернула зеркало вниз, к комоду. Пожелтевшие следы на обоях. Они походили на насекомых. На рой. На мгновение ей привиделось, будто они двигаются.

«Алиса Линд, — подумала она, — я — Алиса Линд. И никогда никем другим не была».

Алиса, 2004

Она увидела его из окна гостиной. Он шел по тропе вниз в сторону моря. В одной руке у него была веревка, а в другой что-то тяжелое. Что именно, она не видела. Он шел неуклюже, плечи перекосились, точно что-то тянуло его в сторону.

Пианино стояло и ждало в углу. Она просидела целый день. С тех самых пор, как он бросил ноты на пол и ушел. Она проголодалась и направилась в кухню, к холодильнику. И поняла вдруг, что на нем была куртка. Зеленая. Он обычно надевал ее, когда уплывал на лодке в море. А сейчас сложил и понес под мышкой.

Алиса бросилась наружу, оставив дверь открытой. Под ногами хрустела хвоя. Он одним движением столкнул лодку на воду и запрыгнул в нее. Его босые ноги на палубе. Там стоял ящик с инструментами. Куртка лежала на скамейке посередине.

Она крикнула ему вслед, но он уплывал от нее. «Ты обещал! — крикнула она. — Обещал!» Песок мягкий, ноги увязают. Вода омывает ступни. С каждым взмахом весел лодка уменьшается, уменьшается и отец. Превращается в тень. Лодка огибает мыс и исчезает.

Алиса пошла обратно наверх, в дом, и открыла крышку пианино. Ряд белых и черных клавиш. Нажала на черную, несколько раз с силой надавила на нее. Ударила по клавише с такой силой, что та будто утонула. Она играла новую пьесу, с которой, отец говорил, у нее ничего не получится. Хорошо не получится. Кулаком по узким черным, по широким белым. Ей хотелось, чтобы поверхность, под которой прячутся звуки, треснула, раскололась от края до края. Когда он вернется, все тоны будут грязными, как бы безупречно он ни играл. Но звук никуда не девался, клавиши оставались на своем месте, как и прежде. Ровные и идеальные.

Она вдохнула. Спина прямая, ступни на полу, пальцы согнуты, кончики пальцев у клавиш. Она играла новую пьесу. Теперь она старалась. Шуман, Опус 68, «Смелый наездник». Ей казалось, будто звук выскальзывает за дверь и несется над морем. Отец закрывает глаза. Весла отдыхают, с лопастей капает вода. Он тихо сидит и слушает. И ничего не говорит. Когда она делала что-нибудь как надо, когда что-то выходило ровно так, как ему хотелось, — тогда он ничего не говорил.

Потом она пошла к заливу и долго оставалась там. Выбрала камень, вытащила его из песка и отнесла к ручью. Потом еще один. Она несла камни, прижимая их к животу. Ямки, где они лежали, были ровные и округлые. Иногда в них ползали морские тараканы. Личинки. Многоножки с полосатой коричнево-оранжевой кожей. У нее было такое чувство, точно они пытаются укусить самих себя за хвост. Испуганные светом морские тараканы торопливо бежали вверх, к краям лунки.

Она укладывала камни в ручей, в проточную воду. Они менялись, становились яркими и блестящими. Как кристаллы. И она все время высматривала его. Прислушивалась к плеску воды. Едва завидев лодку, она принялась вытаскивать камни из ручья и относить их обратно, укладывать в пустые ямки. Как в головоломке. С них стекала вода. И испарялась. Темные пятна сжимались и исчезали.

Лодка приближалась. Алиса видела ее краем глаза, но притворялась, что не заметила, даже когда днище ударилось о песок.

Потом он стоял на скале. Его босые ноги. Штанины завернуты до икр. Там, куда солнце не попадало, ноги оставались белыми. Иногда это было заметно — когда он сидел и брючины задирались. Например, когда он греб сидя. Вдоль берегов, заходя в бухты. В Вассвикен, где они спугнули самку гоголя с семью птенцами и где под обрывом были глубокие гроты. И на дальние острова.

Она всегда сопровождала его. Всегда.

Алиса опустила камень обратно в ручей. Пошла за отцом наверх, к дому. Она не сводила с него глаз, даже не обернулась, чтобы посмотреть на берег и на черную ямку, в которую собиралась положить последний камень.

Она стояла возле двери в их комнату и прислушивалась.

— Не оставляй ее больше так. Вдруг она убежит на скалы. Или поскользнется. Или ее накроет волной и ударит о камни. — Соня умолкла. Он ничего не ответил. — Чем ты занимался целый день? Ты ведь не сделал, что собирался, или как? Тебе бы прощения у них попросить. Хоть бы попытался. Или ты решил сдаться?

— Мне не за что просить прощения.

И опять голос Сони:

— Ради нас, Иван.

Он вышел. Положил руку ей на голову. А после сел за пианино. С лестницы она видела его спину. Но он просто сидел. Он не играл.

Соня спросила, долго ли его не было. И что Алиса там, внизу, целый день делала. Та ответила, что перетаскивала камни. Сказала, что под водой они очень красивые. Разноцветные. Можно увидеть, какие они, собственно говоря, на самом деле.

Часть вторая

КОНИЧЕСКИЙ МАЯТНИК

Вторая и третья недели марта

— Я больше не хочу тут жить.

Соня сидела в кресле, положив на колени стопку бумаг. На верхнем листе слева был логотип с надписью «Биологическая станция Хусё». Она сдвинула очки и вопросительно посмотрела на дочь.

— Хочу вернуться в город. И жить как раньше, — добавила Алиса. — Мне тут не нравится.

— Но, солнышко… — начала Соня.

— Если хочешь, оставайся. А я уезжаю.

Соня провела рукой по губам.

— Прости, Алиса, но не выйдет.

— Почему это?

— Я тут звонила… ну, насчет ванной… Они как раз сейчас ею занимаются. Так что жить там нельзя.

— И надолго это?

— Не знаю. Еще на неделю, может, на две.

Алиса сорвала старую зеленую куртку с крючка в прихожей. Девушке казалось, дом поглощает ее, пробирается под кожу.

Она пошла к обрыву. Над морем еще лежал утренний туман. Алиса закрыла глаза, но только на мгновение. И услышала звук. Голос. Откуда-то со стороны скал у туристической тропы. А потом увидела их. Две фигуры на темной опушке леса. Двое мужчин. Они направлялись к ней. Алиса решила, что это туристы, но, когда они приблизились, заметила, что рюкзаков у них нет. У одного в руке была короткая палка, и все. Тот, что шел первым, резко остановился. Алиса вообразила, что он смотрит прямо на нее. В том, как он замер, было что-то странное. Отсюда, издалека, его лицо выглядело темным пятном. Затем он обернулся ко второму мужчине, тому, что двигался следом, и подал руками какой-то знак. Похоже, все же туристы. Может, они пришли из отеля и теперь возвращались. Алиса посмотрела на море. Туман рассеивался. Она перевела взгляд на собственные руки, на торчащие из длинных рукавов куртки пальцы. Когда она снова взглянула на тропу, мужчин уже не было. Она всматривалась в скалы, в опушку леса — нет, они исчезли.