Страница 3 из 8
– Ты же с тем режиссером о чем-то долго болтал, – напоминала она. – Неужели забыл?
– Да времени прошло уж сколько?
– Месяц. Или полтора. Не больше.
– Маш, я лица запоминаю, только когда работаю. А там мы с тобой отдыхали. Я просто старался казаться вежливым.
Но человека, который в данный момент подошел к Маше и приобнял ее за талию, Гуров определенно уже видел раньше. Причем недавно. Им был тот самый Красников, один из двух мужиков, устроивших в вестибюле театра бои без правил. И, кажется, с Машей их связывали близкие отношения. Красников наклонился к ее лицу и что-то прошептал на ухо. Она замерла, слушая его, а потом отрицательно качнула головой и указала на Гурова. Красников посмотрел в его сторону и тут же отвернулся. Гуров заметил, насколько стремительно он отклонился от Маши, но не ушел, а взял тарелку и стал накладывать на нее что-то из еды, но как-то суетливо, словно пытался отвлечь внимание от себя, недавно прикоснувшегося к чужой жене.
Маша не стала задерживаться. Вернулась к мужу с двумя пустыми пластиковыми стаканчиками и бутербродами с соленой рыбой.
– Ты выбрал хорошее место.
– Конечно, у меня же жена актриса. А стаканы для чего?
– Для коньяка.
– А коньяк где?
– Его сейчас принесут. Тот, на которого ты смотрел минуту назад. Очень мне твой взгляд не понравился, Лева, поэтому решила, что вам надо познакомиться.
– Это тот самый, который тебя только что тискал на моих глазах? На кой он мне?
– Будь добр, Гуров, оставайся человеком, – Маша перегнулась через спинку кресла и коснулась губами щеки мужа. – Он был приятелем Екатерины Александровны, а она далеко не многим разрешала заходить в свою гримерку. Андрей из тех, кто тесно с ней общался до самого последнего момента. Он и похороны в одиночку организовал, и деньги собирал, и договаривался о месте на кладбище. И он меня не тискал. Мы знакомы сто лет. Он нормальный парень.
– А со мной он драться не будет? Не знаю, чего от него теперь ожидать.
– А ты не напоминай ему об этом. Захочет – сам расскажет. Я у него ни о чем спрашивать не стала.
Гуров давно уже привык к тому, что если он оказывается рядом с Машей в ее окружении, то к ним непременно присоединится кто-то третий. Далеко не всегда эти люди оказывались приятными хотя бы в чем-то, но из уважения к жене он их терпел. Но на этот раз ему даже стало интересно познакомиться с человеком, который успел устроить потасовку на поминках. Андрей, значит. Ясно. Коньяк принесет, значит. Ну пусть принесет, Гуров не против.
До того как Красников спустился со сцены в зал, подошел к Гурову и пожал ему руку, Лев Иванович успел заметить, что тот после инцидента чувствует себя довольно-таки неплохо. Словно и не махал кулаками полчаса назад. Лицо чистое, никаких ссадин, а выражение на нем самое что ни на есть дружелюбное, но с тонким налетом вины. Легкая кожаная курточка тоже в порядке, нигде не порвана, не испачкана. Но на задиру Красников все же немного смахивал, и всему виной была его совершенно мальчишечья челка, достававшая чуть ли не до кончика носа, которую он то и дело отбрасывал с лица кивком. Челка после такого движения улетала в сторону его правого уха, но надолго там не задерживалась и снова сползала на лицо.
– Лев, – протянул руку Гуров.
– Андрей. Режиссер на свободном выгуле.
– И такие бывают? – делано удивился Гуров.
– Не привязан к одному месту, – объяснил Красников. – Работаю по контракту из любой точки мира. Сегодня я в Москве, завтра в Берлине, а послезавтра в Лондоне.
– Не увозите Марию Строеву в Берлин, – попросил Гуров. – Она немножко замужем все же.
Красников натянуто улыбнулся, но промолчал.
– А ничего, что ты коньяк с общего стола стащил? – шепотом спросила у него Маша. – Так можно?
– А почему ты шепчешь? Сегодня все можно, – ответил Красников. – А мне – тем более. Полный зал сочувствующих и у каждого в руке стакан, а ты мне выговариваешь?
– Не заводись.
Режиссер был на взводе, но старался справиться с собой. Гуров благоразумно сделал вид, что не слышал их с Машей легкую перепалку.
Они с Машей сели на один ряд впереди и устроились вполоборота к Гурову. Красников, не мешкая, деловито разлил коньяк по стаканчикам. Маша заботливо держала на весу тарелку с бутербродами. Выпили, традиционно не чокаясь.
– А я ее в последний год Катей называла, – вспомнила Маша, пристально глядя на огромный портрет Верховцевой. – Она сама меня об этом попросила. Было неудобно, я только два раза так к ней обратилась, а потом снова по имени и отчеству…
– А меня она Андрюшей звала, – добавил Красников. – Еще в институте начала, при всех, будто мы давно знакомы. Я боялся, что это так ко мне и приклеится, что запишут в ряды блатных, но пронесло. А вы, наверное, с ней не были знакомы? – Красников обернулся к Гурову.
– Нет, я только по рассказам жены, – ответил Гуров. – Да и то нечастым.
– Не довелось, да, – подтвердила Маша и вдруг пнула кулаком Красникова в плечо. – Что это ты там устроил на входе?
– А ты видела? Видела, да?! – мгновенно возбудился Красников.
– Все видели, – спокойно ответила Маша. – Кто это был и почему ты его выгонял?
Красников покосился в сторону Гурова, будто раздумывая, достоин ли тот доверия. Маша заметила этот взгляд.
– Здесь все свои, Красников, – заметила она. – Верь мне.
– Ладно, как бы там ни было, но я считаю, что этот мудила виноват в смерти Верховцевой, – понизил голос Красников. – И после этого он приперся сюда, чтобы выразить свои соболезнования, прикинь? Если бы у меня не было других дел, то, поверьте, мало бы ему не показалось. Хорошо, что ноги унес, падла.
– Но он хотя бы принес цветы, – заметил Гуров. – Не то чтобы я упрекал вас в том, что вы пришли с пустыми руками, но ваш противник, мне показалось, не имел в мыслях ничего дурного. И насчет цветов – вся сцена завалена именно розами. Ее любимые? Или просто традиция такая – провожать в последний путь актера, положив на сцену именно розы? А если, например, я принесу сирень или гладиолусы?
– По-моему, вы не понимаете… – начал Красников, но Маша его опередила.
– Мы вот с тобой тоже не принесли, – сказала она, пристально глядя на Гурова. – Но виноватой себя не считаю. Знаю я, куда потом эти цветы денут. Растащат по гримеркам и по домам.
– Именно поэтому и я не стал их покупать, – подхватил Красников. – А тот тип свои цветы пусть себе засунет…
– А почему вы решили, что тот мужчина виноват в смерти Екатерины Александровны? – перебил Гуров и отпил коньяк. – Заявление более чем серьезное. Доказать сможете?
Красников привстал, поднатужился, стянул куртку и бросил ее на спинку соседнего кресла. После выпитого ему явно стало жарко, а тема разговора добавляла определенный градус к возбуждению, и это не могло ускользнуть от внимания Гурова.
– Его имя Леонид Семенович Чернухин. Он адвокат, и довольно известный, – сказал Красников.
– А кто он? Откуда взялся? Что связывало его с Екатериной Александровной? – заинтересовалась Маша и взглянула на Гурова. – Лева, может, ты слышал его имя?
– Нет, но, возможно, вспомню, если наш знакомый продолжит, – Гуров многозначительно посмотрел на Красникова.
– В последнее время я близко общался с Верховцевой, поэтому невольно оказался в числе тех, кто был в курсе ее проблем, – пояснил он. – Если честно, она не со многими делилась, а уж помогали ей и вовсе единицы.
– И вы были в их числе?
– Разумеется.
Назревал конфликт, которого Гуров совсем не желал. Однако высокопарность так и сквозила в словах Красникова, и Гуров почему-то не смог себе отказать в удовольствии поддеть его. Поняв, что перебарщивает, он умолк, тем более что Маша успела бросить на него предупреждающий взгляд.
– Последние несколько месяцев мы редко общались, все больше по телефону, – не сводя взгляда с мужа, произнесла она. – Но съемки же, гастроли. Она все понимала. Сначала во Франции мы были две недели, потом понеслись с премьерой по городам и весям: Владивосток, Казань, Нижний Новгород, Питер. Ты помнишь, Лева, что меня почти два месяца в светлое время суток дома не бывало?